Игра в «Потрошителя» - Альенде Исабель (книги полностью .txt) 📗
— Вот еще кое-что интересное для тебя, Аманда: Рэйчел Розен и Ричард Эштон сотрудничали в профессиональной сфере. Эштон проводил психологическую экспертизу детей и подростков для суда и службы защиты детей, — сказал старший инспектор.
— И полагаю, Константе принимали у себя дома детей, которых им посылала Розен.
— Этим занимается не судья, а служба защиты детей, но можно сказать, что какая-то косвенная связь между ними существовала, — объяснил отец. — А вот послушай это, Аманда. В тысяча девятьсот девяносто седьмом году на Ричарда Эштона поступила жалоба: он применял электрошок и экспериментальные лекарства при лечении несовершеннолетнего; дело быстро замяли. Методы Эштона были сомнительными, чтобы не сказать больше.
— Надо расследовать дело Фаркашей, папа.
— Мы этим занимаемся, дочь.
_____
Ты должна бы уже быть бодрее, Инди: вижу, лекарства сильно действуют на тебя. Могла бы выказать мне хоть капельку благодарности, я стараюсь тебе предоставить максимум удобств, учитывая обстоятельства. Хотя это и не отель «Фэрмонт», у тебя приличная постель, свежая еда. Кровать здесь была, единственная, остальные — носилки для раненых, две палки и холстина. Вот две коробки бинтов и антибиотик, чтобы сбить температуру. Эта температура несколько нарушает мои планы, тебе уже пора проснуться, ведь я не даю тебе настоящих наркотиков, всего лишь коктейль из обезболивающих, успокоительных и снотворных, чтобы ты не волновалась, дозы вполне умеренные, не знаю, чем объяснить, что ты до сих пор в прострации.
Сделай над собой усилие, вернись в настоящий момент. Как у тебя с памятью? Помнишь Аманду? Такая любопытная девочка. Любопытство — мать всех пороков, но и всех наук тоже. Я многое знаю о твоей дочери, Индиана: сейчас, например, она ищет тебя и, если соображает так хорошо, как все полагают, обнаружит оставленные мной зацепки, но ни за что не успеет вовремя. Бедная Аманда, как я ей сочувствую: она будет себя винить всю оставшуюся жизнь.
Ты должна ценить, Индиана, то, что ты такая чистая. Я беру на себя труд обтирать тебя губкой; если бы ты немного посодействовала, можно было бы и голову вымыть. Мама говорила, что добродетель начинается с гигиены: в чистом теле чистый дух. Даже когда мы жили в машине или в грузовичке, она как-то устраивала, чтобы мы каждый день принимали душ, это было для нее так же важно, как и питание. Здесь у нас сто цистерн с водой, запечатанных со времен Второй мировой войны, а еще, ты не поверишь, резной туалетный столик с трюмо, совершенно целый, ни единой царапины. Одеяла тоже тех времен, удивительно, что они чистые и в хорошем состоянии, моли здесь точно нет. Доверься мне, я не позволю, чтобы у тебя завелись вши или ты подхватила инфекцию; я и от насекомых тебя защищаю, думаю, в таких местах водятся разные гадкие твари, особенно тараканы, хотя фумигатор в этом отсеке работал долго до того, как ты попала сюда. Все окурить нельзя, разумеется, помещение огромное. Крыс нет, совы и коты их уничтожают, тут сотни сов и котов, они давно тут живут и плодятся. Знаешь ли ты, что снаружи полно диких индюшек?
Вот ты и вымыта — надеваю на тебя роскошную ночную рубашку: Келлер подарил ее тебе, а ты ее приберегала для особого случая. Но разве сейчас случай не особый? Твои трусики пришлось выбросить, они были все в крови, а я не могу себя заставить стирать белье. Ты знала, что у меня есть ключ от твоей квартиры? Белье, которое пропало из твоего комода, у меня: хотелось взять что-нибудь на память о тебе; мне и в голову не приходило, что эти вещи нам пригодятся. Чего только не бывает в жизни! Я могу войти в твою квартиру когда угодно, сигнализация, которую установил твой бывший муж, пустяковая; на самом деле мне довелось туда зайти в воскресенье; захотелось спуститься в дом твоего отца, глянуть, как там Аманда: она спала в обнимку с кошкой и выглядела вроде бы неплохо, хотя мне сообщали, что она очень нервничает и поэтому не поехала в школу, есть из-за чего нервничать, бедная девочка. У меня есть и ключ от твоего офиса, и пароль твоего компьютера, мы собирались заказать билеты в кино по Интернету, и ты мне его дала не раздумывая, ты очень беспечна — но ведь меня не в чем было подозревать.
