Джентльмены и игроки - Харрис Джоанн (книга жизни TXT) 📗

Конечно, на мою долю пришлось много нетрадиционных коллег. Был такой доктор Ииуй, якобы с оксфордским дипломом, который оказался просто мистером Ииуем из университета Дарема, у которого была еще та репутация. Это случилось давным-давно, когда подобные вещи не обсуждались в газетных новостях, и он ушел по-тихому, без скандала, как и большинство из них, не причинив никакого вреда. Или мистер Тит-Вивер, учитель рисования, который ввел позирование au naturel. [49] Или мистер Гропер, который так неудачно обратил внимание на юного английского студента сорока годами моложе него. И даже наш Грахфогель, о котором все мальчики знают, что он гомосексуалист, совершенно безобидный, но ужасно боится, что об этом узнают в правлении. Теперь уже поздно бояться, но он не извращенец, как вкрадчиво намекает «Икземинер». Пуст, конечно, хам и осел, но не больший извращенец, чем Грахфогель. Дивайн? Не смешите. Что касается Слоуна… Я хорошо знаю Слоуна. Но еще важнее — его знают и любят мальчики, и поверьте, будь в нем хоть малейшее отклонение, они распознали бы это первыми. Они чувствуют такие вещи, а в «Сент-Освальде» слухи разносятся со скоростью эпидемии. Поймите, я преподавал бок о бок с Пэтом Слоуном тридцать три года, и, будь в этих обвинениях хоть капля правды, я бы знал. Мне бы сказали мальчики.

В преподавательской, однако, мнения расходятся все дальше. Многие вообще не желают говорить на эту тему, опасаясь запачкаться. Некоторые (правда, немногие) открыто высмеивают эти обвинения. Другие не упускают возможности клеветать втихаря, с чувством собственной правоты.

К таким принадлежит Пенни Нэйшн. Я помню, какую характеристику дал ей Кин в своей записной книжке — ядовитая доброхотка, — и просто удивляюсь, как сумел проработать с нею столько лет и не заметить, какое она злобное существо.

— Замдиректора должен быть подобен премьер-министру, — рассуждала она сегодня в преподавательской во время обеда. — Счастлив в браке, как мы с Джеффом, — улыбка своему Капитану, облаченному на сей раз в темно-синий костюм в тонкую полоску, который прекрасно сочетается с юбкой и свитером Пенни. На лацканах красовались серебряные рыбки. — И не будет причин для подозрений, не так ли? В любом случае, если ты собираешься работать с детьми, — лепетала она диснеевским слащавым тоном, словно таяла при одной мысли о детях, — надо иметь собственного, не так ли?

И снова эта улыбка. Любопытно, не видит ли она уже своего мужа на должности Слоуна? Амбиций у него, конечно, предостаточно, он истовый прихожанин, семьянин, игрок-джентльмен, ветеран многочисленных курсов.

Но не только ему приходят в голову подобные соображения. Эрик Скунс тоже бьет лежачего — к моему немалому удивлению, ибо я всегда считал его справедливым, хоть он и негодовал на то, что его все время обходят по службе. Кажется, я в нем ошибся: слушая разговоры в преподавательской, я был просто ошарашен тем, что он принял сторону Нэйшнов в споре с Хиллари Монументом, который всегда поддерживал Пэта, а приближаясь к концу своей карьеры, стоял за него насмерть, поскольку терять ему нечего.

— Даю голову на отсечение, обнаружится страшная ошибка, — говорил он. — Как можно доверять этим компьютерам? То и дело ломаются. Да еще этот, как его… спам. Вот именно. Старине Пэту запустили спам в компьютер, а он и не знал, что это такое. А Грахфогеля даже не арестовали. Допросили, и все. Помог полиции в расследовании.

— Вот увидите, — ответил Эрик, недоверчиво хмыкнув (человек, который пользуется компьютером не больше моего). — Ваша беда в том, что вы слишком доверчивы. Когда какой-нибудь тип забирается на автомобильный мост и пристреливает десять человек, все говорят: «Он был такой славный малый!» Или вожатый бойскаутов, который возился с ними годами: «Ой, а дети его так любили, вот уж никогда бы не подумал!» Вот в чем закавыка. Никто и не подумает. Никто не подумает, что такое может быть в нашем собственном дворе. И вообще, что мы знаем о Пэте Слоуне? Ведет он себя порядочно — а как же иначе? Но что мы о нем знаем в этом отношении? Или о любом из наших коллег?

