Дом аптекаря - Мэтьюс Эдриан (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
— Что именно вы продаете?
— Я же сказала. Художница. Продаю свои работы.
— Это насчет картин, — бросил он в глубь дома.
Жужжание сделалось громче.
К двери подъехала, тарахтя, электрическая инвалидная коляска. Сидевшему в ней сморщенному старичку было за восемьдесят. А может, и все девяносто. Он тоже был в сшитом на заказ костюме и с галстуком, но ни то, ни другое его не красило. На первый взгляд казалось, что некий шутник вытащил из торфяного болота или вырубил из ледника вековой давности труп, на который ради смеху нацепил еще и старинные очки в толстой роговой оправе. Изрезавшие лицо глубокие морщины напоминали шрамы. Кожа имела жуткий синеватый оттенок, а бледные, выцветшие ресницы и серые глаза казались неестественно большими за толстыми стеклами. Сохранившиеся кое-где на пятнистом черепе волосы походили на зеленый грибок плесени, появляющийся на испорченном масле или йогурте. Такая же растительность торчала из ушей и ноздрей.
Голос, однако, звучал так нервно, пронзительно и сильно, что кровь застывала в жилах.
— Сходи и посмотри, как там все, — приказал он слуге (если это только был слуга.) — Надеюсь, ты поставил на четыре. И предупреждаю, если снова будет черное… Мне твои фокусы известны! — Старик повернулся к Рут: — Сюда.
Коляска произвела разворот и покатилась по коридору.
Проследовав за ней, Рут оказалась в гостиной.
Высокая квадратная комната со скромной люстрой под потолком была по своим пропорциям почти точной копией штаб-квартиры Лидии. Главное отличие состояло в прямоугольном отверстии, вырезанном в задней стене. Старик ловко подъехал к большому столу, на котором стояли радиоприемник и микроскоп. Рядом лежали тюбик с какими-то таблетками и утренняя газета, раскрытая на юмористической странице.
Наклонившись насколько возможно, он отодвинул газету и переложил таблетки.
— Давайте ее сюда.
Рут положила папку. Отмахнувшись от нее, Скиль принялся развязывать черные ленты.
На стене над его головой висела взятая в рамочку фотография восточных доков Амстердама, сделанная с воздуха и помеченная белыми линиями, стрелками и надписями. Другая, более старая фотография показывала ювелирную мастерскую с несколькими склонившимися над столами мужчинами в белых халатах.
Шторы были разведены.
Рут посмотрела в окно, на дом Лидии.
Похоже, этих двоих связывали родственные чувства. Интересно, часто ли они таращатся друг на друга, разделенные каналом, но связанные общей бессильной злобой, — двое, на протяжении полувека ведущие молчаливую игру под названием «Возненавидь соседа твоего».
Безумие.
Безумие, которому необходимо положить конец.
Скиль натянул на голову черную ленту, сделавшую его похожим на киношного пирата, и опустил закрепленные на ней окуляры. Потом раскрыл папку и вперил взгляд в первую картину. Зрение у него было, очевидно, совсем слабое. Нос едва не утыкался в бумагу, голова двигалась во все стороны, вверх, вниз, как пылесос, сканируя грубые акварельные мазки, но не воспринимая общий вид.
Вряд ли у него есть шанс держать Лидию под наблюдением, подумала Рут.
Старый хрыч просто-напросто трещал по швам.
В комнату просочился слабый запах гари.
Скиль сдвинул окуляр на лоб и поднял голову. Руки и подбородок заметно дрожали.
— Что это все означает? — спросил он.
Рут заглянула ему через плечо.
Картинка была другая, не та, которую объясняла ей девушка.
— Ну… — неуверенно протянула она. — Поезд — это типа наш путь через жизнь. Видите… вот станции… ответвления… Люди садятся в вагоны или… или сходят. Потом рельсы расходятся. Одни едут вон в тот оазис… вверху, а другие попадают к большому черному вулкану. Там стервятники на скалах… огонь… лава… Смысл в том, что… ну, вы как вроде не знаете, куда попадете, пока не попадете…
Скиль смотрел на нее с молчаливым недоумением.
