Живой товар - Хазарин Андрей (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Не получилось в карты сыграть. Появился Батищев с чудовищной сумкой и эмалированным бидончиком. Сумку на пол у холодильника примостил, бидончик на стол поставил. Повернулся к Ире:
— Ирочка, давай по саду немного погуляем.
Я из-за спины Женькиной киваю: иди, мол…
— Ладно. — Ира плавным таким движением выплыла из кресла и спустилась по двум скрипучим ступенькам вниз.
Они удалились в сад — оба высокие, стройные. Я приблизительно представляла тему их беседы и заранее сочувствовала обоим. Тяжело им придется.
Из-за угла появился Дима.
— Ася, я Женьке кое-что рассказал.
— Я поняла. Пусть поговорят. А мы с тобой займемся мясом.
Открыла шкаф, вытащила оттуда шампуры, завернутые в газету. Их надо было помыть, потом мясо и лук нанизать…
Понемногу стемнело. Дрова прогорели, остались жаркие угли, и Дима приступил к священнодействию. Они любят кричать, что приготовление шашлыков — мужское дело…
Ира и Женя беседовали под яблоней на лавочке, а я бездумно глядела на угли.
Нам всем надо было подумать, очень многое решить. И мне в первую очередь.
Нельзя сказать, что Артура Митрофановича успокоил разговор с Валентиной. Но её оценкам он доверял — хоть и видел, что они не беспристрастны. Женщин она защищала куда энергичнее, чем мужчин. Ну, такое легко отсеять.
После рассказа журналиста и Валиных рассуждений он понял, что публикация полностью была делом рук старшей Гончаровой. Тогда, значит, фирма не только не имеет к этому никакого отношения, но даже из брезгливости от этой темы отстраняется: такой непристойный скандал нас не касается и влезать в него ниже нашего достоинства.
Но успокаиваться нельзя. Мюллер посмотрел на часы — дело к одиннадцати. Субботний вечер. Но обстоятельства заставляют…
И Кононенко направился к телефону-автомату, на ходу вынимая из кармана толстую записную книжку. На утро надо было собрать ребят: организовать слежку за девчонкой. Не дай Бог, она по мамочкиным стопам пойдет. Тогда уж ни названия фирмы, ни всего остального спрятать не удастся. Поздновато спохватился, правда, лучше бы сразу, как приехала. Но статеечка уйму времени отняла. Ничего, лучше поздно, чем никогда.
Он набрал первый номер телефона и сказал:
— Алло, Гена? Это я. Да… Добрый вечер… Завтра на семь утра собери у себя всех своих на инструктаж. Я подъеду, расскажу.
Вот так, вышколил ребят. Дисциплина, спокойствие, пунктуальность. Никаких тебе «зачем? почему?» Надо — значит, надо.
И он набрал номер телефона второй группы.
Глава 32
Нечуткие люди
Инна Васильевна даже удивилась, когда от Иры позвонил какой-то мужчина. Это же его просить надо было! Подумаешь, ну уехала и уехала. Здесь-то её никто уже красть не будет. Ишь, нежности какие, не волнуйся, мамочка. И раньше-то особенно не волновалась, когда по своим танцам да секциям бегала, в ночь-полночь возвращалась, а теперь-то уж чего волноваться.
Она перебрала клубнику на варенье, засыпала сахаром и поставила до завтра, чтоб сок пустила.
Посмотрела очередную серию «Инес Дуарте», прослезилась над несчастной судьбой главной героини и легла спать.
С утра поставила на огонь чайник и таз с вареньем и включила телевизор: по воскресеньям Инна Васильевна смотрела мексиканский сериал «Белиссима». Соседка как-то сказала, что фильм хороший, жизненный. Соседка, конечно, ничего собой не представляет, так, пустое место, интеллигентку из себя строит, но тут не соврала.
Под южные страсти несколько раз сняла пенку с варенья в красивое блюдечко, отставила в сервант кухонный. Пойдет к чайку. Лет десять назад подумала бы о дочери — дескать, побаловать маленькую, а сейчас даже не вспомнила. Погасила огонь под тазом как раз в тот момент, когда очередными слезами закончилась очередная серия и начались местные новости.
Первые же слова её как громом поразили. Инна Васильевна просто рухнула на стул. Бедный мальчик! Бедная Клавдия Гавриловна!
