Игра в «Потрошителя» - Альенде Исабель (книги полностью .txt) 📗

— Никакого. Я хочу поговорить с тобой не о Джеке, а о Потрошителе из Сан-Франциско. Мы, игроки, понемногу распутываем дело — что ты на это скажешь?

— Ничего хорошего, Аманда, я уже тебя предупреждал. Эти дела касаются убойного отдела.

— Но твой убойный ничего не делает, папа! Тут орудует серийный убийца, поверь мне, — настаивала на своем Аманда: все зимние каникулы, целую неделю, она пристально изучала информацию, скопившуюся в архиве, и ежедневно выходила на связь с игроками.

— Какие у тебя доказательства, потрошительница ты моя?

— Посмотри, сколько совпадений: пять убийств — Эд Стейтон, Майкл и Дорис Константе, Ричард Эштон и Рэйчел Розен, все в Сан-Франциско, ни в одном случае нет следов борьбы, преступник вошел без взлома, то есть он имел доступ в дома, умел открывать замки разных типов и, возможно, был знаком с жертвами, по крайней мере знал их привычки. Он долго планировал, доводил до совершенства каждое из убийств. В каждом случае приносил с собой орудие преступления, что указывает на преднамеренность: пистолет и бейсбольную биту, два шприца с героином, тайзер или даже два и рыболовную леску.

— Откуда ты узнала про леску?

— Из предварительного отчета о вскрытии Рэйчел Розен, который прочел Кейбл. Он также прочел отчет Ингрид Данн об Эде Стейтоне, охраннике, которого застрелили в школе, помнишь?

— Еще бы не помнить, — буркнул инспектор.

— Знаешь, почему он не защищался, почему получил пулю в голову, стоя на коленях?

— Нет, но ты-то, уж наверное, знаешь.

— Мы, игроки в «Потрошителя», думаем, что убийца использовал тот же тайзер, которым убил Ричарда Эштона. Он парализовал Стейтона зарядом, тот упал на колени, а убийца застрелил его, не дав прийти в себя.

— Отлично, дочка, — невольно похвалил старший инспектор.

— Сколько времени длится парализующий эффект тайзера? — спросила Аманда.

— Когда как. Для громилы типа Стейтона — три-четыре минуты.

— Более чем достаточно, чтобы его прикончить. Стейтон был в сознании?

— Да, хотя вряд ли ясно соображал. А что?

— Так, ничего… Абата, наш психолог, уверена, что убийца всегда оставляет время, чтобы поговорить с жертвами. Ему, думает Абата, нужно сказать им что-то важное. Как тебе это, папа?

— Возможно, она права. Ни одну из жертв он не ударил сзади, застигнув врасплох.

— Рукоятку биты он засунул в… сам знаешь куда только после смерти Стейтона. Это очень важно, папа: это еще одна общая черта всех преступлений. Убийца не мучил свои жертвы при жизни, он профанировал трупы: Стейтона пронзил бейсбольной битой; супругам Константе паяльником поставил клеймо, как скотине; Эштона украсил свастикой, а Розен повесил, как преступницу.

— Не торопись с выводами, вскрытие Розен еще не закончено.

— Недостает каких-то деталей, но это уже известно. Между преступлениями есть различия, но черты сходства указывают на одного преступника. На профанацию post mortem обратил внимание Кейбл. — Аманда щегольнула латинским термином, который вычитала в детективах.

— Кейбл — это я, — пояснил дед. — Как сказала Аманда, в намерения убийцы не входило мучить жертвы, он хотел оставить послание.

— Ты знаешь точное время смерти Рэйчел Розен? — спросила Аманда у отца.

— Труп провисел дня два, она наверняка умерла ночью во вторник, но точного времени мы не знаем.

— Похоже, все преступления были совершены около полуночи. Мы, игроки в «Потрошителя», выясняем, были ли подобные случаи за последние десять лет.

— Почему именно такой срок? — удивился инспектор.

— Какой-нибудь срок нужно назначить, папа. По мнению Шерлока Холмса — я имею в виду моего друга из игры, не героя сэра Артура Конан Дойла, — будет напрасной тратой времени изучать старые дела, ведь если речь идет о серийном убийце, как мы думаем, и его профиль совпадает с обычным, ему меньше тридцати пяти лет.

— Нет уверенности в том, что это так, но даже если вы и правы, случаи нетипичные. Между жертвами нет ничего общего, — заметил инспектор.

