Гений пустого места - Устинова Татьяна Витальевна (мир книг txt) 📗
– Не кричи, – сказал Пилюгин, взял ее за руку и притянул к себе. – Кузя – это наше дело, Оль. Больше ничье. Прав Хохлов.
– Дима, ты ненормальный! Арина, скажи что-нибудь, что ты сидишь как истукан! Они же, видишь куда собрались!..
– Они уже все решили, Ольга, – сказала Арина. – Мы их не остановим, разве ты не понимаешь?
– Умница, – похвалил Хохлов. – Просто молодец. Соображаешь. И вообще волноваться совершенно не из-за чего! Нас двое, а он один.
– Но он убийца! – Это крикнула Ольга.
И Хохлов, и Пилюгин улыбнулись одинаковыми улыбками, полными мужского превосходства, означавшими, что женщинам все равно объяснить ничего нельзя, да и не нужно!.. Они, мужики, должны довести дело до конца, и точка.
Мужчины идут на войну, женщины плачут дома.
Странно было идти на войну, когда все уже почти хорошо, когда дома горит уютный свет, когда дети собираются в ванную и ссорятся из-за того, кто пойдет первым, а у женщин такие родные и добрые лица! Странно, и очень не хочется, и в прошлой жизни Хохлов ни за что не пошел бы ни с кем воевать, но все изменилось, когда убили Кузю.
Одного из них убили, а второй как будто умер сам, только некого похоронить, и уж лучше было бы похоронить и поплакать над могилой, чем так, как сейчас, и Пилюгину еще только предстоит об этом узнать!..
Их было четверо, а стало вдвое меньше – большие потери, которые никак нельзя возместить, но можно поставить точку и жить дальше, стараясь не вспоминать и все-таки вспоминая!
Вот примерно так думал Хохлов, и ему очень хотелось поставить эту самую точку.
Они доехали очень быстро – в их городке до всего можно добраться за пять минут, а пешком пройти из конца в конец всего-то за час!..
Они доехали и еще некоторое время сидели в машине, курили и не разговаривали.
Очень на войну не хотелось.
Хохлов думал, что зря он потащил Димона из дому среди ночи, когда того только сегодня выпустили из каталажки, а Пилюгин думал, что зря он втянул друга в такую скверную историю. И обоим очень хотелось повернуть назад, и будь они в одиночестве, каждый непременно повернул бы, но они были вдвоем, и признаться в слабости – означало струсить.
Мальчики всю жизнь играют в войну, и самое тяжкое преступление в этой игре – струсить. Никак нельзя!..
– Пошли? – спросил Хохлов и задавил в пепельнице сигарету. – Раньше сядешь – раньше выйдешь! Пошли, Димон!
Не отвечая, Пилюгин полез из своей двери. Было темно, тихо и очень морозно, и дверь громко хлопнула, как выстрелила, в неподвижном выстуженном воздухе.
Они поднялись на третий этаж по скверной подъездной лестнице, Хохлов первый, Пилюгин за ним.
– Как ты думаешь, откроет?
Не отвечая, Хохлов нажал кнопку звонка, но за тонкой створкой не раздалось никакой трели, и тогда он сильно постучал в косяк двери.
За пыльным оконцем на лестничной клетке вставала луна, в морозной дымке казавшаяся призрачной и зыбкой, и больше всего на свете Хохлову хотелось уехать домой, к Родионовне, к собаке Тяпе и щенкам.
– Кого принесло? – спросили за дверью громко. – Чего надо?
– Это я, Хохлов. Открывай!
Воцарилось молчание, потом послышалось бормотание и звук отпираемого замка.
– А чего тебя принесло на ночь глядя?! Мне завтра на работу! Потерпеть не мог, что ли?!
И дверь распахнулась. Желтый свет ударил по глазам, и Хохлов зажмурился на секунду.
– Ты чего, не один, Митяй?! Кто это за тобой прется?!
– Это я, – сказал вошедший Пилюгин и захлопнул за собой дверь.
Хозяин сделал шаг назад. Лицо у него изменилось.
– Ты?! – спросил он и с трудом сглотнул, как будто судорога прошла по кадыку. Он передернулся и еще отступил назад. – А ты… откуда взялся?! Тебя же менты забрали, ты брата моего убил!
– Я не убивал, – сказал Пилюгин.
– Он не убивал, – повторил Хохлов. – Ты его убил, Максим. И мы это знаем. И ты это знаешь. Так что давай без фокусов!
