Страшная сказка - Арсеньева Елена (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗

Женщины ведь куда смелее мужчин. Разве мужик решится, к примеру, вытерпеть уколы стремительно движущейся иглы в такое чувствительное местечко, как губы, лишь для того, чтобы губы эти сделались красивее, казались более пухлыми? Да пусть они идут в сад, скажет нормальный мужчина, меня и мои губы устраивают. А женщины – они храбрющие! И при этом такие доверчивые… Вот, к примеру, Надюшка – та, настоящая Надюшка – в глаза раньше Егора не видела, а доверилась ему. Тело свое доверила, красоту свою. Начала-то она не сразу с татуировки на попке, а прежде попросила увеличить ей губки, более красивую форму им придать. И в самом деле, губы у нее раньше были никакие. Можно сказать, их просто не было. Егор ее так и спросил:

– Где ж вы были, когда бог людям губки раздавал?

Она не замедлила с ответом:

– В очереди за глазами стояла.

Да уж, глазами ее господь не обделил. И умом. Это же надо – так ответить! Егор частенько западал на своих клиенток, но только на таких, которые умели сказануть. И его сразу потянуло к этой женщине. А потом, когда он начал работать… Происходит это так: клиентка лежит на хирургическом столе, ты над ней наклоняешься, и локоть твой воленс-неволенс упирается ей, пардон, в грудь. Короче, нарисовал он ей новый контур рта, обработал губки лидокаином, включил машинку, начал рисовать, верхнюю губу сделал, на нижнюю перешел, и тут ротик у нее начал дрожать неудержимо, в точности как будто она заплакать собралась.

Егор испуганно отдернул руку:

– Больно?

И тут она начала хохотать. Лежит на его столе и вся трясется от смеха.

– Что?! – спрашивает он, думая, что у клиентки истерика.

А она в ответ:

– Ой, извините! Просто я подумала, сколько же сисек этот локоть перещупал!

Матерь божия… Когда лежит перед тобой тургеневская барышня и говорит непристойности – это так заводит! Егор еле смог усмирить себя и не наброситься на даму до окончания работы. Ну а уж потом… потом еще неизвестно, кто на кого набросился. Жаль только, что им нельзя было в первый день целоваться: губки-то у красотки все проколотые, больно!

Ох, как она завела его, как надолго завела!.. Отчего кажется, что не было у него такой женщины ни до, ни после? И видеть сейчас в просвете между креслами, как ее темно-рыжая голова лежит на плече другого, как этот другой иногда поворачивает свою белобрысую башку и дышит ей в волосы, чуть касаясь их губами и улыбаясь при этом от счастья…

Гоша, ты что, рехнулся? Кого ты видишь в просвете между креслами?! Это же не та Надюшка, это и не Надюшка вовсе! А интересно, как ее зовут, эту другую?..

А, тебе это интересно? То есть эта женщина тебе уже интересна? Бабник, бабник ты, Гоша, бабник неисправимый.

А все-таки все содрогалось в нем. Все ожило и неудобно, шокирующе шевелилось. То ли от вида нежных плеч, обтянутых легонькой кружевной рубашечкой, которая просвечивала вся насквозь, то ли от солененьких стишков, которыми наперебой вдруг начали разражаться спутники, услышавшие от гида о том, что масло арганы входит в состав какого-то зелья, которое знатоки называют «марокканской виагрой» и которое… ого-го, мужики, ого-го!

Нет, это чепуха. Вот покруче:

А это почти стыдливое:

И наконец открытым текстом:

Автобус хохотал так, что обиделся водитель, которому тонкости русского языка были, конечно, совершенно непонятны. После увещеваний гида все чуточку притихли, но смех вспыхивал то в одном уголке, то в другом.

