Сыграй мне смерть по нотам... - Гончаренко Светлана Георгиевна (читать книги без регистрации полные txt) 📗
– Всё кончилось, девочка, всё кончилось! Разве мы теперь все – все! – не можем быть счастливы? Разве нам что-то мешает? Мы все поедем в Нидерланды – и мама поедет, и ты. У тебя замечательный голос, тебе заниматься вокалом пора. Твои руки – сама погляди! – слишком маленькие. Выдающейся пианисткой тебе не быть. Зато есть голос! Ты станешь звездой, клянусь тебе! Уж в чём-чём, а в вокале я разбираюсь. Твой папа знал, что тебе надо делать – он хотел, чтоб ты пела. Врачи в Нидерландах замечательные, папе там хорошо будет. Мы найдём самые лучшие клиники, лучших врачей! Даже если медицина не всесильна… Да нет, всё хорошо будет!
Даша в его руках дрожала и всхлипывала. Её слёзы, не впитываясь, блестели на плече ненавистного прежде полосатого джемпера. Она ещё не очень разобралась, как это так всё сразу, в полчаса перевернулось с ног на голову. Сейчас было только больно глазам, из которых неожиданно брызнули слёзы, и голова кружилась. Всю предыдущую ночь она не спала и строила козни против половины мира. Потом она дотемна мёрзла на страшной пустой улице. У неё осталось слишком мало сил, чтобы что-нибудь понимать.
– Милая девочка, не плачь, – дрожащим голосом говорил Андрей Андреевич, невыразимо мягкий и шелковистый. Вернее, это его джемпер был такой, и его хорошо было обнимать.
– Жизнь горька, но что же делать? – говорил он. – Нет другой жизни. Не можешь ты вечно сидеть в этом грязном промороженном городе и играть в кабаке! Мы всё устроим. Мы во всём разберёмся, придумаем что-нибудь… и с «Простыми песнями» тоже!
Даша крепче стиснула пушистый джемпер и заявила:
– «Простые песни» тоже мои! Они мне посвящены и для меня написаны. Меня маленькой называли Дада – и в первом такте «Песен» тоже DADA. Вы помните?
– Помню, конечно. Мы придумаем что-нибудь, только потом, потом! Я знаю, ты не жестокая, не злая. Ты так просто не уничтожишь меня. Сам я ничего не хочу – ни славы, ни денег – лишь бы тебе было хорошо. А твой голос! Хочешь, мы прямо из Нидерландов в Италию поедем? И ты там будешь учиться? В Милане?
– Хочу, хочу, хочу! – отвечала Даша.
Ещё бы! Ей давно это обещали, и она всегда знала, что это будет. Она ведь уже почти выучила итальянский язык! Она уже догадалась, что тот человек, который сейчас её обнимает, сделает для неё всё. И догадалась, почему. Нет, не потому, что он боится разоблачения или происков Вагнера, а потому, что она сейчас его обнимает.
Вот как просто! Она не только его уничтожила, она теперь даже управлять им может! С детской жестокой и бесчувственной расчётливостью она прижималась к полосатому джемперу. Если закрыть глаза, можно забыть, что это Андрей Андреевич, и представить, что с ней кто-то незнакомый и прекрасный.
Только когда дрожащий Андрей Андреевич поцеловал её в губы – крепко, до боли –Даша отпрянула. Она откинула голову, но тут же улыбнулась: у него было абсолютно преданное и растерянное лицо. Она всё равно сильнее его!
– Ты что так шарахнулась? Разве не целовалась со своим Вагнером? – спросил Андрей Андреевич испуганно.
– Целовалась, только не так.
– А так – разве плохо? Не нравится? Страшно?
– Нет!
Она смелая была девочка. Она сама подставила губы, едко горящие от мороза и недавних слёз. Да, так её ещё не целовали – нежно, влажно. Её ещё не обнимали так крепко и ладно! Если она будет целовать в ответ, то уж точно сможет делать с ним всё, что захочет. Главное, надо закрыть глаза – тогда можно забыть, что это Андрей Андреевич, довольно занудный. Издалека, из-за поцелуев и сладкого шума в ушах, она слышала именно те слова, которые хотела:
– Я всё сделаю для тебя и для твоего папы. С Фишером мы свяжемся завтра же, это решено. Лучше, если мы все сначала поедем в Вену, а потом уж в Нидерланды. К лету в Милан. Мы все будем счастливы. Ты – единственное, ради чего стоит жить.
