Птичка тари - Ренделл Рут (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗
3
Одним из первых ее воспоминаний был поезд. Стояло лето, и они с матерью вышли погулять в поле, когда услышали свисток паровоза. Одноколейная дорога проходила по долине между рекой и пологими отрогами высоких холмов. Это была небольшая ветка, и позднее, когда Лиза подросла, мать сказала ей, что более живописного маршрута нет на Британских островах. Ее глаза сияли, когда она говорила об этом.
Но в тот запомнившийся Лизе полдень пассажиров было немного, и те не выглядывали из окон, оценивая красоту пейзажа, разве что все любовались высокими холмами с другой стороны, и когда мать помахала им и Лиза присоединилась к ней, никто не помахал в ответ. Поезд прошел мимо не очень быстро и исчез в круглом черном жерле туннеля, который пробуравил склон холма.
Лиза подозревала, что они с матерью приехали туда незадолго до того дня, когда она впервые увидела поезд. Если бы они жили там давно, она видела бы поезд раньше. Возможно, они поселились в сторожке всего за несколько дней до этого. Откуда они приехали, Лиза не имела представления ни тогда, ни много лет спустя. В ее памяти не сохранилось никаких образов из предшествовавшего тому дню прошлого: ни лиц, ни картин, ни голоса, ни прикосновения.
Существовала только мать. Существовала только сторожка, где они жили, и ворота, увенчанные аркой, с маленьким домиком в одну комнату за ними, и в отдалении Шроув-хаус. Дом был наполовину скрыт высокими красивыми деревьями, его стены таинственно и заманчиво поблескивали между их стволов. Когда мать читала Лизе сказки, а в них часто упоминался дворец, она обычно говорила: «Как Шроув, вот что такое дворец, дом как Шроув». Но все, что Лиза могла разглядеть в этом Шроуве, пока ей не исполнилось почти пять лет и пожелтевшие листья не облетели с деревьев, были призрачная серость, сияние окон, блеск шифера под лучами солнца.
Позднее Лиза увидела Шроув во всем его великолепии, увенчанный каменной балюстрадой, расколотой надвое треугольником фронтона, со множеством окон, с разлетом лестниц и статуями в нишах. Она сознавала даже тогда, что дом, казалось, нежится в солнечных лучах, самодовольно ухмыляясь в усы.
Почти каждый день мать уходила в дом, который напоминал дворец из волшебной сказки, иногда на несколько часов, иногда всего минут на десять, и когда она уходила, то запирала Лизу наверху в ее спальне.
Домик у ворот был сторожкой при Шроув-хаусе. Позднее, когда Лиза подросла, мать рассказала ей, что она построена в готическом стиле и не такая старая, как сам дом. Ее строили так, чтобы сторожка напоминала средневековый замок, поэтому ее снабдили башенкой с бойницами на самой верхушке и высоким остроконечным фронтоном. От фронтона была перекинута через ворота арка, опиравшаяся другим концом на маленький домик, который, благодаря узким окнам и кованой двери, напоминал миниатюрный замок.
Ворота были железные, всегда настежь распахнуты и украшены затейливой надписью: Шроув-хаус. Сторожка, и арка ворот, и маленький замок были сложены из небольших кирпичей, коричневато-красных, как плоды шиповника. У Лизы и матери наверху были две спальни, гостиная и кухня внизу и уборная на улице. И все. У Лизы была спальня в башенке, откуда открывался вид на весь сад, лес, парк Шроува и все, что находилось за ним. Лиза не любила, когда ее запирали в спальне, но страшно ей там не было, и она ни разу не протестовала.
Мать оставляла ее с каким-нибудь заданием. Она начала учить Лизу читать, поэтому покупала ей моющиеся детские книжки с буквами, напечатанными на коленкоровых страницах. Она также давала ей бумагу, два карандаша и книгу, чтобы срисовывать картинки. У Лизы была детская бутылочка с апельсиновым соком, потому что если бы ей дали стакан или чашку, она могла бы расплескать сок на пол. Иногда ей оставляли два бисквита, не больше двух, или яблоко.