Егор решил запереть свой слух для этих искушений. Некоторое время он мысленно увещевал плоть, уставившись на горы, казавшиеся пушистыми от аргановых низкорослых зарослей, и изо всех сил стараясь не пялиться в просвет между сиденьями, где мелькало тонкое плечо и белое кружево, по которому разметались рыжие пряди. Поудобнее устроился на своем «диване» и вдруг уснул, да так крепко, что проснулся, когда гид Константин Васильевич тряс его за плечо и говорил:

– Проснитесь, Егор, мы в Марракеше! Пора обедать.

Обед был забавный. Во-первых, на входе в ресторацию местные умельцы всех по очереди фотографировали. Люди этого не ожидали и поначалу столбенели с безумными лицами. Ну а когда гид объявил, что принудительная фотка стоит двадцать дирхам (практически два бакса, то есть чуть ли не шестьдесят рублей на русские деньги), народ счел, что искусство такого рода ему даром ни к чему. У каждого был свой фотоаппарат, поэтому принудительное щелканье в компании толстущих теток, с изумительной легкостью изображавших танец живота, державших при этом на головах поднос со свечами, тоже не имело успеха. А учитывая, что еды в тажинах [11] было откровенно мало для людей, которые кое-как позавтракали восемь часов назад, можно прямо сказать: туристы расстались с представителями коренного населения натянуто. Как-то сразу захотелось вырваться из этих пыльных, нет, откровенно грязных, узких улочек старого города на современные, застроенные богатейшими белыми особняками улицы родимого Агадира, вернуться из тягостного зноя к прохладному океанскому бризу…

«За каким чертом я потащился в этот Марракеш? – почти с тоской подумал Егор. – До чего же нога разболелась, это что-то страшное! Не остаться ли в автобусе, не полежать ли? А народ пускай бродит, если силы есть».

Он нерешительно обернулся на готовую закрыться дверцу, как вдруг перехватил многозначительный взгляд, которым обменялись за его спиной Родион и «Надюшка». Ага, эти только и ждут, чтобы он сошел с дистанции. Ну так не дождетесь! И решительно махнул шоферу: ехай, мол, без меня. Я – как все.

Как все… Как все, Егор таскался, волоча больную ногу по садам Менары, разбитым вокруг огромного спокойного зеленого озера, откуда выглядывали жирные карпы, надеясь выпросить у туристов кусочек хлебца, который тут же и заглатывали. На берегу стоял прелестный мавзолей, построенный в память неверной султанши, застигнутой с любимым мальчиком в самый ответственный момент и утопленной в этом озере ревнивым султаном, который потом жестоко в этом раскаялся, начал призывать из волн дух обожаемой супруги и сам с горя утопился в той же Менаре.

Как все, Егор восхищался апельсиновыми рощами, усыпанными спелыми оранжевыми плодами… Это было, может, самое сильное по красоте впечатление в его жизни: зеленые аккуратненькие деревца с кожистыми листьями – и на них золотые яблоки Гесперид, те самые, дарующие вечную молодость яблоки, за которыми бедняге Гераклу пришлось сплавать на край света, на берега реки Океан. Апельсины это были, вот что такое. Апельсины!

Как все, он прикасался к белой стене мечети Святой Фатимы, покровительницы голубей, вымаливая себе удачу и счастье в любви и давая при этом обет никогда в жизни не есть голубиного мяса, иначе святая от тебя отвернется, но, если согрешишь по неведению (к примеру, покушаешь голубятинки, думая, что это курятинка), добрая Фатима тебя простит.

Как все, задирал голову перед мечетью Кутабья, на верхушке которой сияли позолотой три шара. Говорят, раньше они были сплошь золотые: на их изготовление пожертвовала все свои побрякушки какая-то султанша, согрешившая во время святого месяца рамадан и пытавшаяся всяко искупить свою вину. Искупила или нет, об этом история умалчивает, но шары эти навлекли многочисленные беды на Марракеш, потому что с тех пор завоевать его, чтобы их добыть, не пытался только ленивый.