— Вот и весь смысл… — Рут не знала, что еще сказать. — Типа того… Есть, конечно, и другие смыслы, но я их еще не придумала. А в принципе…
— А в принципе… — бесстрастно и размеренно повторил старик, словно пытаясь постичь скрытое в этих словах тайное послание. Хмурое лицо его потемнело. Он снова повернулся к картинке, на этот раз с явным отвращением.
— Судьба, — пробормотала Рут, всей душой желая перенестись куда-нибудь подальше отсюда. — Рельсы. Рай. Ад. Вроде как современная аллегория.
Она лишь теперь заметила стоящего на краю вулкана немецкого штурмовика. Скиль тоже его увидел.
— Солдат… он, конечно, возвращает нас к войне, — ухватившись за представившуюся возможность и сама удивляясь своему оппортунизму, затараторила Рут. — Вы, наверное, и сами догадались. Были там, когда…
— Там? Я был здесь… здесь, юная леди! Я никуда отсюда не уезжал.
— Черт… хреново… В смысле, наверное, здесь было несладко. Все эти нацисты кругом…
— Да, очень несладко, — задумчиво произнес Скиль, захваченный на мгновение воспоминаниями. — В людях проявлялось все самое лучшее… и самое плохое.
— А вы с ними встречались? — спросила Рут. — С нацистами?
Старик уставился на нее и вдруг чихнул с такой силой, что брызги полетели во все стороны, а несколько капель упали на акварель. Краски тут же начали расползаться. Скиль вынул огромный шелковый платок и вытер нос. Сделал он это довольно небрежно, потому что на верхней губе осталась похожая на щупальце полоска слизи. Потом старик снял очки и протер стекла.
— Кто вы такая, и что все это значит? Как вы оказались в моем доме?
Рут пожала плечами:
— Я всего лишь рассказываю про свою картину. Вы же сами меня пригласили.
— Но я думал, что вы пришли по поводу моей картины. Разве вы не из музея?
— Нет. — В ожидании продолжения Рут по привычке вцепилась зубами в ноготь.
— В таком случае кто вы, черт возьми, такая?
— Я же говорила ему… тому… Может, у него плохо со слухом. Я художница. Продаю свои картины. Хожу по…
Из прямоугольной дыры в стене раздался громкий стук, и в следующую секунду в ней появилась платформа.
Так вот оно что. Кухонный лифт.
На столике стояла тарелка. На тарелке лежали два дымящихся тоста. Похоже, источником запаха были именно они.
— Будьте любезны! — Скиль щелкнул пальцами.
Рут перенесла тарелку на стол, предварительно сдвинув в сторону папку. Старик снова опустил окуляры и уставился сквозь толстые стекла на поджаренные кусочки. Сухонькое тело напряглось и дрожало.
— Какого цвета тост? — спросил он.
— Коричневого с черным.
— Ха! — Скиль поднял окуляры и недоверчиво обнюхал обугленные квадратики. — А какого больше, коричневого или черного?
— Боюсь, черного больше.
— Черного, — с отвращением повторил он. При следующих словах голос переключился на более высокий регистр с хрипловатыми фоновыми шумами. — Нет, это была последняя капля. Намеренная провокация! Ему же прекрасно известно, что подгоревший тост содержит канцерогенные вещества. Я бы давно лежал в могиле! Да-да, лежал в могиле, если бы не сохранил ясность рассудка. Я знаю, чего он хочет. Он хочет моей смерти!
Скиль взял оба кусочка и решительно разломил их. Швырнул на тарелку. И стукнул кулаком по столу. В следующую секунду тарелка полетела к платформе, но, не долетев, разбилась о пол.
Костлявые пальцы пробежали по кнопкам пульта. Коляска развернулась и с визгом прыгнула вперед.
Рут поспешно отступила, как перед утюжащим стройплощадку бульдозером.
Коляска остановилась. Не сходя с кресла, Скиль наклонился вперед. Руки у него оказались непропорционально длинными. Прорезанные бледно-голубыми прожилками вен, они высунулись из-под манжет, а изогнутое туловище замерло в неестественно искривленном положении, как будто однажды сложилось подобно перочинному ножу, да так и осталось. Подобрав осколки тарелки и кусочки тостов, он бросил их на платформу и ткнул пальцем в кнопку на стене.
Таков был Скиль.
Высохшая обезьяна, вздорная, крикливая и легковозбудимая.