Подумать только, всего неделю назад кормила его в этом самом доме домашним печеньем и рассказывала печальную Ирочкину судьбу! Хорошо хоть статья успела выйти. Правда, она тут же попеняла себе за черствость и эгоизм — такое горе, а я о своем!
Бедный мальчик! Инна Васильевна всегда свято верила печатному слову кроме тех случаев, когда эти сволочи опять обманывали народ. Но сейчас никому с такого обмана выгоды не было — и она безоговорочно согласилась со словами о кровавом убийстве гениального и прозорливого журналиста.
Мысль о том, что она сама причастна к смерти бедного мальчика, ей и в голову не пришла.
Она закрыла таз с вареньем газетой, прищепнула по краям прищепками от ос — и ещё немного посокрушалась: такой молодой, такой талантливый. Бедные его детки! Бедная жена! Бедная Клавдия Гавриловна! Каково ей сейчас одной с таким горем!
Инна Васильевна вымыла и вытерла длинную деревянную ложку и кинулась к телефону.
Голос Клавдии Гавриловны звучал совершенно безжизненно, но, против всяких ожиданий, она не рыдала и не всхлипывала.
— Дорогая моя Клавочка Гавриловна, какое горе! Как я вам сочувствую!
— А, это вы, Инна Васильевна…
— Миленькая, я сейчас приеду к вам! Нельзя быть одной в таком горе!
— Приезжайте, я сама не своя, может, хоть совет толковый дадите…
Что-что, а давать толковые советы Инна Васильевна была всегда готова. Несмотря на жару, натянула черное платье, косынкой черной, специально для таких случаев хранящейся, повязалась и кинулась к троллейбусу.
Она ожидала увидеть в доме подруги суету, обычную для дня похорон, но все было тихо. Никто не бегал, не рылся по ящикам в поисках документов, не названивал в похоронную контору. Да и вообще никого в квартире не было, кроме самой Клавдии Гавриловны.
Причитания Инны Васильевны она выслушала с неподвижным лицом.
— Дорогая моя, а когда похороны?
— Не знаю еще. Звонила в морг — тело не отдают до конца следствия. Тем более, я не ближайший родственник. Яночка, Андрюшина жена, с сыном должны только послезавтра приехать, им ещё ничего неизвестно, а я даже не знаю, где они и как сообщить. Господи, каково ей будет узнать… Сестра, думаю, позвонить должна, я ей телеграмму дала. Мать Андрюшина…
— А она где?
— Дома, в Германии. Уехала три года назад. Вышла замуж за ПМЖ. Решилась на старости лет.
— Ах, миленькая, ну что же вам тут сидеть одной в четырех стенах! Едемте ко мне, побудем вдвоем, выплачетесь вволю.
— Нет, спасибо, Инна Васильевна. Вот вы приехали, я уже не одна. Посидите, сколько можете. А там Маша позвонит, Володя с дачи приедет, пообедаем вместе.
Инну Васильевну покоробило бессердечие подруги. Умер племянник убили! — а она спокойно отправляет мужа на дачу. И сама — ни слезинки. Вот она, оказывается, какая — черствая и неродственная.
Сидели в комнате за столом со скатертью, болтали вяло. Через сорок минут действительно позвонила Мария Гавриловна из Мюнхена. Услышала, что тело не выдают, сказала, что перезвонит во вторник в такое же время.
И опять Инну Васильевну, как ножом, резанула черствость и равнодушие в этом разговоре. Что одна сестра, что другая.
Тем временем приехал с дачи Владимир Матвеевич, муж Клавдии Гавриловны. Тоже очень спокойный.
Так же спокойно пообедали втроем, беседуя на всякие нейтральные темы: и сколько в этом году будет яблок и груш, и почему трансляцию футбола все равно перебивают рекламой, и что сказала Маша насчет поездки к ней в декабре…
Черствые, холодные люди! Инна Васильевна и домой уехала пораньше, видя, что никто тут в её сочувствии не нуждается, а она-то разогналась с открытой душой, думала, тут слезы горькие льются, некому плечо подставить…
Хоть на серию успела из бразильской жизни. Вот тут поплакала вдоволь над несчастной судьбой бедняжки Марсии, которая в невменяемом состоянии отдала новорожденного ребенка незнакомой женщине и уже семнадцатый год от этого страдает невыразимо.
