Будни прокурора - Лучинин Николай Семенович (книги хорошего качества .TXT) 📗
— Больше нет замечаний? — спросил Леснов.
Лавров встал:
— Разрешите мне…
— Пожалуйста, товарищ прокурор! — подчеркнул Леснов последнее слово, представляя этим Лаврова членам исполкома.
— В последнем пункте проекта решения записано: «Запретить органам милиции производить прописку граждан, имеющих детей, без справок гороно о зачислении их детей в школу». Но, видите ли, такое решение противоречило бы закону. Кроме того, этот пункт вызовет множество обоснованных жалоб. Мы не вправе связывать эти два вопроса, а значит не вправе и оставлять этот пункт в решении.
Лавров сел. Слово взял член исполкома, заведующий отделом народного образования.
— Такой пункт в решении необходим, — возразил он прокурору. — Он гарантирует нам то, что каждый ребенок, прибывающий в город, сразу идет учиться. А иначе что получается? Есть случаи, когда граждане приезжают в город, но не торопятся вести детей в школу. Те отстают от программы, а отсюда — второгодничество. Лично я настаиваю на оставлении этого пункта в решении.
Лавров внимательно слушал говорившего и понимал, что тот по-своему, быть может, и прав. Но закон есть закон…
— Закон есть закон, — вдруг услышал он слова, которые только что произнес мысленно. — Товарищ Лавров верно подметил, — говорил Леснов. — И закон мы нарушать не станем. Придется вам, уважаемые деятели народного просвещения, подыскивать иные пути воздействия на несознательных родителей.
Заседание подходило к концу, когда Леснов обратился к Лаврову:
— Вы хотели рассказать исполкому о жалобе Миловановой?
— Да, если можно.
Едва Лавров закончил свое сообщение, как встал Веселков.
— Вы, товарищ прокурор, сами же говорите, что решение о выселении Миловановой законное. Какая же необходимость выносить этот вопрос на заседание исполкома? Милованова не является квартиросъемщицей и должна быть выселена из этой комнаты.
Лавров не успел возразить, это сделал за него Леснов.
— Вы, товарищ Веселков, формально подошли к решению судьбы человека. Человека пожилого, одинокого. Кто, как не мы с вами, должны обеспечить ее жильем? Я предлагаю выдать гражданке Миловановой ордер. Есть возражения?
Веселков снова привстал, собрался было возразить, но тут послышались голоса:
— Правильно, согласны…
Решение было принято.
V
В приемной прокуратуры Лаврова ожидал работник милиции.
— Я к вам за санкцией, — сказал он.
— Проходите, пожалуйста!
В течение сорока минут Лавров внимательно читал материал.
— Видите ли, товарищ Герасимов, прежде чем арестовать Казанцева… — начал он, подняв глаза.
— Я не Герасимов, — прервал его работник милиции. — Моя фамилия Кравцов.
— Как Кравцов? Почему же вы пришли за санкцией? Ведь дело вел Герасимов?
— Да, — спокойно ответил работник милиции. — Но меня послали только за санкцией — сходи и принеси, больше ничего.
— Вот как?! — не удержался Юрий Никифорович. — Нет, так дело не пойдет. С вами мне сейчас говорить не о чем. Возьмите материал и скажите товарищу Орешкину, что я могу разговаривать лишь с тем работником, который занимался расследованием.
Попрощавшись, Кравцов вышел из кабинета, а Лавров стал разбирать почту. Но вскоре раздался телефонный звонок.
— Лавров? Привет! Орешкин. Как тебя понимать? Ты что, отказал в санкции? Какая разница, кто принесет тебе материал?
— Разница есть, товарищ Орешкин, — твердо сказал Лавров. — Я должен дать указание работнику, который занимался расследованием этого дела, и больше никому.
— Так что ж нам теперь — выпускать преступника?
— Сами решайте.
— Я пожалуюсь в горком партии! — закричал Орешкин.
— Пожалуйста. Думаю, что по этому поводу горком не потребует от меня объяснений.
