Двойная осторожность - Френсис Дик (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Глава 3
Мне сообщила Сара.
Голос Сары по телефону звучал напряженно и измученно. Заметно было, что она изо всех сил старается держать себя в руках.
— Говорят, это был газ либо пары бензина. Точно еще не известно.
— А Питер?..
— Питер погиб, — сказала она. — Там рядом были люди. Они видели, как он метался и на нем горела одежда... Он бросился в воду... но когда его достали... — Внезапная пауза. Потом медленно:
— Нас там не было. Слава богу, нас с Донной там не было.
Меня трясло и чуть подташнивало.
— Мне приехать? — спросил я.
— Нет. Сколько времени?
— Одиннадцать.
На самом деле, я как раз разделся и собирался лечь спать.
— Донна спит. Это снотворное действует мгновенно.
— А как... как она?
— О господи! Ну, как ты думаешь? — Сара редко говорила таким тоном; по одному этому можно судить, как все было ужасно. — А в пятницу, послезавтра, этот суд.
— Ничего, судьи будут к ней снисходительны.
— Только что звонила какая-то баба, которая сказала, что, мол, так ей и надо.
— Наверно, мне все-таки лучше приехать, — сказал я.
— Ну как ты приедешь? У тебя школа. Не беспокойся. Я управлюсь. Доктор сказал, что несколько дней подержит Донну на сильном успокоительном.
— Тогда дай мне знать, если что-то понадобится.
— Хорошо, — сказала Сара. — А теперь спокойной ночи. Я ложусь спать. Завтра столько дел...
— Спокойной ночи.
Я долго лежал без сна и думал о Питере и о том, что смерть несправедлива; а утром я пошел в школу и целый день то и дело вспоминал о нем.
По дороге домой я обнаружил, что кассеты по-прежнему лежат в бардачке, в куче всякого хлама. Загнав машину в гараж, я вложил кассеты в коробки, сунул их в карман пиджака и отправился в дом, как обычно, с пачкой тетрадей.
Телефон зазвонил почти сразу, как я открыл дверь. Я думал, что это Сара, но это оказался Вильям.
— Ты мне чек послал? — спросил он.
— О черт! Забыл.
Я объяснил ему, в чем дело, и Вильям признал, что при таком раскладе все на свете забудешь.
— Сейчас же напишу и отправлю прямо на ферму.
— Ладно. Знаешь, мне правда жалко Питера. Он мне показался славным малым.
— Да.
Я рассказал Вильяму о кассетах и о том, что Питер хотел знать его мнение.
— Малость поздновато.
— Но они все равно могут тебя заинтересовать.
— Ага, — сказал он без особого энтузиазма. — Наверно, какая-нибудь очередная дурацкая система угадывания. Тут есть компьютер где-то в математическом отделении. Я спрошу, какой он у них. Слушай, как ты отнесешься к тому, что я не стану поступать в университет?
— Отрицательно.
— Ага. Я этого и боялся. Но, знаешь, братец, тебе придется с этим смириться. В этом семестре у нас много трепались насчет того, что пора выбирать себе призвание, но на самом деле, я думаю, это призвание выбирает тебя. Я стану жокеем. С этим ничего не поделаешь.
Мы простились, и я положил трубку, думая, что бороться с человеком, который в пятнадцать лет уже уверен, что призвание его выбрало, совершенно бесполезно.
Вильям был легкий и гибкий, уже не ребенок, но еще не мужчина. Ему еще предстояло подрасти. Я с надеждой подумал, что, возможно, природа со временем заставит его вымахать до моих шести футов — и отказаться от мечты всей его жизни.
Почти сразу после Вильяма позвонила Сара. Она разговаривала решительным и жестким тоном секретарши. Шок миновал, и изнеможение прошло. Она говорила отрывисто и деловито, — видимо, день был очень напряженный.
— Похоже, Питер просто был неосторожен, — сказала она. — Всем владельцам катеров с внутренним мотором говорят, чтобы они не заводили мотор, не проветрив трюм. Такие несчастные случаи происходят ежегодно. Питер не мог не знать. Просто не верится, что он мог совершить такую глупость.
— Возможно, у него голова была занята другими вещами, — мягко заметил я.
— Да, наверное, но тем не менее все говорят...
«Если есть возможность обвинить человека в его собственной смерти, подумал я, — это облегчает муки сострадания». Я как наяву услышал резкий голос моей тетушки. «Он сам виноват, — говорила она по поводу смерти нашего соседа, — не надо было ходить гулять в такой холод!»
