Сыграй мне смерть по нотам... - Гончаренко Светлана Георгиевна (читать книги без регистрации полные txt) 📗
– Но ведь Тверитина Смирнов убрал не из милосердия, а из-за денег! – негодующе напомнила Вера Герасимовна.
– Это стечение обстоятельств. Если бы не обстоятельства, Андрей Андреевич никого убивать бы и не подумал! Он очень милый и добрый. Однако скандал с подложным авторством стал неминуем. Андрей Андреевич моложав не только лицом, но и умом. Он решает от беды сбежать. Куда? В тайгу? Нет, удобнее в Нидерланды. А туда не сунешься без хороших денег. Кое-что у нашего деятеля искусств имеется, но мало. И есть завещание Тверитина. Оно составлено два года назад. Я верю, что детский вокальный центр тогда замышлялся искренне.
– А я не верю, – вставила Вера Герасимовна.
– Но Андрею Андреевичу стало не до центра, – продолжил Самоваров. – Ему срочно нужны деньги. Поэтому одряхлевший, творчески бесплодный и уставший от жизни Матвей Степанович уходит с помощью Вити в мир иной. Выглядит это всё как естественная смерть. Действительно, никто ничего не заподозрил! Андрей Андреевич рыдал над гробом своего старшего щедрого друга, а особняк покойного он собрался запродать банку.
– Но тут появился Щепин-Ростовский? – предположила Настя.
– Да! Собственно, знакомы они давно, Андрей Андреевич даже статуэтку какую-то у Щепина приобрёл. После смерти Тверитина анималист вдруг начал каждому встречному и поперечному болтать, что его бедный друг помер от каких-то ненужных укольчиков. Я сам это от него слышал. Наверняка и Андрей Андреевич слышал то же самое. И испугался. Пугается же наш общий друг изо всех сил, до рвоты. Щепин показался ему опасным – потому умер скоропостижно, вовремя и вроде бы тоже естественно. Опять всё шито-крыто!
– Ты один почувствовал, что здесь что-то неладно, – вставила Настя.
– Я почувствовал это позже, когда уже Стас за дело взялся, – скромно поправил её Самоваров. – Пугливый и нежный Андрей Андреевич, я думаю, избегал присутствовать при умерщвлениях. И он недооценил нездоровья Вити. Он не предусмотрел, что тот, скажем, может с собой притащить в мастерскую Тормозова, а потом устроить генеральную уборку. Витя же не терпит нечистоты и беспорядка. Он прибрался и у Тверитина, и у Щепина, причём настолько похожим образом, что это бросилось в глаза участковому. Так началось расследование.
Настя брезгливо поёжилась:
– Кто чисто прибирался, так этот твой Андрей Андреевич! Деньги прикарманил, свидетеля убрал – да ещё хотел извести автора так называемых своих произведений! Последнее, по-моему, просто глупо. Если постараться, можно доказать авторство и покойного Шелегина.
– Как сказать! – с сомнением сказал Самоваров. – Если бы Шелегин скончался, нечего было бы предъявить, кроме утверждений двух упрямых детей, Даши и Вагнера. А время, которое всё лечит… Как-то бы всё образовалось. Думаю, Андрей Андреевич именно на это надеялся. Человек он легкомысленный, и злодейства у него легкомысленные. Портили ему настроение некоторые обстоятельства, вот он их и поправлял, как мог.
– Пусть теперь прячется всю жизнь в психушке! – злорадно сказала Вера Герасимовна. – Ничего он не поправил, всё прахом пошло. Я, правда, слышала, что «Чистые ключи» всё-таки укатили в Голландию на гастроли – под руководством жены этого негодяя и той рыжей девицы, которую Настенька рисовала.
– Да, в этих леди оказалось достаточно железа, – подтвердила Настя. – Они по-прежнему подруги. Только вряд ли у них хватит очарования и авторитета, чтоб держать те рекорды по надоям со спонсоров, каких добивался Смирнов.
– А ещё надо уметь выдавать почтенных матрон за третьеклассниц, – подсказал Самоваров.
– Ты знаешь, ведь Полина предложила Даше Шелегиной петь в «Ключах», – сообщила Настя. – Что делать, она не знает – хор-то отличный. Ей так хочется петь «Простые песни», которые про неё – помнишь DADA? А отца её завтра выписывают из больницы. Диабета у него нет, сахар в крови восстановили. Боялись только, что сердце не выдержит, но обошлось. Теперь, наверное, ему удастся дописать тот квартет, что мы хотели на видео снимать. И концерт в Вене состоится! Ирина Александровна все бумаги оформила. Только всё равно она целыми днями сидит в психушке на Луначарского. Со Смирновым.
