Тогда ты молчал - фон Бернут Криста (первая книга .TXT) 📗
— Да. Он мог… Он иногда бывал коварным и склонным к интригам.
— Может быть, он уже проявлял насилие? Я имею в виду — физическое?
Клаудиа Джианфранко опустила голову. Бергхаммер дернулся, и Мона скорее почувствовала, чем увидела это движение.
— Фрау Джианфранко!.. — настаивала Мона.
— Да… Я вчера уже вашим коллегам…
— Расскажите об этом еще раз.
Из уст Клаудии Джианфранко вырвался такой звук, будто она пыталась выдохнуть весь воздух, собравшийся в легких.
— О’кей, — сказала она, словно человек, не имеющий больше сил сопротивляться. — Он бил меня несколько раз. Не часто — раза два или три.
Бергхаммер и Фишер чуть ли не вскочили на ноги. Мона все же посмотрела на своих коллег — сначала налево, на Фишера, затем направо, на Бергхаммера. Лица обоих были непроницаемы, но, глядя на их напряженные позы, Мона поняла: вчера женщина им этого не рассказывала. Мона почувствовала легкий триумф, у Бергхаммера ее акции ощутимо поднялись, хотя такое заявление, как бы оно заманчиво ни звучало, все же ничего не доказывало. Абсолютно ничего, за малым исключением: Паоло Джианфранко вполне мог применить силу.
— Извините, что спрашиваю об этом, — сказала Мона. — Но как он вас бил? Как это происходило?
— Один раз дал пощечину. Один раз швырнул меня на стенку. Я, знаете, сама довольно сильная. Но мужчины всегда сильнее. Всегда.
— Да, я знаю.
— Это унизительный опыт.
— Знаю.
Обе женщины замолчали, словно кроме них в комнате никого не было. Наконец Мона спросила:
— Может, хотите что-нибудь выпить или съесть? Освежиться?
— Нет.
— Может, вы… — это был просто инстинкт, не более того, — хотите сказать что-то? То, о чем здесь не говорилось?
Тихий вздох. Затем:
— Да… вот…
— Да?
— Раз я уже начала об этом… Я просто вчера не успела сказать.
Клаудиа Джианфранко виновато посмотрела на Фишера и Бергхаммера.
— Так о чем же?
— Я… я не знаю, действительно ли Плессен — только жертва.
— Что вы хотите этим сказать?
— Он… Когда Паоло было плохо, я поискала немного в Интернете. Я нашла фрагменты его выступления на телевидении. Мне кажется, что он — весьма сомнительная личность сочень подозрительными намерениями.
— Насколько подозрительными? — спросила Мона.
Она понимала, что они упустили именно это: не пытались разобраться в теориях, являвшихся базовыми в работе Плессена. Когда Мона допрашивала Плессена, он рассказал лишь в общих чертах о теоретических основах, а этого оказалось явно недостаточно. «Было слишком мало времени» — это не аргумент. У них было слишком мало желания углубляться в незнакомые материи, читать толстые, трудные книги, поэтому они поняли лишь долю того, что должны были понять, — это было вернее.
Из-за надвигающейся грозы в кабинете стало темно, и Фишер поднялся, чтобы включить свет.
— Так насколько? — повторила Мона вопрос, видя, что Клаудиа Джианфранко явно подбирает нужные слова.
— Вы знаете случай с женщиной, больной раком, которую Плессен пытался избавить от всяческих надежд, потому что якобы только ее смерть могла спасти семью?
— Нет, — сказала Мона и тут же вспомнила Соню Мартинес.
Похоже на ее случай.
— Смерть — это что-то прекрасное. Примите неизбежное.
— Это Плессен так сказал?
— Да. Вы должны знать, что в Швейцарии о Плессене узнали раньше, чем здесь. Кроме групповых, там он проводил и публичные семинары. Я присутствовала на одном из них в Цюрихе, в качестве зрителя. Женщина плакала. Она надеялась выжить, а ей говорили: умри, ты тут только мешаешь.
— Неужели Плессен действительно так сказал?
— Никто же его за язык не тянул! И так все было понятно!
— Что вы еще раскопали?
— Теории, которые он считает верными, крайне консервативны. Чти родителей своих, независимо от того, как они относились к тебе, потому что они являются частью Великого Целого, — так звучит одна их них. Другая: мужчинам в возрасте нельзя жениться на молодых женщинах, как и женщинам постарше нельзя выходить замуж за молодых мужчин. И еще: мужчинам нельзя переселяться туда, где живут родители жены, зато наоборот — можно.
