Пикник с кровью - Оливьери Ренато (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
— Кто тебе повредил глаз? — спросил Амброзио во время допроса в квестуре.
— Есть один подонок. — Филиппе был высокий, худой и бледный, полузакрытый глаз придавал ему мрачный вид. — Ему тоже досталось…
— Я узнал, что ты ограбил свою сожительницу.
— Вранье. Она мне должна была деньги, но не отдавала.
— На этот раз на вашей совести и умерший.
— Он все равно бы подох. Так писали газеты.
— Твой сообщник признался в грабеже.
— Джинетто — скотина, он не знает, что говорит.
— Вы крадете, чтобы покупать травку?
— Да какая там травка, комиссар, о чем вы говорите! Выкурим иногда пару сигарет, вот и все наши наркотики.
В поведении Филиппе хитрость соединялась с нахальством. Однако постепенно, шаг за шагом проступала слабость характера, которую он и пытался прикрыть дерзостью.
— Джино отделается легче, чем ты.
— Это почему еще? У него же рука сломана.
— Он был за рулем, это ты вырвал сумку у жены кулинара.
— Джино лжет. Он всегда был лгуном.
"А если ему отвесить пару подзатыльников? — подумал Амброзио. — Газетчики меня со свету сживут… "
Джино и Филиппе были несовершеннолетними, до суда их даже арестовать нельзя было. Подумав об этом, комиссар почувствовал в душе горечь, какой раньше не испытывал, — как будто, подведя итоги своей службы в полиции, вдруг обнаружил, что работал впустую.
Это чувство бессилия, разочарования, однако, быстро улетучилось. Трое суток спустя Джино, отпущенный из больницы, был обнаружен мертвым, в луже крови, в двух шагах от своего дома.
Де Лука сообщил об этом комиссару по телефону.
— В него всадили по крайней мере две пули. Патруль, который оказался поблизости, у театра Верди, приехал сразу же. Они ждут нас, — сказал Де Лука без особого энтузиазма.
Его можно было понять: опять бессонная ночь, — но Амброзио об этом не думал. Он думал о калибре пуль, уложивших Джино, и прикидывал, не из того ли они выпущены пистолета, из которого стреляли у кладбища и под яблоней на улице Таджура.
Старый завод с наполовину замурованными окнами без единого целого стекла, ржавые железные конструкции, моросящий дождь, тело, прикрытое темным полотнищем… И чугунная усталость, когда хочется только одного — забиться куда-нибудь в угол и уснуть.
Амброзио отвернул край полотнища, постоял, рассматривая мокрое от дождя лицо, прилипшие ко лбу волосы, еще открытые глаза, закованную в гипс руку на груди. Вид руки в гипсе вызывал острое чувство жалости.
Рядом окруженная людьми молодая женщина сквозь слезы повторяла:
— Я его уговаривала не выходить, я его уговаривала… Потом он пошел домой к этой женщине, матери Джино. Она не хотела оставлять тело сына, и комиссару удалось увести ее лишь тогда, когда пришла машина из морга. Двор, выложенный плиткой, с двумя параллельными каменными дорожками для проезда грузовиков, в бледном свете неоновых фонарей сохранял облик вековой старины. Напротив стояло здание с закругленными окнами — архитектура начала столетия. Кованая калитка открывала проход к одноэтажному дому, бывшей сыроварне, справа темнела куча металлических прутьев, а дальше, в углу двора, отгороженного от улицы красной кирпичной стеной, росли две березы, которые угадывались по светлым стволам.
— Джино никогда меня не слушал, и вот теперь… Женщина сбросила накидку, повесила на спинку стула мокрое пальто и закашлялась, вздрагивая узкими плечами. Надя Широ усадила ее на голубой диван, занимавший часть комнаты, уставленной металлическими стеллажами с книгами по искусству, журналами, трубками чертежной бумаги и кусками ткани.
Амброзио прошел к столику, заставленному тюбиками красок, кисточками и карандашами. Возле окна с венецианскими шторами стоял еще один стол, с наклонной доской, как у инженеров или чертежников. Стулья из прозрачного пластика, на стенах оклеенные пробковыми полосками рекламные плакаты, среди которых знаменитая реклама минеральной воды Джомми: подмигивающий глаз. Он видел ее, эту рекламу, вдоль бульваров Турина, когда учился в школе; фургоны с водой Джомми еще перевозились лошадьми в повозках, похожих на цирковые кибитки.