Андрей Андреевич врать не любил. Про Вену и Милан тоже не врал: он готов был сию же минуту туда отправиться. Его самого необоримым потоком несло неизвестно куда. Замечательная девочка сидела у него на коленях, обнимала, и всякий раз крепче. Ничем другим она ещё не умела ему ответить.
То, что запросто могло сейчас произойти, обдавало его, человека бывалого и осторожного, ужасом. Он никогда, несмотря на все соблазны в «Ключах», не заводил романов с малолетками. Он умел дожидаться допустимого возраста и очень гордился своей выдержкой.
Внезапность Дашиного порыва его оглушила. Он боялся за себя. Он даже старался иногда слегка отодвинуть её от себя, но в следующую минуту ещё жаднее впивался в её рот и притискивал к себе. Он уже твёрдо знал, что влюблён в эту девочку по уши, что она достанется ему, потому что она сумасбродка и теперь уже из вредности захочет быть с ним. Желанное и ужасное мешалось, соединялось диким образом и делало привычные вещи неузнаваемыми. Ирина почему-то представлялась Андрею Андреевичу бледным, но непременным фоном грядущего всеобщего счастья в чужих краях. Малолетство Даши тоже казалось вполне преодолимым: оглянуться не успеешь, как ей стукнет четырнадцать, и тогда даже по закону ей всё будет можно.
Теперь всё старое долой, всё будет замечательно! Почему бы не закатиться в Милан? Все сложности растаяли, рассеялись, рассыпались. Вместо проблем и головной боли у него сегодня радость и девочка на коленях, которая его целует. Только бы с ней не поторопиться, не напортить – всё-таки у него ещё никогда не было тринадцатилетних. Вдруг она испугается, и всё разрушится так же, как создалось – в одну минуту. Ту минуту, когда он пообещал упрямой девчонке сделать всё, что она хочет. А чего она хочет теперь? У неё, кажется, уже глаза слипаются?
Андрей Андреевич и пылал, и трусил. Слишком многое было поставлено на карту. Лучше уж, как обычно, найти в себе силы и сделать всё poco a poco*…
* понемногу, постепенно (итал., муз. термин)
Андрей Андреевич поднял Дашу на руки, отнёс в спальню и положил на кровать, на клетчатое покрывало. Он чуть не заплакал от счастья, когда услышал грубый скрип матраса и её нежнейший вздох. «Трус», – сказал он сам себе.
Он сел рядом, снова поцеловал, но не в губы, а в горячие, мокрые, сомкнутые ресницы.
Он сказал:
– Хорошо, поспи теперь. Ты так устала. Теперь всё кончилось. Всё будет отлично.
Даша едва пошевелила измученными, потрескавшимися, жаркими губами. Скорее всего, она даже не слышала его последних слов. Она моментально заснула. Минуту назад она улыбалась, прижималась щекой к его плечу, что-то говорила, а теперь зияли между век узенькие синие щёлки её невидящих глаз. Её тонкие пальцы полуразвернулись веером на подушке, и почти нельзя было уловить её дыхания – дуновения отсутствующей, слетевшей в непонятный сонный мир души.
– Спи. Я живу ради тебя. Я трус, я слабак, – выдохнул Андрей Андреевич. Ему до сих пор было страшно и жарко.
А в соседней комнате бился затылком о кресло иностранец, похожий на мумию. Он не понимал, что всё хорошо, всё правильно и устраивается как нельзя лучше. Он глядел в темноту синими глазами, издали похожими на чёрные. Он бормотал, пытаясь пробиться сквозь собственную гнусавую невнятицу и разогнать её неповоротливым языком:
– Mia figlia… dove?.. non mi piace…<Моя дочь… где?.. мне не нравится… (итал.)>*
Андрей Андреевич вышел в коридор, заглянул в щёлку соседней двери. Итальянец Шелегин, ярко и мёртво освещённый белым дворовым фонарём, смотрел прямо на эту щёлку. Он бессильно дёргался в кресле и бормотал, бормотал.
Андрей Андреевич отшатнулся. «Всё понимает, – прошептал он. – Он только со стороны кажется маразматиком. У него лицо потому кажется безумным, что мышцы не слушаются. Но Даша знает, что он всё понимает. И я знаю. Он прикидывается, что впал в детство, в животность новорождённого. Наплевать! Агу-агу, Сергей Николаевич! Ваша дочка только что хотела мне отдаться. Глупо, но я трус. Я её не тронул – всё-таки статья есть. Ей в феврале четырнадцать будет, тогда и приступим! Зато вас я больше не боюсь. Сегодня всем моим страхам конец! И ненавидеть вас не могу, несмотря на «Простые песни». Я просто брезгаю!»
