Две дамы и король - Играева Ольга (бесплатные серии книг txt) 📗
Тетушка принесла кофе. Губин поблагодарил ее кивком головы — та так и просияла.
— Теть Люб, попроси Милу в приемной, пусть найдет мне Козлова.
Николай Козлов решал для Губина проблемы безопасности — тоже был старый приятель, знакомый еще со студенческих лет. После окончания института Козлова взяли в КГБ — он всю студенческую пору мечтал туда попасть, что было достаточно необычно.
Среди молодежи как раз вошло в моду ловить по приемнику «забугорье», фрондерствовать считалось хорошим тоном, а «контору глубинного бурения» было принято ненавидеть. Надо сказать, Козлов Губина потряс — зачем ему этот КГБ? Книжек про шпионов, что ли, начитался? Романтика рьщарей плаща и кинжала? Непонятно… Впрочем, Козлов всегда был человеком серьезным, основательным — из тех, что строят свою жизнь методически, рассчитывая и готовя каждый шаг. Он и женился очень удачно — Губин улыбнулся, вспоминая, — на дочери одного высокопоставленного горкомовского чиновника. И как-то так у него все ловко получилось, что и по любви женился, и по расчету. «Учись, — в шутку пенял самому себе Губин. — Не то что ты — потерял голову на всю жизнь и не думал ни о чем…» Брак, между прочим, у Козловых оказался крепкий, вот только детей бог не дал. Позже Губин пришел к выводу, что Козлову принадлежность к КГБ давала, должно быть, ощущение надежности, пристроенности, крепкого тыла плюс… да-да, ощущение собственной избранности, исключительности и власти — микроскопическое, но все же.
На Лубянке Козлов прослужил много лет, и лишь перестройка с ее сумасшествием все переменила.
В конце 80-х — начале 90-х чего только не делали с КГБ — расчленяли, укрупняли, упраздняли какие-то управления, потом их восстанавливали, устраивали чистки и сокращения штатов, на верхушке ведомства один малокомпетентный руководитель сменялся другим — абсолютно некомпетентным. Козлов был в числе тех кагэбэшников, которым все это надоело, и они ушли в бизнес.
В бизнесе Козлову ничего не оставалось, как, забыв нравственный кодекс коммуниста, продавать свои профессиональные навыки и наработанные связи, особенно не задумываясь, какому делу он служит.
После ухода с Лубянки и краха СССР что-то в нем сломалось, будто не осталось ничего святого, чему стоило бы служить таким людям, как Козлов. Губин сталкивался в жизни с бывшими кагэбэшниками и нередко убеждался, что новой идеологией для многих из них стал абсолютный цинизм. Впрочем, Козлову, считал Губин, еще повезло. Пока он работал на Серегу Губина, ему нечасто приходилось растаптывать свои моральные принципы. Что по этому поводу думал сам Козлов, неясно. Он был профессионально немногословен и бесстрастен с Губиным и, какими бы они ни считались приятелями, никогда не откровенничал. Разговоры по душам, которыми часто заканчивались вечерние свойские попойки в губинской комнатке отдыха, он, как заметил Сергей, просто ненавидел. Со временем Губин перестал его туда приглашать.
Козлова разыскали быстро. Не прошло и десяти минут, как он уже стоял в дверях.
— Проходи, Коля, дело есть, — указал ему Губин на мягкое кресло в углу кабинета.
Сам Губин опустился в соседнее кресло и отдавал распоряжения тетушке — «кофе, минералку, лимончик принеси…». Потом встал, достал коньяк из бара, две рюмки. Пока тетушка не принесла заказанное, ни о чем серьезном не говорили. Да и потом, когда уже принесла, Губин оттягивал начало как только мог.
Спрашивал о том о сем, о здоровье и жене… Неприятный предстоял разговор, нехороший. Первый раз предстояло заговорить с Козловым о ТАКОМ, и Губин чувствовал себя неуверенно и даже, пожалуй, мерзко. Но деваться было некуда.
Козлов все понимал — он был в курсе всего, что творится в холдинге. Он смотрел на Серегу и знал, что тот сейчас ощущает, но не сочувствовал ему и не собирался облегчать его задачу, задавая наводящие вопросы. Что за метания и заламывание рук в профессиональном деле? Что жмется как девица? Хлипковат Губин…
— Коля, у меня проблемы с Булыгиным. Серьезные, — сказал Губин и быстро глянул на Козлова — как тот прореагирует.