— Почему?
— Потому что это якобы нарушает природную семейную динамику. Кто-то возразил, и он крикнул в публику: «А как было с принцессой Анной и ее мужьями, из которых не удержался ни один?» Все рассмеялись, забыв при этом, что, согласно его теории, у принцессы Дианы и Чарльза все должно было быть хорошо. Но этот брак тоже ведь не сложился.
— Э-э… нет, не сложился.
— К тому же, его всегда окружают эти люди. Они вроде как… апостолы. Например, в серьезных газетах публиковались статьи про него, подготовленные и написанные его людьми. А ведь редакторы этого даже не заметили!
— Да уж, — Мона снова вспомнила телепередачу с участием Плессена и удачно задействованными клакерами [26] (или она это только сейчас вообразила?).
— Я могу вам дать эти материалы.
— Да. Спасибо.
— Я ненавижу этого человека, — сказала Клаудиа Джианфранко. — Я бы сделала все, чтобы…
— Фрау Джианфранко!
— Паоло — его жертва. Я в этом абсолютно убеждена.
— Вы могли бы подумать, что Паоло… вы могли бы подумать, что он способен на убийство?
— Я думала об этом всю ночь. Еще вчера я бы сказала — нет, никогда в жизни. Никогда.
— А теперь? — спросила Мона.
— Он очень сильно изменился за последние недели… Я просто не знаю.
— Как вы думаете, что с ним случилось?
— Я думаю — я уверена, что он стал жертвой «промывания мозгов».
«Может быть, — подумала Мона, — но это еще не делает его убийцей».
— Знаете, — сказала Клаудиа Джианфранко — ее голос зазвучал громче, она начала говорить быстрее, и теперь стало понятно, что она много и упорно занималась этой темой, — люди приходят к Плессену или к кому-то другому, занимающемуся, как и он, семейными историями. У них нет ничего, кроме пары кусочков мозаики. Их можно дополнить чем хочешь: никто не знает всей правды, потому что у нее столько индивидуальных граней, что можно сойти с ума уже в процессе поиска! А затем эти бедняги ждут, что кто-то снова склеит куски этой неполной мозаики и заполнит пустые места новыми знаниями для создания цельной картины законченной истории. И вдруг эти люди начинают видеть свою жизнь как драму — с завязкой, кульминацией и концом. Сейчас мне понятно, что многие этого хотят. Это делает их кем-то. Личностью с индивидуальной историей. Я это понимаю.
— Фрау Джианфранко…
— Они хотят этого, они нуждаются в этом, чтобы чувствовать себя полноценными. Вы понимаете, что я имею в виду? Но в конечном итоге все это — иллюзия. Мы никогда не узнаем всей правды, а создадим лишь свою индивидуальную версию правды. И некоторые дорого платят за эту иллюзию.
— Вы имеете в виду вашего бывшего мужа.
— Да. Паоло не следовало идти туда.
— Вы основательно этим занимались.
— Да, пару недель. Затем я оставила это занятие. Я пыталась вытащить Паоло оттуда, но он не захотел уйти. Наоборот…
— Понятно.
— Можно делать, что хочешь. Люди не меняются. Если у человека есть идея-фикс, то его переубедить невозможно.
— Конечно, это действительно так. Фрау Джианфранко…
— Да?
— Спасибо, вы нам так помогли!
Женщина посмотрела на Мону. Ее большие глаза наполнились слезами. Мона не могла поступить иначе: она протянула свою руку через стол и взяла Клаудиу Джианфранко за руку:
— Вам столько пришлось пережить, — сказала она. — Может, мы могли бы сделать для вас что-нибудь?
Клаудиа Джианфранко вытянула свою руку из руки Моны. Она, казалось, проснулась и в одно мгновение снова стала волевой, уверенной в себе женщиной, какой привыкла быть на людях, даже если в душе ей и хотелось иногда быть слабой и беззащитной. Но это навсегда останется для нее несбыточной мечтой, потому что она относилась к тому типу женщин, которым казалось, что быть слабыми нельзя. Они постоянно пытались со всем справиться самостоятельно. И поэтому снова и снова встречали таких мужчин, как ее бывший муж, чью жизнь ей пришлось брать в свои руки, который даже после развода продолжал держаться за женскую юбку.
