Современный болгарский детектив. Выпуск 3 - Иосифов Трифон (бесплатные серии книг .txt) 📗

— Есть, есть они. Они здесь, в желтой папке, в моем портфеле. Я собирался приложить их к делу, как только оно начнет разворачиваться.

Мы разлили холодный лимонад и отпили понемногу.

— Основание для начала следствия появилось тогда, когда стала понятна связь между двумя отравлениями — в Софии и в Хисаре, — начал Пенков, — притом в одно и то же время. И еще: их связало название «паратион», это ты уже знаешь, наверное, все три сестры пострадали от него. Но, к сожалению, прошло целых два-три дня, пока мы сообразили, в чем дело. После этого, точнее на четвертый день, я осмотрел дом Невены. Ну и что? А ничего особенного. Живут они в маленьком домике, построенном бог знает когда. Две комнаты, прихожая, превращенная в чулан. Это довольно далеко от центра, на улице Васила Ихчиева, 3. Одну из комнат занимает Невена с мужем Гено Томановым и ребенком. Девочке восемь лет, она живет в селе у родителей Невены, там и учится в школе. Во второй комнате, поменьше, живет Зорка Кираджиева, соседка. Все у них чисто, подметено, убрано, никаких следов от паратиона или чего другого, что бы бросалось в глаза. В общем, сделали мы еще один обыск. Перевернули, перетрясли все — и опять ничего не нашли. А когда я расспрашивал эту самую Зорку — а она, надо сказать, трещотка порядочная, болтает как сорока, среди всего прочего она рассказала, что после того, как Невену увезла «скорая», она, Зорка, вошла в комнату соседей и решила убраться там хоть малость, а то все было так разбросано, такой беспорядок, как никогда не бывало у Невены. Они с Невеной вообще часто помогали друг другу. Ну, стала она убирать, на столе стояла тарелка с едой, вилка рядом. Но еды осталось мало. Она, Зорка, выбросила все остатки в ведро — не в большое, для мусора, а в маленькое, пластмассовое, что стоит в прихожей, закрытое деревянной крышкой.

Пенков взял со стола пачку «БТ», снова ловко стукнул по донышку, выскочила на этот раз одна сигарета. Он вынул ее и торжественно закурил, не предложив мне. Я вынул свою пачку: наступило время для третьего — и последнего — удовольствия, разрешенного мне за весь день (ему, правда, неизвестны были мои расчеты).

— А теперь слушай внимательно, что произошло! — объявил он, поднеся мне зажигалку. — Сестры пришли в десять часов, как сказала мне Зорка. Их тэказээс [23] устроил для передовиков экскурсию в Хисар и Карлово, где Левский родился, и так как в Софии у них было свободное время, то они и решили навестить свою среднюю сестру Невену. Ну и, конечно, Невена задержала их, чтобы позавтракать вместе. А Зорка к тому же заметила, что сестры принесли с собой цыпленка, наверно, они брали его в дорогу, как делают обычно все сельчане, но потом решили съесть его за общим обедом. Значит, получается, что все три сестры ели вместе. К двум часам дня Зорка вернулась с работы. Сестер уже не было, в комнате Невены было тихо. Зорка даже подумала, что соседка пошла провожать сестер. Но часа в четыре она услышала громкие стоны, сунулась к Невене и увидела ее на полу, та охала и корчилась, видно от боли. Зорка тут же побежала к соседям, у которых есть телефон, и вызвала «скорую»…

Пенков помолчал, глубоко затянулся, выпустил дым колечком.

— Обе сестры Невены умерли в Хисаре. Младшей стало плохо еще в автобусе, и она скончалась в больнице, так и не придя в сознание. Почти то же самое было и со старшей, но она все-таки успела произнести хоть несколько слов — одна из медсестер в больнице утверждала, что своими ушами слышала: «Цыпленок… цыпленок… Пусть Венче не ест цыпленка…» Доктор Ташев, который лечит Невену здесь в Пироговской больнице [24], уверен, что речь идет о паратионе… В Хисаре предполагают то же самое. Но это будет точно установлено, а может быть, в нашей лаборатории уже получены результаты, и тогда все станет на свои места. Во всяком случае, у меня нет никаких сомнений в том, что эта еда стала последней в жизни тех, кто ее попробовал… Остается выяснить, кто же положил отраву в цыпленка. И тут у меня тоже нет никаких сомнений — это дело рук Гено Томанова! — уверенно, ни секунды не задумываясь, заявил Пенков. — Но, конечно же, не прямо в цыпленка, а раньше, в какой-то продукт, который нужен для приготовления этого блюда. Ну, например, в подсолнечное масло… Понимаешь, этот Гено вернулся домой к шести часам вечера на машине, которую купил в тот же день, и, когда Зорка рассказала ему о том, что случилось, первый вопрос его был: «Она жива?» Потом он вошел в комнату, повертелся там и вышел с каким-то продолговатым пакетом, там было что-то, завернутое в газету. Я спрашивал его, что было в том пакете? А он говорит: я взял чистое белье, в баню собрался. Представляешь? В такой момент — в баню! И, конечно же, ни в какую баню он не ходил, а напрямик дунул в Пироговскую. Заметь, между прочим, — при обыске мы не нашли ни бутылки с маслом, ни еще какого-нибудь сосуда, где можно было бы держать эту жидкость.

