Ставка на проигрыш (с иллюстрациями) - Черненок Михаил Яковлевич (книги онлайн полные версии txt) 📗
— А санкционированное постановление о моем аресте вы, дорогой, не привезли?
— В этом пока нет необходимости, — спокойно ответил Слава.
Степнадзе внезапно захохотал:
— Говорите, «пока»… В дальнейшем такая необходимость может возникнуть?..
Голубев пожал плечами.
— Помнится, дорогой, — усмехнулся Реваз Давидович, — мы с вами на днях встречались. Но тогда на вас была штатская одежда…
— Вы тоже не постоянно носите свою железнодорожную форму, — окинув взглядом спортивный костюм Реваза Давидовича, сказал Слава.
Степнадзе нахмурился:
— Ваша поездка в моем вагоне — совпадение или?..
— Я возвращался с юга, — уклончиво ответил Голубев.
— Можно подумать, что поезд Адлер — Новосибирск отправляется с Крайнего Севера. — Степнадзе вновь повеселел. — Надеюсь, дорогой, позволите мне переодеться?..
— Дело ваше.
— Благодарю.
Реваз Давидович повернулся и без малейших признаков волнения направился к даче. Опасаясь, как бы он не выкинул какой-нибудь трюк, Слава без приглашения пошел следом. На полпути Степнадзе оглянулся, с усмешкой спросил:
— Хотите посмотреть, как живу?
— Если позволите.
— Скрывать от милиции мне нечего. Почему не позволить?.. — Степнадзе приветливо улыбнулся и, внезапно обняв Голубева за плечи, широким жестом свободной руки показал на распахнутую дверь веранды. — Входите в мою хижину, дорогой!
Нижний этаж дачи поразил Славу антикварной обстановкой. Большая светлая комната походила на зал, в котором демонстрируется роскошный гарнитур мебели середины XIX века. Особенно выделялись старинные часы в украшенном затейливой резьбой футляре. Гостеприимно усадив Голубева к сияющему черной полировкой столу на изящных резных ножках и заметив, как Слава заинтересовался лениво раскачивающимся, почти метровым, маятником, Реваз Давидович снисходительно улыбнулся:
— Любопытный хронометр, да?
— Это сколько же лет он уже тикает? — спросил Слава.
— По семейному преданию, часы принадлежали еще моему прадеду.
— И до сих пор идут!
— Мастера той поры делали вещи на вечность, — Степнадзе распахнул дверцу вместительного буфета, плотно заставленного всевозможными бутылками с импортными этикетками. — Хотите выпить, пока буду переодеваться?
— Спасибо, — отказался Слава. — Я, знаете, лишь чай пью, и то, если не очень крепкий.
— Есть хорошие импортные вина.
— В Сибири вырос, к заморским напиткам не привык.
Реваз Давидович недоуменно повел бровями и положил перед Голубевым на стол нарядную металлическую коробку сигарет:
— В таком случае, закуривайте.
— Спасибо, не курю.
Слава улыбнулся и кивком головы показал на ритмично качающийся маятник:
— Время поджимает, Реваз Давидович…
— Время, время… неумолимое Бремя… — театрально вздохнул Степнадзе, открывая ключом одну из створок занимающего всю стену платяного шкафа. Несколько секунд он задумчиво рассматривал развешанные на плечиках, как в магазине, костюмы, затем вдруг повернулся к узкой лестнице, ведущей на второй этаж, и громко окликнул: — Мамочка!..
Придерживая полы ярко-синего кимоно, по лестнице спустилась молодая женщина с пышными золотистыми волосами, прикрывающими плечи. Слава догадался, что это Нина — жена Реваза Давидовича.
— Опять приглашают в уголовный розыск, — глядя на нее, расстроенно проговорил Степнадзе. — По-твоему, что лучше надеть?
— Надень что-нибудь легкое, на улице жарко, — не задумываясь, ответила Нина и сразу обратилась к Голубеву: — Разве нельзя здесь переговорить? Зачем по такой жаре тащиться в уголовный розыск?
Реваз Давидович опередил Славу:
— Угрозыск, мамочка, не парикмахерская…
— Можно подумать, ты виноват!
— Думай не думай — сто рублей не деньги, — хмуро буркнул Степнадзе.
