При загадочных обстоятельствах - Черненок Михаил Яковлевич (книги онлайн полные версии txt) 📗
— Возьми нашу машину.
— Не стоит, Николай Сергеевич, в Серебровку мне лучше на попутной добраться.
— Ну, как знаешь, — Гладышев протянул руку. — Желаю успеха.
Когда Бирюков вышел из кабинета, подполковник сказал прокурору:
— Мировой парень! В свое время я его через год после института в старшие оперативники выдвинул, и он ни одного дела не завалил.
— Голубев слабее? — спросил прокурор,
— Голубеву подсказывать надо. Вот с Бирюковым у него прекрасно получается: Бирюков — голова. Голубев — ноги.
5. Вожак и Роза
Сутулясь на стуле, Козаченко исподлобья смотрел на Бирюкова и молчал. Боковой свет из окна делил угрюмое лицо и окладистую бороду цыгана на две симметричные половины. Затененная левая сторона казалась сизовато-черной. На ней выделялся лищь выпуклый злой глаз да под ухом золотилась круглая серьга величиною с металлический рубль. Поверх атласной желтой рубахи на цыгане была замшевая черная жилетка. Брюки из зеленого вельвета с напуском на хромовые сапоги. Плечи широкие, крепкие. Руки с крапинками въевшегося металла. По паспорту цыгану было за пятьдесят, но выглядел он моложе.
— Почему нам не разрешают уехать из райцентра? — наконец хрипло выдавил Козаченко. — Мы не совершили никакого преступления…
Бирюков облокотился на стол:
— Подозрение, Николай Николаевич, на ваших людей легло.
— Подозрение — не обвинение.
— Да вас ведь и не обвиняют. Но пока обстоятельства дела выясняются, придется вам побыть в райцентре.
— Больше десяти суток ждать не будем. Не предъявите за это время обвинение — уедем.
— Думаю, что за десять суток все выяснится, — сказал Бирюков. — Вам доводилось отбывать наказание?
— Нет. Я не нарушаю закон.
— Откуда же знаете уголовно-процессуальный кодекс?
— Я старший в таборе, мне все надо знать.
— Почему, как старший, не хотите отвечать на вопросы, касающиеся убийства пасечника?
— Потому что не убивали его, Я прокурору уже отвечал…
— Неубедительно отвечали. Сами, Николай Николаевич, посудите: разве взятое у пасечника колесо может послужить поводом для обвинения цыган в убийстве? Уезжая из Серебровки, вы чего-то другого испугались… Чего?
Не отводя от Бирюкова немигающих глаз, Козаченко словно воды в рот набрал. Светлая половина лица его нервно вздрагивала, как будто ее кололи иголкой. Чтобы не играть в молчанку, Бирюков заговорил снова:
— И еще неувязка, Николай Николаевич, получается… Никто из находившихся в таборе не видел, как угнали вашу лошадь. А ведь прежде, чем угнать, лошадку запрягли в телегу…
— Ромка, сын мой, запрягал кобылу, — неожиданно сказал Козаченко. — В столовку с братом хотел съездить…
— Столовой в Серебровке нет.
— В Березовку хотел ехать. Пока братана будил — кобылу угнали.
Сказанное могло быть правдой, однако чувствовалось, что Козаченко боится запутаться в своих показаниях.
— Кто избил Розу? — спросил Бирюков.
— Гришка-пасечник.
— За что?
— Пьяный, собака, был. Кнутом хлестал.
— У него не было кнута.
Козаченко напружинился:
— Кобылу Гришка на пасеке держал… Как без кнута с кобылой?..
— Не было у Репьева кнута, Николай Николаевич.
Козаченко хотел что-то сказать, но передумал. Чуть приоткрывшись, он тут же замкнулся, как испуганная улитка. Проводив его, Бирюков снял форменный пиджак — появляться в цыганском табора в милицейской форме не имело смысла. Заглянувший в кабинет Слава Голубев спросил:
— Что толкует Козаченко?
— Ничего конкретного. У тебя какие успехи?
— Больницы обзвонил — никаких раненых за последние двое суток. Сейчас начну по фельдшерским пунктам шерстить.
— Давай, шерсти. А я попробую встретиться с Розой.