— Я уверена, что есть. Вместо того чтобы расследовать дела по отдельности, папа, попробуй поискать какие-то общие черты, что-то, что соединяло бы всех убитых. Это дало бы нам мотив. Определение мотива — первый шаг в любом расследовании, а здесь, очевидно, речь не идет о деньгах, как обычно бывает.

— Спасибо, Аманда. Что бы делал убойный отдел без твоей неоценимой помощи?

— Смейся, если хочешь, но предупреждаю: мы, игроки в «Потрошителя», воспринимаем все это серьезно. Ты сгоришь от стыда, когда мы раньше тебя раскроем эти преступления.

Вторник, 28 февраля

Жизнь Алана Келлера изменилась с того дня в офисе брата, когда его лишили всех привилегий. Марк и Люсиль взяли на себя его задолженность по налогам и выставили на продажу Вудсайд. Излишне было вышвыривать его из ветхого здания, он сам не чаял оттуда вырваться. Долгие годы он чувствовал себя там узником и в какие-то три дня перебрался на виноградник в Напе со своей одеждой, книгами, дисками, какой-то старой мебелью и драгоценными коллекциями. Он считал это временным решением, Марк давно положил глаз на землю и очень скоро отберет у него имение, разве только случится что-то неожиданное, например одновременная и скоропостижная кончина Филипа и Флоры Келлер, но о такой возможности нечего и думать, его родители умирать не торопятся, они не окажут такой милости никому, ему меньше всех. Алан решил, пока можно, наслаждаться пребыванием в Напе, не тревожась о будущем; Напа — единственное его достояние, которое он действительно хотел сохранить, которое ценил даже больше, чем картины, резную яшму, фарфор и инкские древности, вывезенные контрабандой.

В последнюю неделю февраля температура в Напе была на пятнадцать градусов выше, чем в Сан-Франциско, дни стояли теплые, ночи холодные, пышные облака плыли по небу, словно нарисованному акварелью, в воздухе пахло землей, еще не до конца проснувшейся, лозы уже готовились выпустить первые листочки, поля сверкали от желтых цветов горчицы. Ничего не зная ни о сельском хозяйстве, ни о виноделии, Алан был страстным землевладельцем, любил свою собственность, прогуливался между ровными рядами лоз, изучал кусты, собирал охапки полевых цветов, исследовал свой маленький погреб, считал и пересчитывал ящики и бутылки, перенимал навыки у немногочисленных работников, которые подрезали побеги. То были мексиканские крестьяне, кочующие по свету, многие поколения их работали на земле; движения их были быстрыми, точными, нежными; они знали, сколько почек нужно подрезать, а сколько оставить на лозе.

Алан все бы отдал, чтобы сохранить эту благословенную землю, но вырученного от продажи коллекций едва хватило бы на покрытие долгов по кредитам, ростовщические проценты по которым продолжали расти. Невозможно уберечь виноградник от алчности брата; когда Марк вбивал себе что-то в голову, он этого достигал с диким упорством. Его подруга Женевьева ван Хут, узнав о затруднениях Алана, предложила найти компаньонов, которые вложили бы капитал и превратили бы виноградник в прибыльное предприятие, но Алан предпочитал отдать землю Марку — так она хотя бы останется в семье, не попадет в чужие руки. Он задавался вопросом, что будет делать, потеряв имение, где станет жить. Он был сыт по горло Сан-Франциско: всегда те же лица, те же вечеринки, те же язвительные шутки и банальные разговоры; ничто не удерживало его в этом городе, только культурная жизнь, от которой он отказываться не собирался. Он лелеял мечту жить в скромном домике в одном из тихих городков долины Напа, например в Санта-Элене, и работать, хотя сама мысль впервые поступить на службу в пятьдесят пять лет была смехотворной. Где бы он мог найти работу? Его знания и умения, столь ценимые в салонах, оказались бесполезными, ими не заработать на жизнь; он не способен придерживаться расписания, выполнять чьи-то распоряжения; у него проблемные отношения с властью, как он говорил легкомысленно, когда затрагивалась эта тема. «Женись на мне, Алан. В моем возрасте муж куда лучше смотрится, чем жиголо», — предложила Женевьева по телефону, громко при этом хохоча. «У нас будет открытый или моногамный брак?» — спросил Алан, думая об Индиане. «Плюралистический, конечно!» — ответила Женевьева.