— Чем вы занимаетесь?
Женщина посмотрела на него, как будто только что заметила. Она была маленькая и хрупкая, с большими заплаканными глазами, гладкими длинными волосами, тонким лицом и некрашеными, но хорошо очерченными губами; на длинной шее темнели две родинки.
— Расписываю ткани для швейных фирм в Комо.
— Сколько было вашему сыну?
— В июне исполнилось бы восемнадцать.
— А отец?
— Мы всегда жили только вдвоем. Он носит… носил мою фамилию. — Она вытерла глаза. — Мы жили прекрасно. Да, нам было хорошо вместе. До недавнего времени, пока… Два года назад я его потеряла.
— А что случилось?
— Джинетто изменился почти внезапно. Не хотел учиться. Я посылала его в школу, тут совсем рядом, а он не ходил, пропускал уроки, дни напролет просиживал в баре с бездельниками, которые были старше его.
Надя рассматривала лоскуты материи, разложенные на столе: «Очень красивые», — заметила она.
— Я хотела, чтобы он научился рисовать, в детстве у него получалось прекрасно.
Она встала, сняла со стены картинку — дом и два деревца.
— Он нарисовал это в семь лет. Видите луну? Женщина явно гордилась этим наивным и по-детски беспомощным пейзажем, на котором внизу было красиво написано чернилами: «Маме от ее Джино к Новому году. Целую и желаю самого лучшего».
— Несколько дней назад произошла скверная история, вы знаете, около вокзала Гарибальди. Она стоила жизни невинному человеку. — Амброзио старался говорить тихо, не торопясь. — Ваш сын вел мотороллер, на котором сидел еще один, некто…
— Пиппо, я знаю. Они одногодки, но Пиппо уже совсем как взрослый. Хулиган, пьянчужка. Это из-за него все наши беды. Его тут все знают.
— Как и его отца, надо думать? Она утвердительно кивнула головой.
— Отец осужден, — добавила Надя, — за вооруженный грабеж. Специалист по банкам.
— Почему ваш сын сегодня вышел из дому? — спросил Амброзио. — Он ведь находился под домашним арестом.
— Джинетто позвонили. Примерно в пять часов.
— Позвонили?
— Я не поняла, кто ему звонил, знаю только, что после звонка он очень расстроился. Я спросила, что случилось, но он не ответил и ушел в свою комнату. Конечно, нельзя было оставлять его одного, но мне необходимо было выйти купить кое-что к ужину. — Она показала на целлофановый мешок на белом столике, в котором угадывалась буханка тосканского хлеба.
— Вас долго не было?
— Четверть часа, не больше. Когда я пришла, он уже ушел. Я ужасно заволновалась именно потому, что ему строжайше запретили выходить, вы же знаете. «Снова влипнет в какую-нибудь историю», — подумала я. И выбежала на улицу, забыла даже взять зонтик. Потом услышала полицейскую сирену, увидела всех этих людей под фонарем… — Она прикрыла рукой глаза. — У меня сразу возникло предчувствие, я уже знала, что на земле, в крови, под дождем мой сын, мой мальчик…
В тишине ярко освещенной квартиры слышался глухой шум холодильника, из соседней комнаты доносился голос Мерилин Монро, которая пела «Бай, бай, бэби». По странной ассоциации Амброзио вспомнился коктейль, который назывался «Невада», с темным и крепким ромом, бар по улице Верди, куда он ходил перед тем, как встретить Эмануэлу.
— Видимо, его испугал звонок. — Надя Широ держала в руках лист ватмана с рядами малюсеньких желтых, оранжевых и коричневых грибков.
— Возможно. Теперь и я об этом думаю.
— А после того, как он вернулся из больницы, ему никто не звонил?
— Какая-то его подружка, кажется.
— Пиппо не объявлялся?
— Нет.
— Какие чудесные грибочки! — Наде захотелось хоть на мгновение отвлечь несчастную женщину.
— Их напечатают на ткани для детских рубашечек. Я сделала серию яблок: зеленые и красные, с листьями и без.
— Газеты много писали об ограблении жены хозяина траттории. Некоторые полностью назвали имя и фамилию вашего сына, хотя обычно указывают только инициалы.