Разговор закончился, а спустя несколько минут Герасимов уже сидел в кабинете Лаврова…
Вернувшись к почте, Юрий Никифорович обратил внимание на пересланный с прежнего места его работы конверт с надписью: «Прокурору Лаврову Ю. Н. (лично в руки)». Почерк показался незнакомым, обратного адреса не было.
Лавров вскрыл конверт и увидел подпись «Леонидов». «Кто же это?..» И он начал читать.
«Здравствуйте, Юрий Никифорович!
Через ваши руки проходит не один преступник и вам, конечно, трудно нас всех запомнить. Я не раз совершал преступления и поэтому не раз подвергался пытливым взглядам следователей. Шесть лет тому назад вы занимались моим делом и, когда закончили следствие, как я помню, беседовали со мной очень долго, рассказывали о Сергее Лазо, о Павке Корчагине и многих других действительных и книжных героях. Я считал, что все это вы мне говорили в силу своей служебной обязанности, и хотя выслушивал ваши наставления, но до сердца они тогда не дошли.
Я не знаю, смогу ли я в этом письме объяснить, или, вернее, доказать вам, что у меня не только взгляды на жизнь изменились, но мне хочется выбросить из своей души все свое позорное прошлое. Конечно, если бы я тогда же, во время расследования дела, сказал вам, что жажду настоящей жизни, вы первый не поверили бы мне, и я не сделал этого.
Напомню вам о себе. Мне двадцать семь лет, вся моя жизнь — мрачный калейдоскоп: преступления, тюрьма, снова преступления, снова тюрьма… А ведь все началось, кажется, с простого.
По роду работы отца переводили с одного места на другое. Я побывал с родителями в разных областях — Ленинградской, Смоленской и многих других. Частая перемена места жительства и то, что отец все время находился на работе, не обращал внимания на наше воспитание (у меня есть еще сестренка Нина), привело к тому, что я в 1937 году впервые убежал из дома, но вскоре был задержан и возвращен обратно.
В 1939 году я опять убежал и с тех пор больше не жил с родными. Скитаться и быть бродягой мне довелось очень мало. Опытные преступники взяли меня под свое «покровительство». Попав в среду воров, я довольно быстро перенял навыки и секреты их ремесла. В 1940 году в Средней Азии я стал самостоятельно совершать карманные и квартирные кражи, неоднократно судился, много раз бежал из мест заключения и считал себя своеобразным героем. Азия, Восток, Сибирь, Центральная Россия — вот места, которые я исколесил вдоль и поперек, а затем Кубань и Кавказ. Потом получил последний срок по делу, которое расследовали вы.
Может быть, с возрастом, а больше оттого, что я начал пристальней вглядываться в жизнь на свободе, я понял, что я совсем не герой, а ничтожество. И мне стало жаль бездарно проведенных лет, растраченной энергии, захотелось встать в ряды честных советских людей и искупить свое прошлое. Но как это сделать? Примет ли меня общество честных людей в свои ряды?
Юрий Никифорович! Если только вы согласитесь указать мне правильный путь в жизни, я твердо пойду по нему и доверие ваше оправдаю.
Ниже был написан адрес.
Лавров и ранее получал письма от своих подследственных, но такое письмо получил впервые. Да-да, сейчас-то он припомнил этого Леонидова, смутно припоминал и дело, по которому проходил этот молодой, но опытный преступник…
Лавров взял лист бумаги и, не откладывая, написал Леонидову письмо.
«Что же, если вы все продумали и все решили, — рад за вас. Приезжайте. Я постараюсь помочь вам найти подходящую работу — возможности здесь большие. И всегда помогу советом, если вы будете в нем нуждаться…»
В течение вечера Юрий Никифорович безотчетно чему-то радовался, будто произошло что-то хорошее. «Ах, да, письмо от Леонидова!» — снова вспоминал он и снова отвлекался от мысли об этом письме, берясь то за газету, то за книгу. Спать лег поздно, но сразу заснуть почему-то не мог.
За тонкой стеной сосед-командировочный включил радио. До слуха донеслись переливчато-мягкие звуки кремлевских курантов. «Эге, — подумал Юрий Никифорович, — времени-то уже вон сколько». И, окончательно решив заснуть, он погасил лампу и отвернулся к стенке.
