Чудны дела твои, Господи! - Устинова Татьяна Витальевна (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗
– И кто у нас тут свой?
Боголюбов вошел в кухню, потянул носом – пахло хорошо, вкусно! – спихнул со стула давешний ком, который он содеял из содранной со стола клеенки, боком сел и стал вилкой цеплять со сковороды яичницу.
– Давайте я на тарелку положу!
Андрей Ильич помотал головой и замычал с набитым ртом – не надо, и так прекрасно!..
Саша постоял, пожал плечами, пристроился напротив и налил себе молока в граненый стакан.
– Вы поймите, Андрей Ильич, – проникновенно сказал он, поставив стакан. На губе у него остались молочные усы. – У нас тут очень спокойная, даже скучная жизнь…
– Ммм?.. – не поверил Боголюбов.
Саша кивнул:
– Ну конечно!.. Это все очень, очень странно!.. Тут месяцами ничего не происходит, а чтобы шину разрезать!.. Хулиганствующие субъекты все в столицу переместились за развлечениями. Да и вольготней там намного, интересней!.. А здесь что?.. Музей наш знаменитый, но что музей?.. Фарфоровый завод до сих пор работает, посуду делает, статуэтки, японцы их очень любят. Девушка с книжкой. Женщина с корзиной. Поделки, конечно, пошлейшие, но почему-то пользуются спросом!.. Университет свой есть.
– Ммм? – опять удивился Боголюбов.
– Да, да, здесь когда-то давно, при советской власти, квартировали части стратегического назначения, военных городков по лесам полно было, вот и открыли университет, чтобы люди могли прямо на месте образование получать. Военных нет давно, а университет еще жив, набирают студентов каждый год полный курс. – Саша еще отпил молока. – Если и случаются ЧП, то только летом, когда туристов много. В прошлом году, говорят, в ресторане «Аист» подрались, даже наряд вызывали!.. А так… Тишь, гладь да Божья благодать.
– А шину мне порезали!
– Вот я и говорю, что странно это! – Саша почесал заросшую светлыми волосами макушку и подтянул манжеты клетчатой рубахи. – А в Москве у вас врагов нет?
Боголюбов засмеялся.
– Таких, которые последовали бы за мной в изгнанье и тут на месте стали резать мои колеса, нет, Саша. Что могли искать в этом доме? Ну, хоть предположите!..
– Я не знаю, – твердо сказал Иванушкин и так же твердо взглянул Боголюбову в лицо. – Предполагать не буду. Десятый час, нам в музей пора. Еще, не дай Бог, Анна Львовна раньше времени придет.
Боголюбов поставил в раковину пустую сковородку и пустил воду.
…Модест Петрович весь вечер стучал по крашеным полам галошами. В галошах перелезать через подоконники и перепрыгивать через заборы неудобно, считай, невозможно. Кто еще выходил?.. Аспирантка Настя Морозова и студент Митя, помогающий «с реставрацией некоторых полотен». Они выходили «покурить», это Боголюбов помнил совершенно точно. Красивая и задиристая Нина, кажется, тоже выходила или нет?.. Знаменитый писатель Сперанский, сын знаменитого художника Сперанского, весь вечер просидел возле Анны Львовны. Он мужчина… курпулентный и скакать через заборы вряд ли бы сподобился.
Кто-то из них забрался в дом Боголюбова, где до него квартировал покойный директор. Андрей Ильич был абсолютно уверен, что ночной визит как-то связан с музеем и его приездом сюда. Посторонний воришка, да еще из местных, вряд ли позарился бы на колченогие стулья и пустую посудную горку!.. Все местные в курсе, что директор помер и в доме нет ничего ценного. И собака!. Припадочная собака мирно спала, покуда он не явился, тогда она стала хрипеть и рваться!..
…Что делать с этой собакой? Утопить? Пристрелить?..
На площади перед музеем стоял двухэтажный автобус, похожий на пароход, на лавочках сидели бабушки-туристки в кроссовках и холщовых брючках. На шее у каждой из них болталось по фотоаппарату. Внучата туристических бабушек носились между лавочками, пугали толстых голубей, самые активные тыкали палками в не работающий по весеннему времени фонтан. На стоянке дремали какие-то машины.
В самом деле культурная жизнь бьет ключом!
Саша Иванушкин быстро и уверенно пошел к желтому крылечку с резным козырьком из начищенной жести с надписью «Служебный вход».
– Это Дмитрий Павлович постарался, Саутин, – говорил он на ходу. – Все подновил: и крыльцо, и наличники. Видите, как красиво стало! А то каждый день ждали, что стропила подломятся и крыша завалится.