Козлов лишь склонил голову в знак того, что понимает. Взгляд спокойный, внимательный, ничего не выражающий. Неуловимый взгляд, профессиональный, взгляд кагэбэшника, устремленный поверх глаз собеседника — куда-то в область его лба или макушки. «Он знает, о чем речь», — подумал Губин и отчасти обрадовался. Если Козлов и так все знает, многое можно оставить без обсуждения. Губин не мог отделаться от чувства неловкости и даже стыда — ему очень не хотелось признаваться Козлову, да и кому бы то ни было, что он сам не справился с ситуацией.
Не хотелось просить его о помощи. Но кого-то все равно придется о ней попросить…
— Не буду вдаваться в подробности, но он мне начал угрожать. Это правда.
Губин встал и подошел к окну. Ему было неудобно говорить все это, сидя напротив Козлова и глядя ему в глаза. Теперь он стоял к Козлову боком и смотрел в окно.
— Сука! Он еще мне угрожает! Да если бы не я тогда, спивался бы он сейчас в своей Макеевке, гнил бы заживо… Кто бы его без меня в райком комсомола взял, е-ка-лэ-мэ-нэ! — прорвало его.
Окунувшись в привычную атмосферу мата, Губин почувствовал себя лучше. Ему не надо было подбирать слова, чтобы выразить сокровенные мысли Козлову, — привычные словосочетания лились из него рекой и при всем малом разнообразии форм объясняли Козлову все обстоятельства проблемы предельно исчерпывающе. Эмоциональность всегда спасала Губина — матерясь, он не только давал выход душившему его чувству возмущения, но и с каждым произнесенным грубым словом все больше избавлялся от сомнений в собственной правоте. Губин горячился, заводился, распалялся и все убедительнее, казалось ему, оправдывал себя и обвинял Булыгина.
Десять минут чистого мата Козлов выслушал, не пытаясь прерывать Губина. Когда он сделал передышку, Козлов заговорил:
— Сергей, не обманывай себя. Договориться с Булыгиным не получится.
— Может, надавить на него, припугнуть? Дать ему несколько тысяч в зубы — и пусть отваливает и радуется, что остался цел?
— Отпускать его опасно — слишком он в нашей кухне разбирается. Может предложить услуги кому не надо. У меня есть информация, что он уже искал контакты с ребятами Изяславского. Потом, ты же знаешь — он унесет с собой все связи, все наработки, всю клиентуру. Даже ты не можешь сказать наверняка, с кем он работал. Откроет собственную фирму — скажем, «Пресс-сервис-2» — закон не запрещает.
Перехватит фирменное наименование, весь рынок нам поломает… Фирму сохранишь при себе, да все двери перед ней будут закрыты. Придушат фирмочку, разорят.
— С Изяславским? Ты шутишь? — Губин опешил.
Изяславский был известной в городе личностью, с которым Губину связываться не хотелось бы. Дела-а-а…
Когда это случилось, как все перевернулось с ног на голову? Когда классный парень Миша Булыгин, которому он всегда сочувствовал и покровительствовал, вдруг превратился в его врага? Губин задохнулся от злобы. Все жадность заедает. Все честолюбие покоя не дает, блин! Но ведь можно поговорить о том, чтобы взять Булыгина в долю, — Губин это предлагал.
Нет, Мишка возомнил, что уже может ставить ему условия: или все, или… опять-таки все. Без вариантов, на меньшее он не согласен.
Для Губина деньги не были главным — он верил, что принадлежит к числу тех, кто способен все потерять, а на следующий день все вернуть и кто ловит кайф как раз от этих «американских горок». Своим презрением к деньгам Губин гордился, не сознавая, что были в этом презрении те самые дешевые понты, не присущие людям со вкусом и стилем. Он уверял себя, что главными его богами были успех и власть — вот чему он молился и поклонялся. Переживание успеха и ощущение власти над другими — это не сравнится ни с какими бабками, потому что сорвать куш, бабок наворовать может любой квадратноголовый дебил, не обремененный моральными предрассудками. А развернуть свое дело, сделать так, чтобы с тобой считались, чтобы приняли за своего, — тут денег не достаточно, да и не помогут они, если мозгов нет.
