Лучше не возвращаться - Френсис Дик (книги без регистрации TXT) 📗

— Но ты же не предполагал, что пропорции раствора будут нарушены.

Он нахмурился.

— Все равно. Образцы сыворотки крови последней из умерших лошадей были в лаборатории, когда она сгорела. Теперь уже ничего не докажешь, но чем больше я думаю… — Он запнулся.

— Продолжай, — сказал я.

— Помнишь, я тебе говорил, что колебания электрокардиограммы были какие-то странные? Амплитуда Р-колебаний предсердий падала. Сердце медленно останавливалось.

— Разве Скотт не обязан был докладывать тебе?

— Капитан сам отвечает за корабль. Я всегда смотрел на экран, даже когда он снимал кардиограмму. Мне просто в голову не приходило, что сердце замедлялось из-за избытка калия. Я же им его не вводил.

— Конечно, — сказал я. — А кто приносил упаковки с раствором и менял их, когда они заканчивались во время всех четырех операций? — Он знал, что ответ мне известен почти наверняка, но я все равно спросил.

— Скотт, — запнувшись, ответил он.

— Всегда?

Он порылся в памяти.

— Один раз ассистентом был Оливер. Он помогал привязывать лошадь и занял место Скотта. Не может быть, что Скотт убивал их.

— М-м-м… — промычал я. — А сколько нужно калия?

— Дай подумать. Допустим, нужно довести концентрацию сыворотки от восьми до десяти миллиграмм-эквивалентов на литр.

— Кен!

— Ну… тогда, концентрация калия в сыворотке обычно четыре миллиграмм-эквивалента на литр или около того, поэтому ее нужно повысить вдвое или даже больше. Чтобы поднять с четырех до шести для лошади весом в тысячу фунтов, нам нужно… нужно… Посмотрим… — Он достал из кармана калькулятор и произвел какие-то вычисления. — Двадцать три целых шестьдесят восемь сотых грамма калия в порошке. Растворите его в воде и добавьте в раствор. Когда упаковка закончится, повторите весь процесс опять, и концентрация возрастет до восьми. С третьей подобной упаковкой вы добиваетесь своего. Операцию можно так обставить, что создастся впечатление, будто коллапс наступил из-за длительного наркоза.

Он импульсивно вскочил и забегал вокруг стола.

— Я должен был понять! Должен! — повторял он. — Если бы мы использовали наш собственный раствор, я бы его проверил, но препарат был прямо от поставщиков, а они никогда не допускают таких грубых ошибок.

Я подумал о заводских упаковках раствора, литровых и пятилитровых, сваленных кучами по коробкам в больничной кладовой. Оперируя кобылу, Кен использовал как минимум четыре пятилитровых упаковки — лошадям с болевым шоком и осложненными коликами требовались дополнительные дозы раствора, чтобы побороть обезвоживание и восстановить объем крови. Я наблюдал, как Скотт постоянно заменял пустые упаковки полными.

— А кобыле ты тоже ввел много раствора сверх нормы, но она выжила. Значит, лекарство было приготовлено правильно, — сказал я. — Сколько упаковок ты обычно можешь израсходовать?

Он поджал губы и, продолжая ходить вокруг стола, с трудом выдавил из себя еще один ответ. Скорей всего простых ответов в ветеринарии не бывает.

— При обычной операции на здоровой скаковой лошади, например, при вывихе берцовой кости, назначается примерно от трех до пяти миллилитров на каждый фунт веса лошади в час, то есть примерно четыре литра в час. Кобыла же получила все пятнадцать.

— Значит, ты используешь пятилитровые упаковки для неотложных операций при коликах и литровые для берцовых костей?

— В общем, да. — Он задумался. — Но заметь, лошадь можно убить, дав ей и слишком мало раствора, и слишком много. Сорок литров в час даже готового заводского раствора — и летальный исход обеспечен.

Возможности смерти казались безграничными.

— Ну что ж, — сказал я. — Ты полагаешь, что в растворе было слишком много калия. Но как он туда попал? И как он попал именно этим четырем лошадям?

Он был озадачен.

— Это не Скотт. Я не верю.

— В тот вечер, когда оперировали кобылу, Скотт пришел в больницу раньше тебя. Я видел, как он брал упаковки с раствором из кладовой, и сам помогал ему перенести их в аптеку. Он свалил их на полку, и для того, чтобы отнести их в операционную, достаточно было открыть стеклянную дверь.

