Современный болгарский детектив. Выпуск 3 - Иосифов Трифон (бесплатные серии книг .txt) 📗

Он включил вентилятор, расстегнул рубашку — действительно, припекало здорово.

— Впрочем, что это я тут толкую тебе — ты все это знаешь лучше меня. Я думаю, мы оба прекрасно понимаем, что этот Цачев — мошенник, который держит нас за дураков, а мы не можем пока посадить его в полагающуюся ему клетку и отправить в зоопарк. И потом, я совершенно уверен в том, что брак, в который он вступил недавно, — часть его общей программы махинаций, которыми он занимается всю жизнь. Впрочем, это больше по твоей части.

— А, приспичило ему — вот и женился… За женитьбу закон не преследует, это нас с тобой надо к позорному столбу за то, что не дали державе молодого пополнения! — со смехом заявил я, потому что Томов тоже был старый холостяк и мы часто шутили с ним на эту тему. — А человек хоть и стар, но создал семью, честь ему и хвала! А там смотришь — может, и многодетным отцом станет — судя по всему, силы у него есть, он не особенно надрывался в жизни…

— Ты смеешься, а он так и пишет в исковом заявлении — «как многодетный отец семейства» — и точно цитирует закон.

— А законы для того и пишутся, чтобы их цитировать! Есть у тебя что-нибудь прохладительное?

Томов встал и направился в угол кабинета к маленькому холодильнику, а я, помня о максиме «извлекай пользу из всего, даже из неудачи», набрал телефон Марии — чем черт не шутит, может, дело о доме Робевой поможет нам, хотя бы временно, оттянуть другое, более болезненное?

— Привет, я тебя слушаю! — немедленно ответила Мария — она безошибочно угадывала, когда я звоню ей, может быть, это телепатия, или просто в последнее время ей так мало народу звонит…

— Дело заведено, — сказал я как мог спокойно и невозмутимо, — но речь идет не о тире, а о доме Робевой. Он будет судиться с Советом…

Я услышал легкий вздох Марии и какие-то слова, которых я не понял.

— Ты что-то сказала? Тут плохо слышно!

— Я сказала то, что давно говорила тебе, — он ку-ку!

— А я тебе говорил, что негоже говорить такие слова, хотя ты права на все сто!

Я буквально почувствовал, какая тяжесть — целая гора! — спала с ее плеч, а это значит, что и мне стало значительно легче.

— Я отправляюсь к тебе!

— Ставлю кофе, кэптэн! — бодро доложила Мария, и я услышал, как застучали об пол фургона ее костыли. Наверняка сейчас начнет колдовать над плиткой…

Я обернулся к Томову, который все еще стоял с двумя неоткрытыми бутылками.

— У меня к тебе просьба, Томов: сделай так, чтобы Мария ни под каким видом не узнала, что Цачев подал на нее в суд, и тем более чтобы до нее ни сном ни духом не дошло, что он обвиняет ее в убийстве бывшей собственницы тира.

— Понял, — немедленно согласился Томов. Мы действительно понимали друг друга с полуслова. — Это ее совсем расстроит. Но… сколько времени понадобится молчать?

— Пока я не скажу тебе, что можно раскрыть тайну…

Томов нажал кнопку, вошла секретарша, молоденькая, круглолицая, на щеках ямочки — странный кадр для суда, ей бы в хоре петь или скетчи про любовь играть. Томов закрыл за ней дверь, строго поглядел на нее и тихо спросил:

— Скажи, Маринова, кроме нас двоих, кто-нибудь еще знает об этом иске?

— Нет, конечно, нет, товарищ Томов! — удивилась девушка. — А… а почему вы спрашиваете?

— Следовательно, о нем знаем я, ты, полковник Свиленов…

— И моя секретарша Ани, — добавил я так же тихо, втягиваясь в игру в конспирацию, весьма хорошо мне знакомую. — И плюс истец и адвокат…

— Понятно, — подтвердил еще тише Томов. — Значит, запомни, Маринова, кроме нас, об этом не должен знать никто, и прежде всего — ни в коем случае, ни при каких условиях — Мария Атанасова. Во всяком случае, мы для этого должны сделать все, что от нас зависит. Ясно?

— Ясно, товарищ Томов! — с готовностью согласилась девушка и с улыбкой вышла из кабинета.