Три серых цыганских палатки пузырились за домом прокуратуры, на опушке соснового бора, рассеченного широкой лентой шоссейной дороги, уходящей из райцентра на восток. У обочины шоссе, метрах в двадцати от палаток, пустовал синенький летний павильон автобусной остановки. Бирюков подошел к павильону и присел на скамью. Будто дожидаясь автобуса, стал присматриваться к табору.
У крайней от дороги палатки старая цыганка в пестром наряде сама себе гадала на картах. Чуть подальше от нее молодой чубатый цыган медленно перебирал струны гитары. Рядом с ним худенькая цыганочка кормила грудью ребенка. За палатками двое шустрых цыганят бросались друг в друга сосновыми шишками. Старшему, видимо, надоело это. Он проводил завистливым взглядом промчавшегося по дороге мотоциклиста и вдруг направился к Бирюкову. Не дойдя метра три, остановился. Почесал одна о другую пыльные босые ноги, спросил:
— Куда едешь?
— Пока не еду — автобус жду, — ответил Антон.
— Дай пятак — на пузе и на голове спляшу.
Бирюков подмигнул:
— Сам умею плясать.
— А дым из ушей пускать умеешь?
— Нет.
— Дай сигарету — покажу.
— Рано тебе курить, — Антон достал из кармана гривенник. — Держи без пляски и курева.
— Обманываешь?
— Ну, почему обманываю?
— Бесплатно деньги отдаешь.
— Не хочешь так брать, расскажи что-нибудь или спой.
— Чего рассказать?
— Как тебя зовут, например.
— Ромкой зовут… А спеть чего?
— Цыганское, конечно.
Мальчонка живо схватил монету и, притопывая изо всей силы пятками, зачастил:
— Хорошая песня, — сказал Антон. — Кто тебя научил?
— Сеструха батькина, Розка.
— Пригласи ее сюда.
— Зачем?
— Чтобы она сама мне эту песню спела.
Ромка насупился:
— Нельзя.
— Почему?
— Батька в палатку ее засадил.
— За что?
— Рыжих цыганят хотела в таборе расплодить.
— Чего?..
— За медом к пасечнику повадилась, вот чего.
— А кто Розу кнутом исхлестал?
— Твое какое лело? — огрызнулся Ромка. — Давай еще деньги — сразу две песни про любовь спою.
— Лучше расскажи, кто у тебя лошадь угнал.
— Я это знаю, да?
— Расскажи, что знаешь.
— Хитрый ты…
Ромка разжал кулак, будто хотел убедиться — на месте ли монета, и внезапно со всех ног стриганул к палаткам. Бирюков пошел следом.
Вызвать из палатки Розу оказалось не так-то просто. Старая цыганка, раскладывающая карты, прикинулась, непонимающей по-русски, а чубатый гитарист отрицательно покрутил головой. Пришлось показать служебное удостоверение. Глядя в раскрытые корочки, цыган не столько читал, что там написано, сколько сверял фотографию с оригиналом. Убедившись, кто перед ним, нехотя проговорил что-то на своем языке сидящей рядом цыганке, только что прекратившей кормить ребенка. Та поднялась и вместе с ребенком скрылась в одной из палаток.
Прошло не меньше десяти минут, пока появилась Роза. Бирюков узнал ее по синякам на смуглом лице. В отличие от своих соплеменниц, одетых в крикливо-пестрые наряды с длинными юбками, Роза была в светленьком современном платье, обнажающем до колен загоревшие стройные ноги, исполосованные синяками. Густые смоляного цвета волосы были откинуты за спину. На шее — бусы из разноцветных крохотных ракушек, в ушах — клипсы-висюльки. Особенно Бирюкова заинтересовали Розины глаза. Большие, с сизоватым отливом, они были переполнены ужасом.
Едва Бирюков заговорил о пасечнике, Роза прижала маленькие ладони к ушам:
— Не знаю! Ничего не знаю!
— Вы послушайте… — начал было успокаивать Антон.
— Не буду слушать! Ничего не буду слушать!
— Кто вас так напугал?
— Кровь! Кровь! Кровь! — истерично раз за разом выкрикнула Роза и убежала к палатке.
Чубатый парень с силой ударил по струнам гитары.
— Что это с ней? — сумрачно спросил Бирюков.