Праведники - Борн Сэм (читать книги онлайн без txt) 📗
— Но все же праведник совершает конкретные поступки. Сколько на протяжении всей жизни? Или достаточно одного?
— Не совсем понимаю практический смысл вопроса…
— Ну допустим, человек совершил одно-единственное, но очень важное доброе деяние; можем ли мы на этом основании причислить его к лику избранных праведников?
— Такое впечатление, что вы готовы назвать конкретные примеры, мистер Монро. Какой смысл в подсчете? Мы с вами уже поняли, что цадик — тайный избранник Бога. Возможно, вам лично удалось стать свидетелем какого-то одного доброго поступка. Но это не значит, что он единственный.
— Как бы то ни было… Что это должен быть за поступок, чтобы мы сразу догадались: его совершил цадик?
— Хороший вопрос. Вот, скажем, если вспомнить историю рабби Аббаху о том содержателе борделя…
— Да? — вскинулся Уилл.
— В этой истории говорится, что, когда тот присутствовал в синагоге, молитвы о дожде всегда бывали услышаны Господом. И наоборот. Но это не был конкретный поступок, не так ли? Мы знаем об этом только благодаря проницательности рабби. А был и конкретный, про который разузнал Аббаху, когда заинтересовался тем человеком. Я сейчас не помню деталей, но смысл был в том, что тот греховодник сделал какое-то небольшое пожертвование ради того, чтобы уберечь одну женщину от панели.
Уилл вздрогнул. «Совсем как в случае с Макреем!»
— И, понимаете ли, мистер Монро, это лишь доказывает мою мысль о том, что важны не конкретные дела, а сам факт существования целостной божественной души. А поступки могут быть самые разные… от незначительных до серьезных… — Уилл тут же вспомнил про Кертиса, который отдавал беднякам миллионы фунтов стерлингов. — Один цадик, допустим, спас от уничтожения целый город. А другой просто подал кусок хлеба голодающему или отдал свое одеяло озябшему. Масштаб совершенного благого дела не имеет значения. Важно, чтобы это было действительно благое дело и кристально благие мотивы.
— То есть даже малое добро способно удержать наш мир в равновесии?
— Да, мистер Монро. Вспомните Хаима-водоноса. Тот напивался каждый день до беспамятства, но в те редкие дни, когда бывал трезв, исполнял свое предназначение. И мир был спасен.
— Стало быть, истинное благочестие не в исполнении обрядов, не в самобичевании, не в коленопреклоненных молитвах от зари до зари, а просто в добром отношении к ближним своим.
— Да. Как мы говорим, бейн адам в’адам — между человеком и человеком. Именно внутри человеческих взаимоотношений и кроется все самое святое, что есть в этом мире. Не на небе, а здесь — на земле. Отсюда заповедь: ко всем, кого ты видишь вокруг себя, относись с величайшим уважением. Кем бы ни был встреченный тобою случайно человек — извозчиком ли, дворником ли, — он может оказаться избранным.
— Элитой…
Старый раввин улыбнулся:
— Напротив. Уважая всех изначально, ты тем самым соглашаешься с концепцией равноценности каждой человеческой жизни. Это главная мысль Торы. Это то, чем мы занимались каждую неделю с девушкой, которую вы могли знать под другим именем, а я всегда звал Това Шайя.
Уиллу вдруг стало стыдно. Нет, он, конечно, не был виноват в том, что Тиша сбежала отсюда десять лет назад. Но он был представителем того самого «внешнего мира», который ежедневно искушал ее и в конце концов одержал над ней верх. Все эти символы — свободная Америка, гамбургеры, узкие джинсы, музыкальные радиостанции, пицца «Домино», блокбастеры со стереозвуком в многозальных кинотеатрах, магазины одежды «Гэп», круглосуточные телеканала, выставки, балет, Центральный парк, Колумбийский университет и секс… секс вне брака… Разве мог соперничать со всем этим нехитрый и в какой-то степени почти казарменный уклад жизни нью-йоркских хасидов? Что он мог предложить юной девушке? Длинные платья до пят, строгие посты, унылый домашний труд с утра до вечера и бесконечные, постоянные запреты на то и на это. Неудивительно, что Тиша сбежала отсюда без оглядки.
