Загадки последнего сфинкса (Последняя трапеза блудницы) - Солнцева Наталья (читать книги без регистрации txt) 📗
– Да у тебя руки дрожат! – заметил Баркасов. – Этак не годится. Глоток коньяка нам не повредит. Любезнейший!
Он подозвал официанта и взял две рюмки с коньяком – себе и Маслову.
Тут по залу пролетел возбужденный шумок, собеседники повернулись в сторону входа. На свободном от столиков пространстве для танцев приостановилась, будто позволяя присутствующим сполна насладиться зрелищем своей роскошной красоты, Александрина. Мужчины замерли, дамы испустили завистливый вздох.
Вдова прибыла на вечеринку с опозданием. Она тщательно подготовилась, превзошла самое себя. Ее наряд и прическа были восхитительны. Принятая накануне выезда таблетка избавила ее от головной боли, а легкая синева под глазами, томная бледность и красные губы выгодно подчеркивали чувственную выразительность ее лица.
– Филистимлянка Далила! – фамильярно воскликнул Баркасов, обращая на себя всеобщее внимание. – Царица Савская!
Астра подивилась искусству этой женщины подать себя. Для ночного шоу та выбрала длинное платье из бело-розового шифона с перламутровым отливом, очень открытым лифом и юбкой, чуть ли не до талии разрезанной на полосы. При ходьбе они развевались, демонстрируя бедра, колени и икры изумительной формы. Вместо пояса дама использовала нечто вроде атласного кушака того же кроваво-красного цвета, что и помада на губах; ее плечи прикрывало болеро из золотистой ткани, вытканной черными цветами. Огнеподобные волосы были уложены короной с каскадом спускающихся по сторонам локонов, с редкими завитками на лбу вместо челки.
Подобное одеяние на ком угодно выглядело бы нелепо, кроме Санди.
– Она словно сошла с картины неукротимого испанца, – прошептал кто-то рядом с Астрой.
– Кого?
– Гойи! – завороженно произнес Феофан Маслов, который покинул Баркасова и пробрался поближе к дочери господина Ельцова.
Чем черт не шутит? Завяжется знакомство, а потом можно будет обсудить спонсорскую помощь.
– Никакая она не Далила, – продолжал скульптор, стараясь произвести впечатление на Астру. – Скорее уж герцогиня Альба, от которой испанец был без ума: распутная Каэтана, надменная, прелестная и жестокая. По слухам, эта красотка отравила своего мужа, а потом и ее саму постигла загадочная смерть. Гойя был околдован молодой герцогиней и писал ее неистово, вкладывая в каждый мазок всю силу любви и ненависти. Вам приходилось видеть его знаменитые полотна «Маха одетая» и «Маха обнаженная»? Моделью для них послужила Каэтана Альба. Не верьте исследователям, опровергающим сей факт.
– Почему? – прошептала Астра.
– Только любовь делает краски живыми, а образы – нетленными и волшебно прекрасными. Если бы я хоть один раз в жизни полюбил женщину до беспамятства, до дрожи в груди… я бы тоже создавал шедевры! Но Игорь… он украл у меня…
Маслов запнулся, дико вытаращил глаза и начал хватать ртом воздух.
– Вам плохо? – наклонился к нему Матвей. – Сердце?
Выпитый коньяк возымел-таки действие: скульптор не сумел удержать язык за зубами.
Глава 32
Когда ожидание и нетерпение публики достигли апогея, появился виновник торжества. Домнин вошел в зал в тишине, взорвавшейся аплодисментами, и занял причитающееся ему место на возвышении. Множество устремленных на него глаз горели от предвкушения чего-то необычного, в воздухе ощущался привкус скандала.
Астра искала на лице художника следы ночной трагедии и… не находила. Домнин был слегка взволнован, но не более того, собран и воодушевлен.
– Друзья мои, – без пафоса обратился он к присутствующим. – Я благодарен вам за то, что вы пришли сюда разделить со мной радость от моей последней работы и быть первыми, кто ее увидит. Когда-то родители вывозили в свет своих дочерей на выданье, а я, по установившейся традиции, вывожу в свет свои картины. Вернее, это даже не картины, это мои роковые женщины – Дульсинеи, Лауры и Беатриче, вечные возлюбленные, владычицы моего сердца и моей кисти, музы, питающие мое вдохновение. Любуйтесь ими, загорайтесь от их огня, любите их или проклинайте… Только одного они вам не позволят – остаться безучастными, равнодушными и холодными.