Это замечание встревожило меня и продолжает тревожить по сей день. Эрик много лет ссорился с Пэтом, но я всегда считал, что это нечто вроде моих размолвок с доктором Дивайном, в которых нет личной неприязни. Он, конечно, обозлен. Хороший учитель, хотя и немного старомодный, и мог бы стать хорошим куратором, будь он поусерднее в административной работе. Но в глубине души, полагал я, он всегда был справедлив. И меньше всего я бы заподозрил, что Эрик способен ударить беднягу Слоуна ножом в спину. Теперь я в этом не так уверен: сегодня в преподавательской глаза Эрика Скунса сказали мне больше, чем я хотел бы знать о нем. Конечно, он всегда любил посплетничать, но за эти годы я впервые увидел ликующее Schadenfreude [50] в глазах моего старого друга.

Жаль. Но он прав. Что мы на самом деле знаем о наших коллегах? Ведь тридцать три года вместе. Для меня неприятным открытием стал вовсе не Пэт, а остальные. Скунс. Нэйшны. Роуч, пребывающий в ужасе от того, что дружба с Пустом и Грахфогелем очернит его в глазах полиции. Борродс, который считает происходящее личным оскорблением кафедры информационных технологий. Тишенс, который просто повторяет все, что говорит ему Борродс. Изи, который всегда принимает сторону большинства. Макдоноу, заявивший в перерыве, что только извращенец мог взять этого педика Грахфогеля на должность учителя.

Хуже всего то, что никто им теперь не возражает, и даже Китти, которая всегда была в приятельских отношениях с Грахфогелем, а Слоуна не раз приглашала на ужин, не сказала ни слова, а лишь уставилась с некоторым отвращением на свою кружку, стараясь не встречаться со мной взглядом. Я знаю, что мысли ее заняты другим. И все же лучше бы мне этого не видеть. Вы ведь заметили, что Китти Чаймилк мне очень даже нравится.

Правда, я с облегчением заметил, что в некоторых случаях здравомыслие все-таки торжествует. Крис Кин и Диана Дерзи оказались среди незараженного меньшинства. Они стояли у окна, пока я нес кружку с чаем, и яростно возражали коллегам, которые так дружно приговорили Слоуна без суда и следствия.

— Я считаю, что каждый имеет право на справедливое разбирательство, — сказал Кин, после того как я немного отвел душу. — Я, конечно, не близко знаком с мистером Слоуном, но должен сказать, что он не производит на меня такого впечатления.

— Я тоже так думаю, — сказала мисс Дерзи. — И кроме того, мальчики, по-моему, искренне его любят.

— Это правда, — громко сказал я, вызывающе глядя на добродетельное большинство. — Это ошибка.

— Или заговор, — задумчиво сказал Кин.

— Заговор?

— А почему бы и нет? — пожал он плечами. — Какой-нибудь завистник. Недовольный сотрудник. Бывший ученик. Да кто угодно. Требуется лишь доступ к Школе и определенный уровень компьютерной грамотности.

Компьютеры. Я знал, что добра от них не жди. Но слова Кина что-то задели во мне — по правде говоря, я вообще не понимаю, почему сам не додумался до этого. Ничто не может повредить любой школе больше, чем скандал на сексуальной почве. Разве не случилось что-то подобное в «Солнечном береге»? И разве сам я не был свидетелем такого скандала во времена Старого Главного?

Конечно, Стержинга интересовали не мальчики, а секретарши и молоденькие сотрудницы. Такие романы чаще всего порождают лишь сплетни, улаживаются между взрослыми и редко выходят за ворота Школы.

Но сейчас дела обстоят иначе. Газеты открыли сезон охоты на учителей. Истории о педофилах заполонили популярные издания. Не проходит и недели без нового обвинения. Директор школы, вожатый скаутов, офицер полиции, священник. Все стали объектами травли.

— Вполне возможно, — произнес Тишенс, следивший за нашим разговором. Я никак не ожидал, что он выскажет свое мнение, поскольку до сих пор он лишь энергично кивал в такт речам Борродса. — Думаю, что есть немало людей, у которых зуб на «Сент-Освальд», — продолжат он этим своим голоском. — Например, Дуббс. Или Коньман.