Опасная тихоня - Яковлева Елена Викторовна (читать книги без .txt) 📗

— А ты уверен, что мне все это можно?

— В каком смысле? — насторожился Ледовский.

— В том, что выходящим из длительной голодовки рекомендуется начинать с легких протертых супчиков, а еще лучше — это, как его… — я щелкнула пальцами, — искусственное питание, с помощью капельницы, например…

— Издеваешься? — оскорбился Ледовский, видимо не ожидавший такого пренебрежения к собственной благотворительности.

— Ага! — просто ответила я и подвинула к себе упаковку с салатом, рассмотрела цену и присвистнула:

— Ого!

Ледовский покачал головой:

— Какая ты все-таки…

— Какая? — Я напружинилась, как кошка перед прыжком.

— Ты как кактус, который раз в десять лет цветет, а все остальное время колется. М-да, но все равно находятся идиоты, которые их коллекционируют. Сам видел окна, заставленные разнокалиберными горшочками, и в каждом — по кактусу, — сказал Ледовский, протопал в прихожую, и уже оттуда до меня донеслось:

— Ладно, я пошел, еще позвоню, а ты лечись.

Я осталась наедине с угрызениями совести. Черт побери, зачем я наговорила Дедовскому гадостей, кто меня, спрашивается, за язык тянул? А все потому, что я не хотела признаться ни себе, ни ему, как меня растрогало его участие. Все это злополучное чувство противоречия, и только.

Спрятавшись за шторой, я выглянула в окно. Напрасная предосторожность: Ледовский ни разу не оглянулся, и уже через минуту его машина сорвалась с места.

Все-таки я съела немного салата, большей частью из чистой любознательности. Ну очень мне не терпелось понять, почему он так дорого стоит. Может, я, конечно, и не самый большой специалист в этой области, но чего-то особенного под пластиковой крышкой обнаружить мне не удалось, салат как салат.

Я уже заканчивала свою роскошную трапезу, когда в дверь снова позвонили. Каюсь, первая моя мысль была совсем не о Богаевской. Я подумала, что вернулся Ледовский, почему, а Бог его знает. Может, потому, что мне этого хотелось?

Однако за дверью стоял Капитонов, который выглядел усталым и озабоченным. И еще смешным, потому что на голове у него была какая-то чудная клетчатая кепка, в которой я его прежде не видела.

— Проходите, — сказала я, дожевывая бутерброд с рыбой.

Капитонов, даже не поздоровавшись, с ходу меня огорошил:

— Вы можете опознать Богаевскую?

— То есть… — растерялась я. — Как это понимать?

— В прямом смысле, — пояснил Капитонов, — мне нужны люди, которые могли бы ее опознать, хотя бы предварительно, прежде чем из Москвы прибудет ее продюсер или, как их, а, импресарио. В этих иностранных названиях черт ногу сломает… Так вот, насчет опознания. Поскольку Майя Бессараб до сих пор находится в невменяемом состоянии, я могу надеяться только на вас и бывшую учительницу Богаевской. На вас, кстати, в большей степени, чем на нее. Во-первых, вы хладнокровнее, во-вторых, вы видели ее на прошлой неделе, а учительница — пятнадцать лет назад. Я коснулась пальцами лба.

— Постойте, что-то я не пойму… Почему ее нужно опознавать? Она что, тоже не отвечает на вопросы? Как Майя?

— Тоже не отвечает, — Капитонов отвел взгляд, — с той только разницей, что Майя еще, может, и заговорит когда-нибудь, а Богаевская — уже никогда. По крайней мере, моя обширная практика позволяет мне это утверждать.

— Что… Что вы хотите этим сказать? — Я прогнала догадку, которая меня посетила, уж слишком она была страшна.

— То, что она сейчас в морге, и это еще хорошо.

— Хорошо?!

Капитонов по-прежнему старался не смотреть мне в глаза.

— Ну да, хорошо… Она ведь могла уже быть и в могиле, и тогда дело бы усложнилось. Про крематорий я вообще молчу.

— Она что, мертва?! — У меня появилось острое желание укусить себя за палец, чтобы очнуться и понять, что я не правильно истолковала слова Капитонова.

Но он подтвердил:

— Именно так, а потому мы должны спешить. По дороге захватим учительницу. Боюсь только, с ней придется повозиться, вряд ли она стойко встретит это печальное известие.