Он поклонился, и в наступившем вдруг безмолвии два юноши, одетые в короткие хитоны на греческий манер, внесли убранную, словно невеста, белоснежной фатой и флердоранжем картину. Под полупрозрачными складками газа угадывалась прямоугольная рама, но на месте холста, казалось, зияла пустота.
– Феофан! – художник жестом подозвал Маслова. – Открой ей лицо .
Астра и Матвей переглянулись. Санди предусмотрительно оперлась о стену, а Баркасов всем телом подался вперед. Никто не понимал, что происходит.
Скульптор, одернув лацканы смокинга, неуклюже двинулся вперед. Слова речи, которую ему предстояло произнести, не шли в голову, перед глазами все расплывалось. Приблизившись к картине, он собрался с духом и одним махом сорвал с нее белое покрывало. Причудливый бронзово-золотой багет обрамлял… прямоугольное отверстие, сквозь которое виднелись часть стены и драпировка.
Маслов растопырил руки и обернулся, как бы спрашивая у публики: «Что это значит?» Гости остолбенели. Никто не отдавал себе отчета в происходящем, никто не знал, как реагировать.
Какая-то женщина истерически захохотала. Это была Александрина.
– Она вам нравится, друзья мои? – как ни в чем не бывало спросил художник. – Неправда ли, вы поражены?
– Он рехнулся, – шепнула Астра на ухо Карелину. – Тронулся умом, когда увидел в мастерской растерзанное полотно. Поэтому и не отменил презентацию. Что делать?
– Ждать…
Пока она пыталась сообразить, как себя вести в сложившейся ситуации, Матвей пристально наблюдал за знакомыми лицами.
Маслов растерялся, но за этой растерянностью скрывалось злорадное торжество. Еще бы! Новый «шедевр» Домнина явно говорил не просто о творческом кризисе, как у него самого, а о полном провале, позорном фиаско. Наконец-то чемпион сошел с дистанции, спекся.
Баркасов, подобно большинству приглашенных, в недоумении таращился на пустую раму, которая и без картины являла собой произведение искусства. В его лице боролись сочувствие и странное удовлетворение. Высокий бархатный воротник, закрывающий его шею, наводил на размышления. «Что, если экстравагантная деталь туалета прячет синяк или ссадину, полученную ночью от бруска, метко запущенного моей рукой?» – подумал Матвей.
– У Маслова – шейный платок! – приникнув к нему вплотную, сообщила Астра.
Их мысли работали в унисон. Действительно, шелковый платок, небрежно повязанный скульптором, совершенно не шел к смокингу.
– Богема! Им все дозволено, – ответил Матвей. – Не торопись с выводами. У Домнина тоже блуза с пышным жабо до подбородка. Да и другие одеты не менее оригинально.
Александрина приободрилась, на ее щеки вернулся румянец. Она гордо выпрямилась и с двусмысленной улыбкой захлопала в ладоши. Ее усилия не пропали даром! Наглый, бессовестный пасынок сломлен, раздавлен. Он не в себе и продолжает ломать жалкую комедию, когда пора закрывать занавес. Финита, финал, финиш…
– Почему ты молчишь, друг? – обратился между тем художник к Маслову. – Тебе нечего сказать?
Тот овладел собой, приосанился и произнес, указывая на массивную раму:
– Это не «Черный квадрат» Малевича, господа! Это нечто куда более мистическое и… гениальное. Это истинное лицо женщины, неуловимое и вечно изменчивое, в котором заключается для нас, мужчин, целый мир. То, что рама пуста, – иллюзия нашего ума, одурманенного предрассудками и ложными мнениями. Игорь Домнин представил нам глубочайшую философскую концепцию женского и человеческого естества, суть которого – зеркальное отражение.
Феофан сделал эффектную паузу, устремив взгляд на слушателей.
– Язык у него здорово подвешен! – восхищенно присвистнул Матвей.
– А король-то голый! – выкрикнул какой-то мужчина.
На него зашикали. По залу пронесся смешок.