Придется снова заклеить тебе рот. Постарайся отдохнуть, я вернусь вечером, мне нельзя входить и выходить в любой час. Ты не поверишь, но снаружи сейчас утро. Стены в этой комнате — не стены, а занавеси из необычного материала, вроде черной резины или прорезиненного полотна, тяжелые, но более-менее мягкие, непроницаемые, поэтому тебе кажется, что вокруг всегда ночь. Крыша здания в нескольких местах провалилась, и днем в нее проникает немного света, но сюда ему не дойти. Сама понимаешь, я не могу оставить тебе лампу, это опасно. Знаю: время для тебя тянется бесконечно и ты меня с нетерпением ждешь. Наверняка боишься, что я забуду о тебе или со мной что-то случится и я не смогу вернуться, — тогда ты умрешь от истощения, привязанная к кровати. Нет, Инди, со мной ничего не случится, я вернусь, обещаю. Принесу тебе еды, и не хотелось бы силой впихивать ее в тебя. Чего бы ты хотела поесть? Проси все, что хочешь.
Настенные часы в кабинете старшего инспектора были реликвией сороковых годов и сохранялись в убойном отделе из-за их исторической ценности, а также из-за неизменно верного швейцарского хода. Они висели на виду у Боба Мартина, напротив стола, вместе с фотографиями мексиканских певцов, среди которых был и его отец со своим ансамблем марьячи, и инспектор чувствовал, как у него поднимается давление по мере того, как металлические стрелки отмечают течение времени. Если Аманда права — а это, очевидно, так и есть, — у него есть время до полуночи пятницы, всего лишь двое суток и несколько часов, чтобы найти Индиану живой. Дочь убедила его, что, обнаружив ее маму, он также схватит кровавого психопата, орудующего в городе, хотя сам Боб Мартин никак не мог уловить связь между Индианой и этим преступником.
В 9:00 позвонил Сэмюэл Хамильтон; он накануне занимался тем, что сравнивал список контактов Индианы в ее ноутбуке с тем списком, который составил сам. В 9:05 инспектор надел пиджак, велел Петре Хорр следовать за ним и направился в Норт-Бич в патрульной машине.
Все в Холистической клинике уже видели фотографию Индианы Джексон по телевизору или в газетах, и некоторые коллеги обсуждали случившееся, столпившись в коридоре второго этажа, перед дверью кабинета номер восемь, опечатанного желтой полицейской лентой. Петра Хорр осталась там собирать показания, а инспектор взбежал на третий этаж и с обезьяньей ловкостью взобрался по стремянке на крышу. Он не стал стучать в покосившуюся дверь, просто открыл ее пинком и, сопя от нетерпения, ринулся к кровати, на которой Матеуш Перейра, полностью одетый и обутый, спал сладким сном, навеянным трубкой. Художник проснулся подвешенным в воздухе: ручищи Боба Мартина, игрока в американский футбол, трясли его, как тряпичную куклу.
— Ты сейчас скажешь мне, с кем ушла Индиана в пятницу!
— Я сказал все, что знал… — промямлил Перейра, не до конца проснувшийся.
— Хочешь провести следующие десять лет в тюрьме за торговлю наркотиками? — прошипел инспектор прямо ему в лицо.
— Индиана ушла с какой-то женщиной, не знаю, как ее зовут, но иногда она здесь появлялась.
— Опиши ее.
— Если вы меня отпустите, могу нарисовать портрет, — предложил бразилец.
Он схватил уголек и через пару минут вручил инспектору портрет русской бабушки.
— Ты морочишь мне голову, несчастный?! — взревел Мартин.
— Это она, честное слово!
— Ее зовут Кэрол Андеруотер? — спросил инспектор. Это имя назвал Сэмюэл Хамильтон, и его не было в списке электронных адресов, который Петра скопировала из компьютера Индианы перед тем, как его приобщили к прочим вещественным доказательствам.
— Да, я почти уверен, что ее зовут Кэрол, — кивнул Перейра. — Это подруга Индианы. Они ушли вместе, я стоял внизу, в холле, и видел их.