Вера Герасимовна вздохнула:
– Любовь зла! Бедную женщину стоит пожалеть.
– Не стоит! – возразила Настя. – Любить убийцу – бр-р! А самое смешное, что Вагнер уговаривает Ирину Александровну и Дашу уехать насовсем, только в Германию. С Сергеем Николаевичем, разумеется. Сам Вагнер скоро едет – говорит, что здесь, у нас, в наши непонятные времена ничто хрупкое и прекрасное не выживет.
– В Вагнере я ничего хрупкого не нахожу, – проворчал Самоваров. – Насчёт прекрасного не знаю. Прекрасное небрезгливо и где только не живёт. Особенно если его понимать широко и находить прекрасной, скажем, рыжую девицу с физиономией кулачного бойца. И портреты её писать вдохновенно.
Вера Герасимовна неожиданно вступилась за Анну Рогатых:
– Да, она некрасива, но достаточно женственна. Она неплохо смотрится, после того, как перестала завязывать эти нелепые хвостики, покрасила брови и надела корректный брючный костюм. Такие девушки нравятся мужчинам в возрасте. Например, Лошкомоев на Рождественском концерте не остался равнодушным. Он просто слюни пускал, на нее глядя.
– Не мог он крашенных бровей видеть, – возразил Самоваров. – Анна дирижировала хором и к публике стояла задом.
– Именно об этом я и говорю! Ты, Коля, всегда прикидываешься наивным и вынуждаешь меня называть не совсем приличные вещи своими именами. Ты меня прекрасно понял: Лошкомоева пленило именно телосложение Анны. И вообще я зашла на минутку, а сижу у вас битый час!
– Куда вам спешить?
– Коля, ты не можешь себе представить мою занятость! Алик ещё утром просил клюквенного киселя, а я до сих пор не собралась сварить. И – батюшки, забыла совсем! – у него с девяти утра на спине перцовый пластырь. Как бы не было ожога! Бегу!
Самоваров проводил Веру Герасимовну до двери. На прощанье она бросила многозначительный и печальный взгляд через плечо – туда, где осталась в сумерках комнаты Настя.
– Бедный Коля! – прошептала Вера Герасимовна. – Ты знаешь, как я люблю Настеньку. Но она так молода и неловка как хозяйка! Зачем она покупает то дорогое и совершенно бесполезное для здоровья печенье, каким она угощала меня сегодня? Я ведь давала ей отличный рецепт манника. Его моя подруга Тамарочка Водопивцева унаследовала от сестры своей покойной свекрови, и Юля… Коля, у тебя что-то лицо красное. Тебе не хватает молибдена!
Самоваров вежливо перебил Веру Герасимовну:
– Наверняка Альберт Михайлович с перцем на спине сейчас куда краснее, чем я.
– Ты прав! У него кожа чувствительная, как у младенца, – с гордостью сообщила Вера Герасимовна и стала торопливо спускаться по лестнице.
Самоваров вернулся к Насте. Та в полной темноте сидела на полу, поджав под себя ноги.
– Я тебя жду, – сказала она. – Давай ёлочку зажжём!
Ёлка уже полдня стояла в комнате, наряженная по Настиному вкусу. Самоваров щёлкнул выключателем. Мелкие цветные огоньки вспыхнули друг за другом в тёмной хвое и волшебно умножились, отразившись в стекляшках и всяких затейливых серебристых штучках. Всё было весело, пестро – редкий, только раз в году повторяющийся случай, когда фольга, бумага и наивный конфетный блеск краше нетленных и недешёвых вещей.
– Замечательно получилось, – признал Самоваров. – А в музее губернаторский дизайнер нарядил ёлку к концерту одними золотыми бантиками. Эффектно, но скучновато.
– Скорее ненормально! – возмутилась Настя. – Это всё равно, как если бы у человека было тридцать три носа, пусть самых красивых, греческих, но не было бы глаз и прочего. Ёлка должна быть живой и обещать все возможные радости. Ты меня пилил всё время: ёлка это разукрашенный труп дерева, вроде мумии Тутанхамона. Неправда! Мумии противные, а здесь красота в чистом виде. Разве не чудесно: темнота, мы с тобой под ёлочкой, тихо вокруг. А снаружи снег идёт, и та половина Земли, где мы, повёрнута лицом к ночи, к холоду, к космосу – помнишь, ты говорил? Эта половина вся промёрзла, заиндевела, и если бы не леса на Амазонке, мы бы задохнулись…
