Адвокат Казановы - Борохова Наталья Евгеньевна (читать книги полностью без сокращений бесплатно .txt) 📗
Правда, один знакомый психолог был совершенно противоположного мнения на сей счет. «Если хочешь понять что-то в человеке – загляни в его детство», – утверждал он. Может, попробовать все-таки покопаться в далеком прошлом? Найти Глафиру не составит большого труда, конечно, если она вдруг не поменяла адрес. Но пожилые люди нечасто переезжают с места на место.
В тот самый вечер, когда Лиза вместе с Вощинским просматривала семейный альбом, на ее колени выпали несколько поздравительных открыток, подписанных корявым почерком человека, не привыкшего к написанию пространных текстов. Открытки были заткнуты среди толстых страниц, проложенных папиросной бумагой. Воспользовавшись удобным моментом, Дубровская на всякий случай припрятала одну из них, а Вощинский, естественно, не хватился пропажи. Он небрежно сунул пачку открыток в глубину альбома и забыл о них. В самом деле, ненужная вещь! Выбросить жалко, хотя и хранить не имеет смысла. Старые люди и старые письма редко кому доставляют радость…
Прошлое Инги Серебровой и Павла Вощинского обитало в сером неприметном доме на окраине города. Попав в такой подъезд, испытываешь почему-то стойкое ощущение, что все жильцы дома – дряхлые старики. Может, всему виной запах ветхости и бедности, в избытке пропитавший все помещения от подвала до чердака. Здесь непременно пахнет кошками. Затхлый, влажный воздух, едва ли не пар, просачивается из бойлерной. Ступени стерты и покрыты по периметру коричневой половой краской. За десятки лет по ним прошло, пробежало, протарахтело детской коляской, отпрыгало через пару ступенек немало жителей и их гостей, а сейчас вся молодежь куда-то разбежалась, и дом постарел. Теперь уж старики неуверенно шаркают ногами по ступеням, стучат палками и поминают лихом тех, кто посчитал, что лифт в пятиэтажке – непомерная роскошь. В общем, здесь и жила нянька Глафира…
Дубровская, готовясь к встрече, придумала себе подходящую легенду – мол, она является представительницей органов социального обеспечения. Честно говоря, она мало что в этом понимала и не взяла бы на себя труд разобраться в деталях, если бы не одна немаловажная деталь – к старухе была приставлена сиделка. Именно ей в обязанности вменялось не только ухаживать за бабушкой, но и проверять полномочия нечастых посетителей.
Но, как выяснилось, опасения Дубровской были напрасны. Ей открыла дверь приятная женщина средних лет с круглым добродушным лицом и забранными назад волосами. Она едва взглянула на предъявленное удостоверение с фотографией и печатью.
– Здравствуйте, мы проверяем условия проживания долгожителей нашего района, – приветливо улыбнулась Лиза. – Если позволите, я хотела бы переговорить с уважаемой Глафирой Павловной Шляк.
– Да уж проходите, проходите. Вовремя вы пришли, – проговорила женщина, затворяя за Елизаветой дверь.
Разумеется, вчитайся сиделка в написанное на удостоверении Дубровской, у нее бы, без сомнений, появились вопросы. Например, почему работник социального органа пользуется корочками адвоката? Но красная книжечка с голографическим гербом выглядела убедительно, а сиделка не производила впечатления подозрительного человека, изводящего посетителей бесчисленными вопросами.
– Как хорошо, что вы пришли, – повторяла женщина, пропуская Елизавету в комнату. – Я оставлю вас на некоторое время с ней наедине. Разумеется, если вам не нужно мое присутствие. Бабушка сегодня капризничает, и я не могу приготовить обед, а день уже клонится к вечеру.
– О, конечно! – обрадовалась Дубровская, вовсе не желающая посвящать посторонних людей в тайны своего расследования. – Не беспокойтесь, я справлюсь.
Они остановились у кровати, в которой, полусидя в огромных подушках, помещалась маленькая сухонькая старушка с полуприкрытыми веками.
– Она спит? – спросила Елизавета шепотом.
– Нет, что вы! Вам повезло, она сегодня в бодром настроении и не прочь поболтать, – заверила ее сиделка и громко заговорила: – Глафира Павловна, к вам гости!
