Дело профессора Заслонова - Константинов Андрей Дмитриевич (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗

— И это все?

— Да, все. 

19

Я позвонил утром Петропавловскому и попросил его рассказать, как было дело. Он не был расположен со мною говорить:

— Все, что надо, сказано в передаче. Больше мне добавить нечего. До свидания.

Наконец к обеду пришел Зудинцев.

— Кое-что узнал. Но новости нерадостные, — сказал он. — Валерий Колякин умер.

— Как умер?

— Так умер. Сегодня утром выбросился из того же окна той же квартиры, из которой выкинули профессора.

— И что?

— Я уже был на месте. Со всеми побеседовал. Милиция считает, что это самоубийство. Может, они и правы. Хотя им так удобнее считать: убийца признался, а потом покончил с собой.

— Какие-нибудь подробности?

— Да нет никаких подробностей. Никто не видел, как Колякин вошел в квартиру, но ключ у него был, его нашли в кармане брюк. Никакого беспорядка в квартире. На теле никаких следов борьбы. Конечно, окончательно это должна сказать экспертиза.

— А что с признанием?

— Тут все смешнее. Никакого прямого эфира на самом деле не было. Кто-то привез или подкинул кассету с записью признания Колякина Петропавловскому. И Петропавловский тут же запихнул ее в эфир.

— То есть никто не знает, сделано ли при знание добровольно?

— Никто не знает.

— А кто привез кассету?

— Петропавловский молчит. Вернее, он выдал уже три разные версии. Сейчас он говорит, что ему позвонили — неизвестно кто — и сообщили, что на вахту принесут пакет, в пакете будет запись признательных показаний убийцы известного профессора Заслонова. Через десять минут после звонка какой-то подросток принес пакет. Вот, собственно, и все. Да, сейчас кассета на экспертизе.

— А что говорит дочь профессора?

— Дочь говорит, что не видела своего мужа с утра предыдущего дня, но абсолютно не волновалась, потому что такое и раньше бывало. 

20

Я позвонил Светлане Заслоновой. Она была дома, плакала, говорить со мной отказалась.

Я позвонил Инне Заслоновой. Она была дома, не плакала, но говорить со мной тоже отказалась.

Кому еще звонить, я не знал.

Обнорский позвал всех занятых в этом деле.

— Тебе, Леша, — выговор, — начал он с меня. — Тебя видели в ресторане с подозреваемой по делу.

— С какой такой подозреваемой?

— С женой профессора.

— А, с его вдовой. Так я проводил оперативную работу.

— Проводя оперативную работу, вы, Алексей Алексеевич, были пьяны и кричали там чего-то про милицию и про агентство.

Я решил, что лучше молчать и не припоминать Обнорскому его прежние подвиги.

— Ладно, — сказал шеф. — Появился еще один труп. Рассказывайте, чего знаете.

Я не знал ничего. Зудинцев рассказал то, что уже излагал мне. А вот Горностаева, оказывается, проявила инициативу.

— Я выяснила, — сказала она, — кое-что любопытное про отношения профессора и его новой жены.

— А чего это вы, госпожа Горностаева, полезли не в свой огород? — возмутился я. — Родные и близкие покойного — это мой профиль. Вам поручили заниматься его коммерческими делами.

— Андрей, — обратилась Горностаева к Обнорскому, — а нельзя ли задвинуть Скрипку обратно в завхозы?

— В главные завхозы, — поправил я ее.

— Продолжай, — сказал Горностаевой шеф.

— Развод и новая женитьба произошли очень неожиданно. Я нашла бывшую жену Заслонова. Она сейчас работает в Хабаровске. Она говорит, что уверена, у ее бывшего мужа не было до развода никаких романтических увлечений.

— На чем основано это утверждение? — спросил я.

— Ни на чем. Она просто уверена. Муж сказал ей, что он делает это ради блага семьи. Кроме того, свадьбы не справляли. Никто никогда не видел, чтобы молодые жили вместе. В общем, по-моему, это был фиктивный брак.

— Ты что, хочешь сказать, что его силой заставили жениться?

— Ну, примерно так.

— И зачем?

— Я думаю, схема примерно такая: фирма Заслонова и год, и даже полгода назад была достаточно мощным конкурентом на рынке импорта леса. У профессора была рука в областном правительстве, хорошие контакты с партнерами в Скандинавии. В общем, кто-то захотел прибрать ее к рукам. И сделал это, не устраняя профессора, а введя в качестве контролирующего фактора жену.