Про «фокусы» говорили в каком-то сериале, и Хохлов сказал про них только потому, что вспомнил сериал, но все это совсем не походило на кино.
Не так он представлял себе финал греческой трагедии, когда зло наказано, а добро торжествует. Не было фанфар и победного пения труб и горнов, не было золотого сияния правды в вышине, а в этой самой вышине сияла желтая лампочка, и в комнате работал телевизор, отсвечивая синим.
– Я не знал, что ты в такси устроился работать, – сказал Хохлов и шагнул вперед. – Если бы знал, я бы раньше все понял! А так мне все время казалось, что я где-то делаю ошибку – ну, не мог Кузя чужому человеку рассказать про свои несметные сокровища и про то, что он теперь заживет по-другому! А все дело в том, что человек был не чужой, а свой! Уж такой свой, что ближе некуда! Кузя подрался с Димоном, сел к тебе в машину и стал жаловаться, что Пилюгин на него наезжает, а он, Кузмин, теперь богатый человек, миллионер почти! Чем ты его стукнул, Максим? Бутылкой? Монтировкой?
– Да… ты… ты… что ты городишь, мать твою!..
Максим Кузмин зацепился за что-то ногой, ухватился за стул, стул поехал и загрохотал.
«И о погоде, – вещал телевизор бодрым женским голосом. – С прогнозом на завтра вас познакомит научный сотрудник…»
Хохлов мимолетно удивился тому, что жизнь не кончилась, что телевизор продолжает бодро болтать о погоде, и научная сотрудница с жеманными губками что-то говорит и водит руками, показывая циклоны и антициклоны!
– Я никого не убивал! Я не убивал!
– Ты убил. Ты ударил его так сильно, что он… умер. И ты еще возил его, мертвого, по городу, хватило у тебя выдержки! Ты приехал в общагу, нахлобучил его шапку и пошел искать эти самые миллионы! Не нашел и решил, что они у Арины, про нее ты все знал, и пошел к ней, и стал искать там, и опять не нашел! Зато ты бросил у нее свою шапку, и я понял, почему Кузя оказался в сугробе в мороз без нее! А Кузю ты свалил возле дома Пилюгина. Ты знал, что женщина гуляла с собакой и видела, как они дрались, и был уверен, что все спишут на него, и так оно и вышло! Поначалу…
Теперь Максим отступал к окну, а Пилюгин и Хохлов надвигались на него, и Хохлов говорил не останавливаясь:
– Димона забрали, но я знал, что он не мог Кузю убить! И я стал искать, и нашел зажигалку, на которой было написано «городское такси»! А потом ты избил Родионовну, и у нее я нашел шапку. Только вот у Кузи был портфель. Куда ты его дел? Выбросил? Или пожалел?
Максим вдруг сделал странное движение глазами, в другое время Хохлов ни за что не заметил бы этого, особенно в неверном свете прогноза погоды, который, кажется, все продолжался в телевизоре, но сейчас он замечал все.
Он был на войне и больше всего на свете хотел, чтобы война эта закончилась и он с победой вернулся бы домой, к Родионовне, Тяпе и щенкам! Он не мог себе позволить чего-нибудь не заметить!..
Большими шагами он подошел к серванту, у которого одна дверца была оторвана, и вытащил из-за него синий Кузин портфельчик, который тот получил на какой-то научной конференции.
– Не выбросил, значит, – сказал Хохлов. – Себе приберег? Или кому подарить хотел?
– А пошел ты, сволочь! – крикнул Максим Кузмин. – Когда он мне стал говорить, что у него теперь полтинник долларов, я чуть с ума не сошел! Я копейки считал, на десятку в день жил, одни супы из пакетов жрал, а он, гнида, столько денег огреб! И еще хвастался, как на этой суке женится, на курорт ее повезет! Ладно бы вкалывал, а то всю жизнь жопу протирал!
Он орал, изо рта у него брызгало, и Хохлов брезгливо посторонился.
– Мой брат, мой собственный брат, твою мать! Всю жизнь я только и слышу, какой он умный, какой гениальный! Какой гениальный, твою мать? Урод! И мне заливал, что деньги уже получил, мол, они у него в кармане! Ну, я и дал ему по башке! Просто так дал, а он хлипкий, зараза! Глаза завел, голову запрокинул, и того!.. А денег-то у него не было! Не было у него бабок!
– Ты все врешь, сука, – произнес Хохлов на ровной ноте. – Ты ударил его не кулаком. Ты его ударил чем-то тяжелым в висок. И смеешь говорить, что не собирался убивать?! В суде все расскажешь!