— Быть может, — сказал я Саре, — страховая компания попросту пытается отвертеться от необходимости выплачивать страховку полностью.
— Что?
— Это же давно известный трюк: обвинять во всем саму жертву.
— Но ему действительно следовало быть осторожнее!
— Да, конечно.
Но ради Донны я не стал бы повторять этого вслух.
Наступило молчание — по всей видимости, обиженное. Потом Сара сказала:
— Донна просила тебе передать... Она не хочет, чтобы ты приезжал в эти выходные. Она говорит, ей будет лучше вдвоем со мной.
— И ты тоже так думаешь?
— Ну, откровенно говоря, да.
— Ну, тогда ладно.
— Ты не против? — удивленно спросила она.
— Нет. Я уверен, что она права. Она целиком полагается на тебя. «И, пожалуй, даже слишком», — подумал я про себя.
— Ее по-прежнему держат на наркотиках?
— На успокоительных! — голос Сары был полон укоризны.
— Ну, на успокоительных.
— Да, конечно.
— А как насчет завтрашнего суда?
— Транквилизаторы, — решительно сказала Сара. — А потом дам ей снотворного. Ладно, — сказала Сара.
Она почти бросила трубку, оставив меня с ощущением, что я избавился от неприятной обязанности. Когда-то мы объединились бы, чтобы вместе помогать Донне. Поначалу мы вели себя искреннее, проще, не мучая друг друга застарелыми обидами. Я оплакивал ушедшие дни и все же был искренне рад, что мне не придется проводить эти выходные с женой.
В пятницу, когда я пришел в школу, кассеты все еще были при мне, в кармане пиджака, и, чувствуя, что я обязан Питеру хотя бы тем, чтобы их посмотреть, поймал в учительской одного из наших математиков, Теда Питтса, близорукого, с ясной головой, для которого алгебра была вторым родным языком.
— Тот компьютер, который вы держите у себя в кабинете, — сказал я, — я так понимаю, это ваше любимое детище?
— Да нет, мы все им пользуемся. Мы учим детей.
— Но ведь, насколько я понимаю, для всех прочих это темный лес, а вы своего рода виртуоз?
Тед тихо, как ему было свойственно, порадовался комплименту.
— Быть может, — сказал он.
— А не могли бы вы сказать, какой он фирмы? — спросил я.
— Конечно. Гаррисовский.
— Значит, использовать на нем программу, написанную для «Грэнтли», нельзя? — безнадежно спросил я.
— Ну, как сказать, — возразил Тед. Это был серьезный, задумчивый человек двадцати шести лет от роду. Ему недоставало чувства юмора, но он был безукоризненно честен и полон благих намерений. Он жестоко страдал под началом зануды Дженкинса, заставлявшего своих подчиненных относиться к нему с почтением, которого он никак не мог добиться от меня.
— Понимаете, у «Гарриса» нет встроенного языка, — объяснил Тед. В него можно загрузить любой язык: Фортран, Кобол, Алгол, Z-80, «Бейсик» «Гаррис» может работать с любым из них. И тогда можно гонять программы, написанные на этих языках. А «Грэнтли» — небольшая фирма, и она выпускает компьютеры уже со своим, встроенным вариантом «Бейсика». Если у вас есть запись «Бейсика», который используется в компьютерах «Грэнтли», его можно загрузить в память «Гарриса» и гонять программы, написанные для «Грэнтли»... — Он остановился. — Это понятно?
— В общем, да. — Я поразмыслил. — А трудно достать запись «Бейсика» для «Грэнтли»?
— Не знаю. Проще всего написать прямо в фирму. Может быть, они вам его пришлют. А может быть, и нет.
— А почему?
Он пожал плечами.
— Могут предложить вам сперва купить у них компьютер.
— О господи! — сказал я.
— Ну да. Видите ли, эти компьютерные фирмы, у них все это ужасно неудобно устроено. Все небольшие персоналки работают с «Бейсиком», потому что он самый простой и при этом один из лучших. Но все фирмы создают свои собственные версии языка, так что, если вы сделаете программу для одной машины, на другой вы ее прогнать уже не сможете. Таким образом, они заставляют своих клиентов сохранять верность фирме, потому что, если вы купите компьютер другой фирмы, все ваши программы окажутся бесполезными.