— По-моему, бред это. Есть более простые способы установления контроля над фирмой, — сказал я.

— Может, это новое слово в криминальной практике, — ответила Горностаева. 

21

На следующий день Зудинцев принес мне посмотреть видеокассету, на которой было записано признание зятя профессора. Потом сказал:

— Слушай, тут у меня есть новости, которые вообще все запутывают. Я проверил твоего священника.

— Знаешь, — ответил я, — эти священники мне уже по ночам снятся. С топорами в руках. Одному моему приятелю тоже как-то снились священники. Ну, на самом деле не совсем священники, а что-то в рясах и с крыльями. Может, ангелы. Или серафимы. Так вот, он, вместо того чтобы стать еще большим праведником, напился, устроил грандиозную драку в доме архитектора. И в итоге получил год условно за хулиганство. Так что сны — они тоже вещие бывают.

— Проверил я твоего священника, — повторил Зудинцев. — Действительно, есть монастырь. Есть подворье. Есть отец Николай. У них на самом деле была какая-то неприятная история с деньгами. Но денег там было немного, поэтому они очень удивились, что мы из Питера по этому поводу их беспокоим. Так, несколько тысяч рублей. Но самое интересное, что примерно в это же время там из храма пропала икона — она-то и стоит каких-то немереных денег. Конечно, никто ее не оценивал, но это какой-то там мохнатый век и оклад из золота. Хотя золото-то тут особо ни при чем. Главное, что вещь древняя, антикварная.

— А что милиция тамошняя?

— Заведено уголовное дело. Разосланы ориентировки. Но подозрений никаких. Потому что они там, в монастыре, даже не знают, когда она пропала — то ли в сентябре, то ли в ноябре.

— Так они моего священника подозревают?

— Да в общем-то нет. Они всех подозревают. То есть никого.

22

Мы опять собрались у Обнорского. Я сказал:

— Один мой приятель как-то сообщил своим знакомым, в том числе и мне, что не прочь был бы завести кошечку или котика. А дело было перед Новым годом. И вот на Новый год ему подарили двух кошечек. И одного котика. Только я ему кошку не дарил, потому что знал, что до добра это не доведет. Потом эти кошки как-то на удивление быстро выросли. И — что вы думаете — стали плодиться и размножаться. А он человек добрый и не может с ними не по — христиански…

— Алексей, давай по делу, — сказал мне Обнорский.

— Так я исключительно по делу. Убийцы у нас плодятся прямо на глазах. Уже имеется три железные версии. Первая: убийца профессора — его зять, и все, что сказано им на пленке, — правда. Мотив — личные неприязненные отношения, усиленные нехваткой денег и пропажей какого-то пакета.

— Версия вторая, — продолжал я, — профессора убила его новая фиктивная жена, которую подослали к профессору некие криминальные элементы. А убила она его потому, что он стал уже не нужен. К тому же и дела его фирмы стали в последнее время идти хуже. Конечно, убивала, наверное, не она сама, а кто-то другой, но сути дела это не меняет.

— Версия третья, — закончил я. — Священник. Он вместе с профессором стащил из монастыря жутко дорогую икону. Икона, кстати, по размерам небольшая. Затем профессор обманул священника, взял икону и скрылся в Петербурге. Икону он положил в пакет и спрятал в квартире своей дочери. Но священник профессора нашел — и убил. И теперь душа отца Николая попадет в ад. У меня все. Теперь нужны руководящие указания — что делать дальше.

Обнорский задумался.

— Указания, — сказал он через некоторое время, — будут следующие. Мы прекращаем заниматься расследованием этого дела. Два трупа уже есть. Личности по этому делу оказываются все какие-то малоприятные. И я не хочу, чтобы трупы появились среди наших ребят. В общем, дело закрываем. Все пишут отчеты. Скрипка сводит их в один. Потом один экземпляр отдадим следователю, который ведет дело об убийстве профессора. Один экземпляр пошлем финнам, которые интересовались смертью Засло-нова. Если отчет их заинтересует, они нам что-нибудь заплатят. Если нет — значит, нет. Да, Зудинцев пусть продолжает контакты с оперативниками, которые работают по этому делу, — чтобы мы просто были в курсе. А всем остальным профессорского дела больше не касаться.