— Итак, можешь на нас рассчитывать! — уверенно заявил Томов и стал наконец открывать бутылки. — Хоть бы эти типы не поставили ее в известность…

— Вот что, я отвезу Марию к морю, я давно собирался! — решительно заявил я, и мне показалось — найден лучший способ временно изолировать Марию от всех этих волнений.

— Ну а что же в сентябре? Наверно, это дело все-таки будет слушаться в сентябре, а?

— Прекрасно, пусть слушается! Оно начнется и завершится без нее, она даже знать ни о чем не будет! В это время она уже будет в санатории, где обычно проводит целую зиму, а ты подумаешь, кто будет защищать ее интересы. То есть кто будет выступать в суде вместо нее — и вместо меня! — подчеркнул я, нисколько не скрывая, что это дело я воспринимаю как свое, личное. — Разумеется, если до той поры мы не сумеем убедить Цачева забрать свой иск.

— Боюсь, этого не случится, ты не знаешь, что это за тип! — вздохнул Томов и вынул из холодильника еще две бутылки.

— Я знаю его лучше, чем ты думаешь, во всяком случае не хуже и не меньше, чем знаешь его ты! Расхождение у нас с ним в том, что я знаю его уже достаточно хорошо, в то время как он еще не знает как следует меня!

— Крепкий орешек он, я тебе скажу, такие, как он, чаще всего в конце концов разбивают себе головы, но до того он может выбить противнику не один зуб!

— А, волка бояться — в лес не ходить! Теперь о самом важном. Прежде чем выстрелить в себя, Мария Робева написала и оставила в тире письмо… Даже не письмо, а записку, что ли… В ней было сказано, что она, то есть Мария Робева, сама кончает с собой, кладет предел своей жизни, и оставляет тир и все свое имущество Марии Атанасовой. В пятьдесят первом тут, как и по всей стране, шло расследование, ты знаешь про это, — выясняли, кто что делал перед 9-м, и Марию вызывали, хотели ей навесить какую-то гадость, потом все выяснилось, но записка попала в «комиссию по расследованию» и куда-то исчезла… Во всяком случае, я перерыл все архивы и найти ее не мог. Но ведь ее читали тогда люди, которые вели расследование, и если…

— Если они подтвердят текст этой записки, — прервал меня Томов, ему сразу стало ясно, о чем я говорю, — она может считаться существующим документом, так? У тебя есть кто-то на примете, кто мог бы подтвердить?

— Думаю, что да.

— Думаешь или есть?

Я сделал совсем маленькую паузу, в течение которой на меня обрушился водопад вопросов, воспоминаний, сомнений… И все же я ответил:

— Есть.

— А ты уверен, что этот имярек помнит?

— Уверен! — крикнул я со злостью, потому что вовсе не был уверен.

— Ты уже говорил с ним?

— Нет еще, но…

— Как же ты можешь быть уверен? Разве ты не знаешь, что об этих расследованиях начала пятидесятых никто ничего не желает даже вспоминать! — напряженно проговорил Томов, и я уже готов был и его возненавидеть, потому что и сам слишком хорошо знал об этом.

— Следователем был наш самый близкий друг и соратник по нелегальной, они с Марией любили друг друга! — выпалил я единым духом.

Томов с удивлением поглядел на меня.

— Ну, если при всех этих обстоятельствах он мог ей не поверить, то запросто мог и забыть, что там было написано в записке… Если, однако, не было какой-то особой причины запомнить ее.

— Причина была! Была и есть! — опять крикнул я, от волнения не замечая этого. — Этот документ был крайне важен для Марии, ее ведь обвиняли в том, что она убила старшую Марию, чтобы скрыть свое предательство, а благодаря этой записке (там произвели проверку почерка и все что нужно) с нашей Марии сняли это страшное обвинение…

— Ну, тогда есть шансы, — более уверенно заявил Томов, — осталось только привести этого свидетеля.

— Это моя забота.

— Только бы ты не переоценил.

— Кого?

— И себя, и его.

Ох уж этот мне скепсис!.. Я поднес ко рту бутылку, но, вместо того чтобы хлебнуть ледяного швепса, я бы с удовольствием запустил ею в этого Томова [21] неверующего!

Тем не менее я выдул бутылочку единым духом и потребовал еще. Томов с улыбкой развел руками: