Девять граммов пластита - Баконина Марианна Станиславовна (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt) 📗
– Давай сядем… Это долгий разговор.
– Почему? Я уже все сказала. Ты человек неглупый, должен понять с первого раза. Честно говоря, я устала, вчера выдался тяжелый день, я не спала ночь, так что…
– Нет, я не понял, почему я должен уйти. Я тебя люблю и не собираюсь сдаваться. Именно сейчас, когда все наладилось… – Сергей скинул куртку прямо на пол и прошел на кухню. – Без чашки кофе и сигареты я не уйду!
Он уселся на диван, всем своим видом показывая, что обосновался здесь уверенно.
– Ладно, – Лизавета вздохнула, – я умираю от усталости, но если хочешь меня еще помучить, давай поговорим.
– Можем поспать, а поговорим потом. – Сергей лукаво ухмыльнулся, словно вспоминая что-то.
– Спать ты здесь не будешь! – Лизавета в тысячу первый раз за ночь включила электрочайник.
– Это мы еще посмотрим. – Сергей покопался в карманах просторных джинсов и бросил на стол свои неизменные «Davidoff».
Сцена казалась Лизавете мучительно знакомой. И это было странно, раньше они с Сергеем не выясняли отношения. Пока Лизавета вспоминала, он принялся выстукивать пальцами бравурный марш. И тут ее осенило. Это же комедия. Театр. «Укрощение строптивой». Сцена знакомства Катарины и Петруччо. «Я собираюсь спать в твоей постели!» – «В моей постели ты не будешь спать, поскольку односпальная кровать!» Вот они и до Шекспира в быту докатились.
Лизавета разозлилась еще сильнее. По какому праву он, словно хозяин, шагает по ее жизни? Захотелось орать и топать ногами. Но она сдержалась, кричащую женщину легко обозвать истеричкой и убедить в чем угодно.
Аккуратно, стараясь не делать резких движений, она поставила на стол две кофейные чашки, достала из шкафчика банку с «Нескафе Голд». Сергей называл растворимый кофе суррогатом для бедных. Но в данном конкретном случае она не собиралась идти у него на поводу. Зачем разводить в шестом часу утра церемонии с джезвами и кофемолкой, да еще для мужчины, которого хочешь как можно скорее выгнать? Рядом с чашками Лизавета поставила сахарницу, корзинку с печеньем, пепельницу и чайник.
– Я не знаю, сколько тебе кофе.
– Сыпь две, не ошибешься. Хорошо, что ты не нервничаешь. – Сергей протянул ей пачку своих сигарет. – Значит, мы можем поговорить спокойно.
Он достал свой пижонский золотой «Ронсон», дал Лизавете прикурить и начал пропаганду и агитацию по всем правилам психологической науки:
– Ты совершенно права, я виноват целиком и полностью. Как идиот, забыл про эту дурацкую записку, заставил тебя ждать. Но поверь, мне пришлось уезжать в страшной спешке.
– Я догадалась, тебя потом настойчиво разыскивали партнеры… – Лизавета кашлянула, – по бизнесу…
– Ты снимала трубку? Тогда понятно, как они на тебя вышли… Я страшно беспокоился и…
– И три дня молчал, как рыба. Это я тоже поняла.
– Я уже сказал, что был не прав. – Сергей закурил вторую сигарету подряд, что делал крайне редко. – Но я никак не мог связаться с тобой. Поверь!
Когда на тебя смотрят открыто и доверчиво, лучше соглашаться.
– Верю.
– Да не смотри ты на меня так!
– Я и не смотрю. – Лизавета поняла, что выбрала верную тактику. Самоуверенность слетела с Сергея Анатольевича Давыдова, как пух с перезревшего одуванчика.
