Сидни Чемберс и кошмары ночи - Ранси Джеймс (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
На десерт Хильдегарда подала роте грютце — варенье из красных ягод с ванильным заварным кремом.
— Специально для вас, поскольку сейчас лето. Обычно мы ограничиваемся одним блюдом.
— Весьма польщен, — отозвался Сидни.
Хильдегарда положила руку ему на плечо:
— Заслужил.
Сибилла напомнила гостю, что Карл Маркс был немцем.
— Страшное выдалось для Германии столетие, — произнесла она, слизывая с ложки роте грютце. — Но у нас еще есть время возродиться. Из ужасов национал-социализма вспыхнет очистительный огонь революционного равенства.
После ужина Хильдегарда села поиграть на фортепьяно, а мать продолжила беседу. Она сообщила Сидни, что Лейпциг был родиной этого музыкального инструмента. Первое фортепьяно было сделано в 1726 году Бартоломео Кристофори, а в начале века компания Циммермана стала крупнейшей в Европе и выпускала двенадцать тысяч инструментов в год.
— Это фортепьяно было всегда моим любимым, — объяснила Хильдегарда. — Очень подходит для музыки Баха.
— Я думал, твое пианино в Берлине, — удивился Сидни.
— То взято напрокат.
Она исполняла партиту си-бемоль мажор Баха — знала, что это любимое произведение Сидни, играла его в одну из первых встреч после того, как они познакомились. Он внимательно слушал, а затем спросил:
— Каким должен быть инструмент, чтобы он подходил для музыки Баха?
— Чувственным, отзывчивым, но немного напряженным. — Пальцы Хильдегарды бегали по клавиатуре так легко, что никто бы не заметил, какая сила заключена в ее руках. — Немного похожим на тебя, Сидни.
— Правда?
— Не смущайся. Я сказала тебе комплимент. Что плохого?
— Не привык к комплиментам.
— Привыкай. Может, еще услышишь от меня. — Хильдегарда рассмеялась.
— Warum lachen Sie? [13] — спросила Сибилла Лебер.
— Es ist nichts [14], — ответила дочь.
Сидни слушал игру Хильдегарды, любовался сосредоточенным выражением ее лица, и это было подобием молитвы.
Рано утром в воскресенье они выехали в Берлин. Сидни планировал попасть на одиннадцатичасовую службу в церкви Святого Георгия, но их поезд остановился до того, как прибыл в место назначения. Из громкоговорителей вместо обычного «Внимание! Вы покидаете демократический сектор Берлина!» чей-то голос лихорадочно объявил: «Сообщение прервано! Сообщение прервано! Поезд дальше не пойдет!»
Они оказались на станции «Трептов-парк» и увидели множество полицейских в черной форме с автоматами за плечами.
— Что-то происходит, — прошептала Хильдегарда. — Мы не должны были здесь останавливаться. И полицейских больше, чем обычно.
Солдаты перекрыли билетный зал и оттесняли пассажиров с платформы, откуда поезда уходили на Запад.
— Пойдем, — сказала Хильдегарда. — Нам нельзя тут оставаться.
И повела Сидни в город, в сторону Бранденбургских ворот. Там по-военному выстроились дружинники, установили водомет. Прибыли грузовики, нагруженные мотками колючей проволоки.
— В чем дело? — обратилась Хильдегарда к полицейскому.
— Граница закрыта. Никто не должен пересекать ее ни в одну, ни в другую сторону. — Он показал на человека, рисовавшего на асфальте белую линию: — Здесь будет стена.
Город наполнили солдатами восточногерманской армии. Они обыскивали дома на границе сектора, обследовали лестницы, окна и верхние этажи. Подняв голову, Сидни увидел вооруженных людей на крышах.
Народная полиция при поддержке таможенников заняла промышленный район у станции электричек «Руммельсбург». По всей границе сектора, не пропуская людей, стояли с интервалом в два метра часовые, а пограничники, дружинники и рабочие перегораживали улицы колючей проволокой, противотанковыми надолбами и импровизированными бетонными преградами.
— Нам надо идти в более безопасное место, — произнесла Хильдегарда.
— Но у нас на руках все необходимые документы.