Лиза тогда не знала, что делает мать в Шроув-хаусе, но позднее она выяснила это, потому что мать начала брать ее с собой, и Лизу больше не запирали в спальне — за исключением тех случаев, когда мать уезжала за покупками. Но это началось позднее, больше чем через полгода после того, как все случилось, когда настала зима, и снег покрыл склоны холмов, и все деревья стояли голые, кроме громадных голубых кедров и высоких черных елей.
До этого, летом, привезли собак. Лиза видела собак, кошек или лошадей, а также других животных, не считая диких, только на картинках. Ей казалось, что этих двух собак привезли на другой день, после того как они с матерью гуляли в полях и видели первый поезд, но это могло случиться и позднее, через неделю или даже через месяц. Нелегко было вспомнить, сколько прошло времени, через столько лет.
Собаки принадлежали мистеру Тобайасу. Их привез не он, а другой мужчина. Лиза ни разу не видела мистера Тобайаса, только слышала о нем, и ей не представлялось случая увидеть его долго, очень долго. Мужчина, который привез собак, приехал в машине, напоминавшей крытый фургон, внутри которого была перегородка из белой проволоки, отделявшая заднюю часть кузова, где находились собаки, от передних сидений. Мужчину звали Мэтт. Он был невысокий, крепко сбитый, с широкими плечами, очень сильный, судя по всему, и его волосы от широкого красного лба росли вверх, как щетинки на щетке.
— Это доберман-пинчеры, — сказала мать. Она всегда все объясняла, медленно и старательно. — В Германии, это другая страна, очень далеко отсюда, их обычно тренируют как полицейских собак. Но эти собаки — домашние. — Она обратилась к Мэтту, который как-то странно смотрел на нее: — Как их звать?
— Эта Хайди, а тот Руди.
— Они ведь собаки мирные и дружелюбные, правда?
— Вам и малышке они не причинят вреда. На женщин они никогда не нападают, так они обучены. Но я бы и сам поспешил вскарабкаться на ближайшее дерево, если бы кто-то крикнул: «Фас!», когда они неподалеку.
— Вот как? Мистер Тобайас не говорил об этом.
— Подумал, что иначе вы можете отказаться присматривать за ними, смею сказать. — Он оглядел высокие холмы за долиной так, словно это были Гималаи. — Немного одиноко здесь, как по-вашему? Не скажешь, что жизнь здесь бьет ключом.
— Вот это мне и нравится.
— Вкусы разные, хотя мне казалось, что такой красотке должно хотеться чего-то повеселее. Ярких огней, ну там… потанцевать, сходить в кино… Осмелюсь спросить, не пригласите ли на чашечку чая?
— Нет, не приглашу, — ответила мать и, взяв в одну руку поводки собак, а в другую — руку Лизы, вошла в сторожку и захлопнула дверь. Мужчина, оставшийся за порогом, произнес какое-то непонятное Лизе слово, которое мать назвала грязным и запретила повторять. Они услышали, как заворчал, как бы рассердившись, мотор машины.
Собаки принялись облизывать Лизу. Они лизали ей руки, а когда она погладила их, облизали ее лицо. Их шкуры были на ощупь удивительные — лоснящиеся, как кожа, мягкие, как мех, гладкие, как ее макушка, после того как мать вымоет ей голову.
Лиза сказала матери:
— Хайди и Руди черные на коричневой подкладке, — и мать рассмеялась и ответила, что это верно, именно так они и выглядят.
— Ты не можешь помнить слово в слово то, что говорили твоя мама и он, так ведь? — спросил Шон.
— Конечно, не могу. Но это было что-то вроде этого. Я знаю все, что она говорит, и хотела бы произнести. Видишь ли, я знаю ее так хорошо, знаю ее в совершенстве, потому что не знаю никого другого.
— А как же я? Ты знаешь меня.
Лиза поняла, что обидела его, и попыталась внести поправку:
— Я знаю тебя сейчас. В то время не знала.
— Тогда продолжай. Что случилось с собаками?
— Ив присматривала за ними по просьбе мистера Тобайаса. Он должен был уехать, отправлялся повидаться с матерью во Францию и почему-то не мог взять с собой собак.
— Карантин.
— — Что?
— На обратном пути ему пришлось бы поместить их обоих в карантин на полгода, а это все равно что запереть их в конуре. Таков закон.
— Думаю, дело было в этом.