– Лиз, – он называл ее на английский манер «Лиз» очень редко, чаще в шутку, а иногда в минуты особой откровенности и близости. Первый раз он пробормотал «Лиз», когда поцеловал ее на Пикадилли. А еще в Новый год, в Будапеште. Ранним утром, когда они вернулись с прогулки в гостиницу, Сергей подвел ее к окну, они долго смотрели на сонный, замерший после праздника город, на зеленоватые крыши домов, на притулившиеся возле тротуаров чистенькие автомобили, на обрывки серпантинных лент. «Мы будем очень счастливы, Лиз», – сказал тогда Сергей. Сколько их было, волшебных минут, за те семь месяцев, что они знакомы? – Лиз, – повторил Сергей; он хотел разбудить ее память, хотел воскресить счастливые миражи, – я знаю, ты имеешь право меня выгнать, ты права на сто процентов, я не имел права быть нечестным. Но я не врал! Я просто утаивал часть правды. Эта… эта бомба в твоей машине, она ведь из-за меня. И я виноват, что не уберег, что не подумал заранее… Мужчина должен уметь предвидеть, а я… – Сергей говорил так взволнованно, что Лизавета забыла о выбранной ею маске холодной учтивости. – Знаешь, мне однажды в жизни не повезло, попалась не та женщина, чужая, понимаешь? И я долго не мог избавиться от ощущения, что мне никогда не найти свою половинку. А потом я нашел. Конечно, я должен был тебя оградить.
– От чего?
Сергей пропустил вопрос мимо ушей.
– Ты оказалась такой чудесной: умной, красивой, сдержанной и чуткой одновременно. Еще когда стреляли там, в ресторане, я подумал – вот это женщина! Ты ведь даже не пикнула. Просто встала. А когда выяснилось, что ты еще и русская…
– Есть женщины в русских селеньях… – Некрасов помог Лизавете справиться с волной нежности и любви.
– И чувство юмора у тебя есть. Я не могу тебя потерять. Понимаешь?
Лизавета, как всякая женщина, любила комплименты. Особенно когда эти комплименты были посвящены не крутым линиям бедра или круглым коленкам и когда они слетали с уст человека, не считавшего, что умная женщина – это ошибка природы, патология, возникшая потому, что Бог, расписывая хромосомный баланс, неразборчиво написал букву Y. Вообще говоря, комплименты про глаза и талию ей тоже нравились, но их приходилось выслушивать гораздо чаще. Лизавета уже было развесила уши, которыми любят женщины, но вовремя вспомнила, что именно этот человек, загружающий ее красивыми словами, забыл о ней, когда у него появились свои, мужские проблемы. И потому ответила сурово:
– Нет, не понимаю. Ты, кажется, допил кофе?
– Нет, не допил. – Сергей демонстративно поднес к губам чашку. – Я попробую еще раз объяснить. Есть вещи, которые тебе лучше не знать…
– Не такая уж я непонятливая. Я все прекрасно поняла. У тебя есть много вещей. Есть твой драгоценный «Остин», есть квартирка в центре Лондона, есть я, а еще есть вещи, о которых мне лучше не знать. Но эти вещи делают из тебя подонка, урода. Только уродство прячут с таким рвением.
– Неправда!
– Правда, милый, правда… Я не знаю, чем ты зарабатываешь на жизнь, но это что-то связано с людьми, которые вместо привета посылают отрезанное ухо или девять граммов пластита. И ты один из них!
– А ты? Ты вся из себя честная и чистая! Воплощение безупречности. Ходишь в белых одеждах, говоришь только то, что думаешь, никогда не кривишь душой. И при этом называешь министрами очевидных уголовников, берешь интервью у депутатов с криминальным прошлым и веришь, когда милиционеры, ловко обирающие всех задержанных, жалуются на крошечную зарплату!
У Сергея была хорошая память. В свое время Лизавета действительно рассказывала ему обо всем этом. В коллекции персонажей, у которых она брала интервью, был и явный уголовник с депутатскими корочками. Тот шевелил толстыми пальцами с не до конца вытравленной наколкой и все повторял: «Ну, мы во власти должны, чисто, людям помочь».
– Да, я не волшебница. А может быть, даже презренная конформистка. Но я, по крайней мере, друзей не подставляю.
– Разве я тебя подставил?! – Сергей осекся. Голос его упал. – Да, подставил. Я не знал, что люди в России такие дурные. Но я же все и уладил. Объяснил кому следует, что я и ты нужны им живыми и здоровыми. Твой компьютер, слава Богу, никто не трогал, так что… Словом, теперь нас будут беречь весьма влиятельные люди. Малыш, моя милая Лиз, теперь все будет в порядке, вот увидишь! – Сергей очень осторожно сжал ее руку, лежавшую на столе.
Лизавета вдруг почувствовала, что она безмерно устала – спорить, возражать, устала от загадок.
– А компьютер-то тут при чем?
– Слушай, ты можешь мне просто поверить? Даю тебе честное благородное слово – больше никаких взрывов. Я вчера обо всем договорился.
– Именно поэтому меня несколько часов назад чуть не сбила машина?