— Так мне собираться? — уточнила я, чувствуя неприятную пустоту под ложечкой. Думала ли я еще неделю назад, встречая в аэропорту красивую и цветущую Елену Богаевскую, что очень скоро мне придется опознавать ее в морге? А Венька Литвинец? Ведь и он еще совсем недавно сидел на моем диване, уговаривая меня вступить в команду Пашкова и хвастая фотографией жены — роскошной блондинки. В конце концов, что творится в этом городе? А потом я спохватилась: да ведь та, в морге, может оказаться совсем даже и не Богаевской, а другой женщиной. Иначе зачем это опознание? Я уставилась на Капитонова:

— А почему вы вообще решили, что Богаевская в морге, вы что, нашли при ней документы?

— Собирайтесь, я подожду вас в машине. — Это все, что ответил мне Капитонов, и вышел из квартиры.

Я забегала по комнате, лихорадочно стаскивая с себя халат и натягивая юбку со свитером. Потом закрутила вокруг шеи шарф, натянула ботинки, куртку. Шапку на этот раз я надевать не стала, решив обойтись капюшоном. Уже взявшись за ручку двери, я вернулась, чтобы мазнуть по губам помадой, а также сунуть в карман куртки парочку носовых платков: давешняя простуда перешла в следующую стадию, сопровождаемую обильным насморком, который грозил мне немалыми неприятностями еще из-за моей склонности к аллергии.

Капитонов ждал меня в машине не один, а с одним из своих молодых помощников, тем самым, что исполнял роль убиенного Веньки во время знаменитого следственного эксперимента в кабинете Пашкова. Как его там, Севрюков, кажется?

Так вот, этот Севрюков, длиннолицый парень лет двадцати семи, с маленькими невыразительными глазками, был за рулем, рядом с ним расположился Капитонов, а потому мне пришлось довольствоваться задним сиденьем. По этой же причине я больше ничего не спросила у Капитонова, и, до тех пор, пока автомобиль не остановился у подъезда Радомысловой, никто из нас не произнес ни слова.

— Пойдемте со мной, — то ли попросил, то ли приказал мне Капитонов, открывая дверцу.

Я молча подчинилась. Так же молча мы поднялись на четвертый этаж.

На лестничной площадке я отошла в сторону, предоставив Капитонову безрадостную возможность объявить Радомысловой, что ее любимая ученица в данный момент находится в морге.

Капитонов долго держал палец на кнопке звонка, по крайней мере до тех пор, пока за дверью не раздались чуть шаркающие шаги.

— Кто там? — На этот раз старая учительница оказалась более осторожной, нежели вчера, когда она, не раздумывая, распахнула передо мной дверь.

— Это милиция, — отрекомендовался Капитонов. Почему он не решился назвать свое родное ведомство? Может, из скромности?

Дверь медленно, со скрипом отворилась, и я увидела Радомыслову. Честное слово, эта ночь не прошла для нее бесследно: под глазами залегли темные тени, а старческие морщины, прежде почти незаметные, стали глубокими, как впадины.

Капитонов сунул руки в карманы чуть ли не по локоть:

— Ираида Кирилловна, мы за вами.

— За мной? — переспросила учительница дрожащим голосом. — А… а что случилось? Вы… вы ее нашли?

— Похоже на то. Войти-то можно? — спросил Капитонов и, обернувшись, посмотрел на меня.

— Проходите, пожалуйста, — засуетилась Радомыслова, при этом ее дрожащая рука, не переставая, теребила верхнюю пуговицу халата.

Капитонов шагнул в прихожую, я понуро поплелась за ним. Дальше все было печально, но без криков и обмороков. Когда Капитонов сообщил учительнице о Богаевской, та ничего не сказала, только с тихим стоном поползла по стене вниз. Капитонов ее подхватил под мышки и потащил в комнату, а мне бросил через плечо:

— Быстро «Скорую»!

Я стала оглядываться по сторонам в поисках телефона, но тут Радомыслова возразила удивительно твердо:

— Все нормально, «Скорая» не нужна… В каком она морге?

На лице Капитонова отразилось недоумение, он осторожно расцепил свои объятия: Радомыслова держалась неколебимо, прямо, как стойкий оловянный солдатик.