По узкой лестнице, застеленной вытертой ковровой дорожкой, когда-то, должно быть, малиновой, они поднялись на второй этаж. Здесь был длинный и светлый коридор со множеством окон, выходивших в музейный парк, и множество дверей с табличками. На окнах висели капроновые музейные занавески на шнурках, крашеные доски пола поскрипывали.
– Нин, привет, – сказал Саша, заглянув в одну из дверей. – Анны Львовны нет еще?
– Как бы не так! – ответили из-за двери злорадно. – В экспозиции давно!
– Опоздали! – прокудахтал Саша. – Бежим, Андрей Ильич, бежим скорее!..
Дверь распахнулась так широко и так резко, что Боголюбову пришлось ее придержать, чтоб не получить в лоб, и из нее выскочила Нина. Сегодня она была в джинсах и черном свитерке с иностранными буками на рельефной груди – ну ничего, ничего похожего на музейную работницу! Боголюбов даже засмотрелся.
– Что вы смотрите? – спросила Нина задиристо. – Хотите получить заявление по собственному желанию? Так вот, не стану я писать никаких заявлений! Вы здесь временно, это я вам точно говорю! А потом справедливость восторжествует.
– Какая справедливость? – пробормотал Андрей Ильич.
Саша тянул его за собой, и пришлось идти, вместо того чтобы насладиться препирательствами с хорошенькой девушкой, невзлюбившей его с первого взгляда.
…Она, пожалуй, вполне могла скакать через подоконники и перелезать заборы!
Саша открывал какие-то двери, почти тащил нового директора за собой, сзади что-то язвительное говорила Нина. Всей процессией они выскочили в просторный белый зал с колоннами, пролетели его и оказались в следующем, поменьше. Возле одной из картин толпились экскурсанты и Ася что-то говорила, уныло и монотонно.
– Мы поменялись, – сказала Нина и улыбнулась Саше. – Я лучше еще разок Анну Львовну послушаю. Анна Львовна, вот и мы.
Бывшая и. о. директора музея повернулась, взметнулись шелковые одежды, Дмитрий Саутин бережно поддержал ее под локоть.
– Извините за опоздание, – прощебетала Нина, – мы тут ни при чем…
– Нет никакого опоздания! – возразил Боголюбов с досадой. – Договаривались на десять, а сейчас, – он посмотрел на часы, – как раз ровно.
– Мы иногда группы пораньше пускаем, – сообщила Анна Львовна доверительно. – Музей по пятницам работает с десяти, а в остальные дни, кроме понедельника, с одиннадцати. В понедельник, как водится, выходной.
– Это Анна Львовна придумала раньше открывать, – похвасталась Нина. – Группы иногда с самого утра приезжают, людям приходится ждать, Анне Львовне всех жалко, вы понимаете…
– Ниночка, ну что ты?.. Итак, приступим!.. Я предлагаю начать с первого этажа.
Тут Нина вдруг всполошилась.
– Зачем, Анна Львовна! Давайте отсюда! Здесь основная экспозиция, внизу только местные художники. Я потом сама могу показать… – Она запнулась.
– Андрею Ильичу, – подсказал Иванушкин услужливо, и Нина усмехнулась саркастически.
…Выслуживаешься – вот как она усмехнулась. Надеешься, у нового руководства будут свои любимчики, в них метишь!.. Я все вижу, все знаю. Ну, мы еще посмотрим, кто кого!..
– Нет, нет, давайте спустимся.
– Не затрудняйте себя, – поддержал Нину Дмитрий Саутин. – Ну, первый этаж можно напоследок оставить, если вы считаете, что он необходим.
– Оттуда и начнем, – заключила Анна Львовна и твердо взяла Дмитрия под руку.
– Сердце у нее плохое, – негромко сказал Саша Андрею Ильичу, – по лестнице подниматься трудно, задыхается. Но упрямится, не слушает.
Они пропустили группу, которая затопала по парадной мраморной лестнице десятками ног.
– Наш музей существует девяносто лет, с двадцать четвертого года, – говорила Анна Львовна. – В усадьбе никогда не было никаких… государственных или советских учреждений!.. Наоборот, как только приняли решение о создании музея, сюда стали свозить произведения искусства и предметы интерьера из всех окрестных дворянских домов. Гражданская война по нашей губернии прошлась как молотом по наковальне. Отечественная тоже наделала немало бед и разрушений. До конца пятидесятых музей был в плачевном состоянии, но постепенно все наладилось. На восстановление понадобилось много лет!