Сняв с плечиков светло-желтый костюм, он закрыл дверцу шкафа и тяжело поднялся по лестнице на второй этаж. Нина подошла к столу, взяла было коробку сигарет, словно хотела закурить, но тут же бросила ее и, доверчиво глядя Славе Голубеву в глаза, тихо заговорила:
— Муж ни в чем не виноват. В угрозыске я сгоряча наговорила на него глупостей. Хотела, чтобы милиция припугнула ревнивца. Бабья дурость, понимаете?..
— Значит, Реваз Давидович не прилетел из Ростова в Новосибирск? — спросил Слава.
— Естественно.
— Кто же пытался открыть дверь вашей квартиры, когда вы с Овчинниковым вернулись из театра?
— Какой-то провокатор. У Реваза на работе очень много завистников. Скажу по секрету, один из его сослуживцев замучил меня предложениями.
— Кто именно?
— Он по телефону звонит, когда Реваз в поездке. Фамилию ни разу не назвал, но говорил, что вместе с Ревазом работает. Наверняка этот провокатор угонял нашу машину.
— Как он открыл гараж?
Нина долго сжимала холеные наманикюренные пальцы. Лицо ее то бледнело, то вдруг покрывалось нервными розовыми пятнами. Бросив тревожный взгляд на лестницу, словно опасаясь, как бы не подслушал муж, она наконец зашептала:
— Ради бога, не рассказывайте только Ревазу… В тот день я забыла закрыть гараж, торопилась перед театром в парикмахерскую… Клянусь всеми святыми, Реваз не преступник. Если уголовному розыску кажется подозрительным наше богатство, то ведь оно досталось мужу от родителей. Его отец еще до революции был знаменитым профессором математики…
На лестнице послышались тяжелые шаги. Нина, повернувшись к мужу, мигом оживилась:
— Рассказываю вот о твоих родителях…
Реваз Давидович грустно посмотрел на Голубева:
— К сожалению, дорогой, не могу похвастать рабоче-крестьянским происхождением. Но что делать?.. Родителей, как известно, не выбирают. — И резко повернулся к жене. — Прощай, мамочка!
Глава XXIX
Зарванцев после того, как Маковкина назвала ему свою должность и фамилию, настолько перепугался, что долго не мог ничего сказать. Первой членораздельной его фразой было:
— За что меня арестовали?
— Вас не арестовали, — стараясь успокоить, сказала Маковкина. — Просто надо кое-что выяснить…
— Нет, меня арестовали! — звонким тенорком выкрикнул Зарванцев. — Мою машину осматривали как преступную. Мне не разрешили из Ташары ехать за рулем. Почему?
— Чтобы предупредить случайность.
— Я не преступник!
— Вы очень взволнованы. Как в таком состоянии вы управляли бы машиной?
— В Ташаре я не был взволнован. Я не преступник! Официально заявляю вам жалобу на незаконные действия милиции. Меня не имеют права подозревать в том, чего я не делал!
— Не имеют права обвинять, если на то нет убедительных доказательств, — уточнила Маковкина.
Зарванцев мигом повернулся к Бирюкову:
— У вас есть убедительные доказательства?
— Нет, — спокойно ответил Антон.
— Вот видите!..
— Если вы в чем-то виновны, доказательства появятся.
— А если нет?..
— Тогда вам нечего пугаться. Ну что вы, в самом деле, так сильно взвинчены?
— Я не взвинчен… — Зарванцев с трудом начал брать себя в руки. — Я никогда не имел дела с милицией. Даже в вытрезвителе, как Овчинников, ни разу не был. Почему вы его не арестовали?..
— За что? — быстро спросил Антон.
— Разве Саню Холодову не Анатолий столкнул с балкона?
— Нет, не Анатолий.
Растерянность на лице Зарванцева сменилась выражением угодливости.
— Значит, мой преподобный дядюшка это сделал? Представьте себе, товарищ Бирюков, в пятницу после вашего ухода мне вдруг позвонила Люся Пряжкина и такое рассказала о Ревазе, что я, придя в ужас, немедленно уехал в Ташару.
— Что же такое страшное Пряжкина вам рассказала? — стараясь взять инициативу допроса в свои руки, спросила Маковкина.
Заискивающе глядя ей в глаза, Зарванцев почти слово в слово повторил «исповедь» Пряжкиной перед нянечкой Ренатой Петровной, затем, чуть поколебавшись, добавил:
— Еще Люся видела, как после несчастья с Холодовой Реваз выбежал перепуганный из Юриного подъезда. Уверяю, дядя наверняка покушался на изнасилование!