— Тебя уже арестовывали, Сидни. К чему-нибудь да придерутся.
— Я бы предпочел рискнуть.
— Пошли!
С багажом в руках они миновали несколько улиц и задержались в небольшом кафе. Хильдегарда сказала, что надо выпить кофе и решить, как действовать дальше. Толпы людей, прижимая детей к груди или усадив на плечи, катили набитые пожитками детские коляски. Какой-то мужчина даже тащил на голове матрас. Прохожий остановился перед окном и уставился прямо на них.
— Боже! — ахнул Сидни.
— В чем дело? — заволновалась Хильдегарда.
Человек не сводил с них глаз. Это был Рори Монтегю.
Он еще немного постоял, кивнул и исчез.
— Это не может быть он.
— Кто?
— Тот человек из поезда. Его застрелили при попытке к бегству.
— Значит, остался в живых. Ты видел труп?
— Мне сказали, что он умер.
— Наверное, они хотели, чтобы ты поверил в его смерть. А на самом деле отпустили. Полагаешь, тебе угрожает опасность?
— Не исключено. С какой целью в него сначала стреляли, а затем позволили уйти на все четыре стороны?
— Абсурд.
— Я думаю, он работает на разведку. Сунул мне негативы, чтобы я передал директору колледжа. Меня поэтому и задержали, я тебе говорил.
— А если он работает на КГБ? А тебя просто подставил?
— Хотел, чтобы меня арестовали? А они устроили так, чтобы я решил, будто он погиб?
— Но зачем это им понадобилось?
— Чтобы я обо всем рассказал, когда вернусь в Англию. И соответствующим образом проинформировал директора колледжа.
— А он на чьей стороне?
— Неизвестно.
— Зато знаешь, что Рори Монтегю жив. Если он хотел, чтобы ты думал, будто его убили, тогда ты в опасности. Мы должны срочно покинуть ГДР. Здесь оставаться рискованно.
Сидни колебался.
— Зачем ему все это понадобилось? Для чего британцам надо знать, что его убили?
— Видимо, он работал под прикрытием и переметнулся на сторону противника.
— Но зачем устраивать мой арест?
— Предупредить.
— Не проще ли было убить?
— Только не в переполненном поезде.
— Могли убить, пока я сидел под арестом. Разыграть дорожную аварию или подсыпать яд в еду. Не сомневаюсь, что врач установил бы смерть от естественных причин. Что ты сказала Фешнеру?
— Напомнила о прошлом. Намекнула, что знакома кое с какими людьми. Важными, способными повлиять на его судьбу. И заверила, что ты для него угрозы не представляешь.
— Поручилась за меня?
— И еще дала денег.
— Купила мне свободу?
— Все намного сложнее.
Сидни очень хотелось узнать, откуда Хильдегарда достала денег и во сколько обошлась его свобода, но она вдруг произнесла:
— Ты сказал ему, что любишь меня?
— Фешнер проинформировал?
— Упомянул, когда говорил, что испытывал тебя на детекторе лжи. Это правда?
— Да, правда.
— Почему не признался мне раньше?
— Не был уверен, что готов.
— Мы давно знаем друг друга, Сидни. И ты считал, что не готов?
— Да.
— А теперь?
— Думаю, готов.
— Тогда нам лучше уйти, пока мы еще живы. Пересечь границу будет уже труднее. Тот человек видел тебя, и твою визу, наверное, уже аннулировали. Нам нужно найти какое-нибудь убежище, чтобы переждать до темноты. Вовсе ни к чему, чтобы тебя снова посадили.
На Потсдамер-плац и напротив Бранденбургских ворот собирались толпы, на прилегающих улицах стояли танки, рельсы на севере города были перегорожены. Танки ГДР блокировали оба подхода к границе, их орудийные башни были развернуты в сторону Запада. Вооруженные люди в стальных касках охраняли переезды, рабочие устанавливали бетонные надолбы на брусчатке улиц.
Машины направляли к пропускному пункту «Стаакен». Немногочисленные жители западного сектора показывали документы, и после продолжительных разговоров и допросов их пропускали через границу, туда, где студенты шумно протестовали против насильственного разделения их города. То, что происходило в Берлине, напоминало им коммунистическое подавление венгерского восстания.