Пенков вошел в раж и даже раскраснелся.

— Ну так, пойдем дальше! Этот самый Гено сел в свою новую машину… хотя это не новая машина, а старый отремонтированный «фольксваген»… в общем, сел он и помчался в больницу. Ну, что он там делал, как ты думаешь? Кому-то звонил по телефону-автомату, мотался там, сновал туда-сюда и весьма при том волновался. Подошел к справочной, спросил о состоянии Невены Томановой, там не могли ему точно ответить, пошел в отделение, остановил первую попавшуюся докторшу, и снова тот же вопрос — жива ли? А когда докторша спросила, кто он, знаешь, что он ответил? «Сосед»! Видал? Сосед! Ну, теперь подведем некоторые итоги. Первое — обычно он всегда приходил домой обедать, каждый день, а в этот день не пришел, а явился только вечером, и первый вопрос какой: она жива? Затем — входит в комнату и выносит оттуда какой-то продолговатый пакет, говорит, что это белье для бани. Белье? А почему не бутылка с маслом, в которую он влил отраву, а? И, наконец, это железное алиби! Нет, все это мне кажется очень и очень подозрительным!

Он облокотился о спинку стула, скрестил руки на груди и поглядел на меня с видом победителя, явно ожидая моего одобрения. Но я молчал.

— Ну, что скажешь? — потеряв, видимо, терпение, спросил он.

А я ничего сказать не мог. Подумал только, что этот инертный, известный своей медлительностью человек на сей раз не терял времени напрасно. Может, и вправду жаль, что ему не удалось продолжить расследование, за которое он взялся с таким жаром.

— Досадно, что так случилось. — Я кивнул на его забинтованную ногу.

— А, как не повезет человеку… — согласился он. Ему было приятно мое сочувствие. Он помолчал несколько секунд и добавил: — Я попросил еще две справки, одну из Моравца о сестрах Невены — как живут, с кем, какие у них отношения между собой и со средней сестрой. Этого цыпленка, которого они привезли с собой, тоже надо иметь в виду, они же готовили его и ели; может, там тоже было что-то, кто знает… И вторая справка — о Гено Томанове, о его житье-бытье, что о нем говорят соседи, сослуживцы, с кем дружит, у кого бывает… Надеюсь, сегодня утром справки будут готовы. Все-таки информация для ориентации. Да, и результаты анализа остатков еды, брошенных Зоркой в ведро, уже, наверно, тоже есть. Зайди в нашу лабораторию! И… извини, пожалуйста, подай мне портфель, я передам тебе папку с остальными материалами, и отметим, что ты принял работу, чтобы все было по правилам.

Я взял портфель с этажерки для книг, передал ему, он вынул оттуда желтую папку и положил ее передо мной так, будто прощался с чем-то очень дорогим ему.

Я почувствовал, что мое пренебрежение к этому человеку, раздраженность его медлительностью и наивным энтузиазмом постепенно таяли и уступали место внутреннему уважению и даже симпатии к нему. Я понял наконец, что Пенков — трудолюбивый, сообразительный, способный специалист — слишком застенчив и скромен, совершенно не умеет лезть на первый план и показывать «товар лицом», поэтому его всегда заталкивают на серую периферию мелких неинтересных дел более энергичные и самонадеянные коллеги (неужто и я среди них?). Пройдет еще год и тринадцать дней, и после двадцати пяти лет верной службы он покинет наши ряды и уйдет воспитывать свою милую внучку, а мы довольно скоро забудем о нем, убежденные, что мир и наша работа начинаются и кончаются нами.