И все же Уилл знал, что Тиша, расставшись с Краун-Хайтсом, лишила себя чего-то очень важного. Он слышал это в голосе старика Мандельбаума и видел это в глазах самой девушки. В какой-то степени он и сам понял это в пятницу — еще до того, как его схватили под руки и потащили топить в микве. Все люди, жившие здесь, были объединены понятием «общность» в самом ярком понимании этого слова. То, чем всегда гордилась старая добрая Англия, где в маленьких деревеньках все люди знали друг друга и здоровались по утрам, и чего на самом деле не было. Здесь было то, чем всегда гордились благополучные окраины крупнейших американских мегаполисов, где соседи устраивали в воскресенье многолюдные пикники, — и чего на самом деле тоже не было. Здесь никто и ничем не гордился, ощущение тесной общности было просто образом жизни обитателей Краун-Хайтса.
Все они были одной большой семьей. Здесь все зависели друг от друга и благо одного было благом для всех. Дети здесь бегали из дома в дом, и им везде были рады как своим. В старые времена Тиша не раз признавалась Уиллу, что на Манхэттене ее то и дело охватывают приступы одиночества.
Мандельбаум рассеянно листал пожелтевшие страницы какой-то книги.
— Я хотел бы сказать вам еще одну вещь, мистер Монро… Уж не знаю, пригодится она вам или нет. Некоторые предания указывают на то, что у одного из тридцати шести избранных более высокое предназначение, чем у остальных.
— В самом деле? Какое же?
— Одному из тридцати шести уготовано стать мессией.
Уилл весь напрягся.
— В каком смысле?
— В прямом. До поры он ничем себя не проявляет, и если время не настанет, ничего не произойдет. Но если настанет, он явится всему миру как мессия.
— Стало быть, он кандидат.
— Похоже, Това Шайя уже объясняла вам это…
— Она сказала мне, что в каждом поколении людей есть кандидат в мессии. При определенных обстоятельствах он исполняет свое предназначение. Если же обстоятельства не складываются, ничего не происходит.
— Да, это так.
Они оба непроизвольно подняли глаза на портрет умершего великого ребе. Потом переглянулись.
— Вы правы в том, что, если обстоятельства не складываются, ничего не происходит… — раздельно и очень четко проговорил Мандельбаум, буравя Уилла строгими глазами.
В этот момент дверь кухни распахнулась, и на пороге застыла Тиша. Она была белее мела, глаза ее лихорадочно блестели.
— Что? — встревоженно спросил Уилл.
Она подошла к нему на негнущихся ногах, наклонилась и прошептала в ухо:
— Меня разыскивает полиция. Я подозреваюсь в убийстве.
ГЛАВА 46
Понедельник, 02:20, Дарвин, Северная Австралия
Музыка оборвалась, и он на цыпочках вошел в палату. Он всегда так делал, когда музыка обрывалась, будь то днем или ночью. Тихонько пробирался к изголовью высокой постели и менял один диск на другой. Их принесла сюда дочка больного. В основном классику, Шуберта и таких, как он. Она не просила Джалу следить за тем, чтобы музыка никогда не замолкала, но он знал, что так будет лучше.
Он вставил в магнитофон новый диск и нажал кнопку воспроизведения. Из соседней палаты донесся легкий стон, и Джалу позволил себе лишь несколько секунд постоять у изголовья кровати старого мистера Кларка, который так любил музыку. Он почти круглосуточно пребывал в забытьи. Лишь раз или два Джалу видел его бодрствующим, и оба раза старик радовался музыке как ребенок. «Он и сейчас ее слышит, только виду подать не может», — подумал Джалу. Впрочем, нет… Губы старика слегка дрогнули… Это был знак…
Джалу смочил губку в прохладной воде, выжал ее в пластиковый стакан и поднес к потрескавшимся губам старика. Тот уже не мог самостоятельно питаться. Он умирал, как и большинство стариков в этом заведении. Не от болезни. От старости. Его внутренние органы прекращали свою работу один за другим. И медицина тут была бессильна.
Со стороны это выглядело некрасиво и жестоко. Отец Джалу был невысокого мнения о «белой медицине», он говорил, что это голая наука, без души. Порой Джалу соглашался с ним. При этом он знал и видел многое из того, чего не знал и не мог видеть его отец. Старух, лежавших в лужах собственной мочи… Стариков, часами просивших принести им «утку». Джалу слышал, как срывались на умирающих пациентов хосписа молодые медсестры, обзывали их всякими словами, велели заткнуться…