— Да.

— Он брал пакеты в каком-то определенном порядке?

— Да. Так, как они и поступали. Сначала те, что ближе или верхние.

— Значит, если ты хочешь добавить калий, это можно было сделать прямо в кладовой, если знать, какие пакеты уйдут следующими.

Кен с облегчением вздохнул.

— Тогда это мог быть кто угодно. Но не Скотт! Поразмыслив, я понял, что любой, кто мог зайти в кладовую и выйти из нее, не вызывая подозрений, имел возможность добавить калий. Это и все партнеры, Скотт, Белинда, медсестра, которая уволилась, а также секретарши и уборщицы. В кладовой не нужны были хирургические робы и чехлы для обуви. Чистый раствор в прочных пакетах сам по себе стерилен, и этого вполне достаточно.

— Мне кажется, мы должны поговорить с детективом Рэмзи, — сказал я.

Кен скривился, но не возражал, пока я набирал номер и договаривался о встрече с полицейским в то же утро в больничном офисе. Рэмзи был похож не на полицейского, а скорее на фермера. Он терпеливо выслушал нашу теорию о смерти лошадей и о роли Скотта в этих событиях. Он пошел вместе с нами в кладовую посмотреть, как хранятся упаковки с раствором. Те, что ближе, всегда использовались раньше. Он прочел информацию, напечатанную на пластике: содержимое и производитель.

Он последовал за нами в маленькую аптечку, где упаковки складывались на полке, вошел в операционную, чтобы пронаблюдать, как их можно взять по мере необходимости, лишь приоткрыв стеклянную дверь.

Но никто даже не предположил, что Скотт случайно узнал, кто фальсифицировал препарат. Это и не нужно было произносить вслух.

Вернувшись в офис, Рэмзи задумчиво сказал:

— Лошади умерли уже давно. Последняя партия анализов сгорела еще до исследования. Пустые упаковки из-под раствора были выброшены. Вашу теорию никак не докажешь. — Он внимательно посмотрел на каждого из нас по очереди. — Что еще вы знаете, о чем вы сами не знаете?

— Загадка сфинкса, — сказал я.

— Простите?

— Звучит как загадка.

— Загадка в головоломке, спрятанной в лабиринте, — вдруг сказал он. — Полиции часто приходится так работать. — Он взял конверт со счетами. — Неплохая идея. Передайте мне остальные ответы, когда они придут.

Мы пообещали и спросили, знает ли он уже, кто убил Скотта и кто устроил поджог.

— Мы сейчас работаем с версиями, — ответил он.

Я поехал к Нэгреббу.

Кен отказался ехать со мной, но мне из чистого любопытства, и только, хотелось увидеть человека, который почти наверняка жестоко убил двух лошадей, одну — с воспалением копыта, другую — с разрывом сухожилия. И его, и Винна Лиза не заботило, что их лошади умирали в агонии. Я видел, как мучилась кобыла Винна Лиза, и не мог поверить, что лошади могут так страдать. Мне было больно и горько, когда она умерла. Я не мог доказать, что ее владелец скормил ей цыганскую иглу. Я не мог доказать, что он вколол инсулин лошади Иглвуда. Я верил, что это он, верил с таким сильным отвращением, что мне не хотелось опять оказаться рядом с ним.

Кажется, Нэгребб испытывал ко мне те же чувства.

Я представлял себе, что он огромный, как бык, и грубоватый, как Винн Лиз. Поэтому его внешность меня удивила. Он был на выгуле у себя за домом, когда, следуя неохотным инструкциям Кена, я обнаружил скрытые в лесу столбы ворот и между ними — подъездную дорожку, которая огибала дом и исчезала из виду.

Выгул был огорожен, как в конкуре, шпалами, некогда белыми, вполне в духе такого жестокого и самолюбивого человека. На порядком вытоптанной траве стояли мужчина и рыжеволосая женщина, криками побуждая другого мужчину, который, сидя верхом на темной мускулистой лошади, пытался преодолеть барьер. Я видел такие барьеры в лошадиных шоу — яркая красно-белая имитация длинной кирпичной стены. Лошадь упорно не желала прыгать, обегая препятствие сбоку, за что и получила пару жестоких ударов кнутом.