Ее обращение было больше похоже на крик, и Елизавета вздрогнула от неожиданности. Старушка обратила на Дубровскую безразличный взгляд. Больше всего она сейчас напоминала старую черепаху из сказки. В довершение сходства на голове Глафиры красовался розовый чепец, с выбивающимися из-под него седыми прядками.
– Гости? Откуда у нас гости? – проскрипела старуха.
– Можете не объяснять, она все равно ничего не поймет, – сказала сиделка и опять что было мочи прокричала: – Девушка хочет узнать, как вам живется, есть ли жалобы.
– Жалобы? Есть жалобы. Мои гадкие дети забросили меня, – заявила Глафира. – А я скучаю.
– О, опять старая песня! – проговорила сиделка вполголоса. – У нее и детей-то никаких нет. Были когда-то двое воспитанников. Так ведь это разве дети? И то грех жаловаться: няньку не бросили, продуктами обеспечивают, меня вот приставили, чтобы я ее обмывала, обхаживала. Ну, поговорите с ней, она эту тему страсть как любит, а я пока пойду на кухню. С утра маковой росинки во рту не было.
Елизавета, получив все козыри в руки, не преминула воспользоваться ситуацией. Она мягко улыбнулась женщине.
– Так где же сейчас ваши дети? – спросила она.
– Бог знает, – прошамкала старушка. – Работают где-то. Денег им мало. Инночка дома строит, ну а Павлик какими-то железками ворочает. Давненько он у меня не был. Привез продукты и был таков! А мне одной много ли надо? Молоко да свежая булочка – вот я и сыта. Мне внимание нужно! А где его взять?
– А где же родители Павла и Инги? – задала вопрос Дубровская.
– Где ж? На том свете уже. Только вот я зажилась.
– Они что же, совсем не принимали участия в воспитании детей?
– Принимали, конечно. Хорошие были люди, но уж больно занятые. Вот и наняли меня, чтобы время для работы освободить. Деньги исправно давали. Детей иногда в театр водили. Да разве это воспитание? Так я с ними одна и возилась. Сказки рассказывала, кашей кормила…
– А Павел как в семье появился? – спросила Лиза и тотчас же пожалела о своем вопросе. Откуда у представительницы органов соцзащиты могли взяться столь подробные сведения из биографии ничем не примечательной пенсионерки?
Но бабушка, видимо, себе лишних вопросов не задавала, поэтому отвечала охотно:
– Так детей у них долго не было, а они были люди коммунистические, при важных постах. А какая же ячейка общества без детей? Непорядок! Вот и взяли они к себе мальчика, решили воспитать как родного. Не успели опомниться, как судьба им и родную девочку подарила. Есть бог на свете! Так и зажили они ладно да дружно. Все как у людей – мальчик да девочка. Королевская парочка! Детки были хорошие, послушные, забот я с ними не знала…
Далее последовала скучнейшая семейная история со всеми подобающими подробностями. Елизавета едва не начала зевать. Она укоряла себя за черствость, недоумевая, почему все любящие своих воспитанников люди столь утомительны. Они припоминают милые ужимки отпрысков, их забавные выражения, детские выходки, словно всех людей на свете должны интересовать такие пустяки.
– Летом наверняка на дачу ездили, в речке купались? – внесла лепту в воспоминания Дубровская. Сделала это, впрочем, без особого интереса, лишь бы поддержать разговор.
Но старушка уцепилась за вопрос, как чахнущий огонь хватается за сухую солому. Она даже приподнялась на подушках.
– Еще бы! Инночка-то славная плывунья была. Как рыбка, помнится, в воде себя чувствовала. Все медали на соревнованиях да грамоты собирала. Способная была, не то слово!
«Еще бы! – хмыкнула про себя Елизавета. – И актерские данные у госпожи Серебровой были на высоте. Разыграть собственное утопление, да еще так, чтобы убедить свидетелей – такое умение за деньги не купишь. Бледные щеки, полуобморочное состояние… Зачем только ей понадобился весь этот спектакль?»
– А личная жизнь у ваших воспитанников сложилась? – спросила Дубровская, логично продолжая тему разговора.
