Объяснение в ненависти - Владимирский Петр (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
У нее, Веры Алексеевны Лученко, доктора-психотерапевта, не было этой начальственной жилки. К тому же незаменим только специалист. Хороший слесарь, механик или замечательный музыкант, врач или любой другой профессионал, без кого нельзя обойтись. Начальник же — существо иного рода. Его миссия — не мешать специалисту. И совсем не важно, засиживается ли он допоздна, критикует ли нерадивых подчиненных или выписывает им премиальные, умеет ли, по Карнеги, запоминать имена-отчества коллег, их дни рождения. Лучший начальник тот, о существовании которого известно лишь, что он есть. Где-то. Его присутствие незаметно. Но при этом созданы условия для плодотворной работы.
А в корпорации «Энергия» у господина Рязанцева Вере предлагается место крупного медицинского менеджера, что означало: прощай, практика психотерапевта! И здравствуй, бизнес-леди! Неожиданный поворот… На несколько минут Веру приятно пощекотала мысль о возможности взять и переменить жизнь. Подняться не на одну, а на десять ступенек. Стремительно сделать карьеру, ракетой пробившись в незнакомый космос. Но она поняла, что ей вовсе не хочется быть директрисой медицинского центра всея корпорации «Энергия».
Вера закрыла глаза и попробовала вообразить себя начальницей. И почувствовала себя так неловко, что ей стало смешно. Окружающие явственно видят нимб успеха над ее головой. Коллеги, заботливо отобранные из разных государственных клиник, испытывают гамму чувств: от полного равнодушия, демонстрируя показное рвение и подобострастие перед бывшим психотерапевтом Лученко, до зависти, переходящей в скрытую неприязнь. Все знают, что еще вчера Вера Алексевна была рядовым психотерапевтом, трудилась в подведомственной строительному холдингу клинике, а сегодня она вдруг стала начальницей большого коллектива работников: от нянечек и медсестер до врачей-специалистов и профессоров-консультантов. Подчиненные начинают тихо ненавидеть главврачиху, подозревая, что основная функция начальства — ездить в загранкомандировки, жить в шикарных отелях, получать огромную зарплату и при этом ничем полезным не заниматься.
Нет, ничего подобного Вере не хотелось. У нее нет такого честолюбия, когда делают карьеру во что бы то ни стало. Однажды в детстве мама точно определила характер дочери, сравнив ее со старшим братом: «Вы похожи на двух птенцов в гнезде. Один без конца требует, чтобы его кормили. Беспрерывно пищит, так что кажется: если немедленно не накормить его, он умрет от голода. Это твой братец. А другой птенец сидит тихо, даже лишний раз клюва не раскроет, часто отдает крикуну свое: то червячка, то хлебушек, лишь бы братец не страдал». Чистая правда. Вере было неинтересно продираться к желанной цели, отпихивая других локтями. И если уж на то пошло, захоти она действительно сделать карьеру административного работника, то, с ее уникальными способностями, опытом и авторитетом, она давно стала бы руководителем. Но администрирование ее не привлекало. Она была «другой птенец». Тот, кто не пищит, есть не просит, не демонстрирует сильным мира сего своего рвения. Ей бы просто лечить людей. Делать свое дело, которое у нее хорошо получается. Отвоевывать у жизненного хаоса маленький кусочек гармонии.
«Дашка меня не поймет, — грустно вздохнула Вера, наблюдая, как далеко внизу на сцене ее подруга вручает каким-то людям грамоты и стеклянные пирамидки. — Решит, что я полная идиотка. Я прямо-таки слышу ее праведный гнев. Вместо того чтобы обеими руками хвататься за такие сказочные предложения, я собираюсь сидеть дома, без работы и одна, поскольку мои подруги обидятся на меня. Кстати, и правильно сделают! Ладно. Пусть. Но ведь жить и работать мне. Почему я должна поступать так, как кажется правильным кому-то? Даже если это самые близкие и преданные мне люди».
Да, трудная ситуация… Не дожидаясь окончания выставочных мероприятий, Вера Алексеевна направилась между рядами кресел к выходу. Она не знала, как объяснить подруге, что ее усилия по трудоустройству не увенчались успехом.
За стеной послышались бубнящие голоса. В одном из них Вера узнала один звонкий голосок. Дети приехали!.. Хотела выйти навстречу из комнаты, но не успела — дочь влетела вихрем. Пай запрыгал вокруг нее, залаял радостно.
— Ма, ты как здесь? — Оля обхватила маму за плечи, чмокнула в щеку. — Ты чего?
— Да вот, — чувствуя ком в горле, сказала Вера, — поселилась… На своих квадратных…
От радости и облегчения, от долго сдерживаемой невозможности поделиться с кем-то близким тяжестью последних дней Лученко расплакалась. Прямо у Оли на плече. Дочь вздохнула, погладила мать по голове: «Ну-ну, успокойся». Потом и сама прослезилась— из женской солидарности. Пай сел рядом с ними и склонил голову набок.
В дверь просунул голову Кирилл и застыл, открыв рот. Плачущей свою тещу он не видел еще никогда. Оля показала ему кулак из-за маминой спины.
— Брысь, — сказала она. — После.
Кирилл послушно испарился. Мать и дочь сели на диван, взявшись за руки. Вера всхлипнула:
— Андрей…
— Рассказывай, — велела Оля.
И Вера рассказала. Хотя и видела по глазам дочери, что откуда-то про Андрея знает. Может, Лидка успела? Или Дашка проболталась? Да какая разница!.. Все в лицах изобразила: свой приход тогда утром. Что увидела, что почувствовала. Как пришла Пая забрать, потом вещи, а больше в квартиру не вернулась. Как пришла сюда, в бывшую жизнь. Потом про жалобу рассказала, про возможное увольнение. Как ездила в Одессу на вечеринку «Океанимпэкса». В двух словах, скупо обрисовала свою нынешнюю работу в качестве бизнес-тренера.
Оля снова вздохнула.
— А что Андрей? — спросила она. — Так и не поговорили?
Вера пожала плечами.
— Да о чем тут говорить.
Оля погладила мать по руке, встала, прошлась по комнате и облокотилась о стол. Посмотрела на маму каким-то новым, повзрослевшим взглядом. Совсем выросла дочь, женщиной стала…
— Знаешь, мать, ты меня иногда удивляешь, — начала Оля. — Такая умная, всех и все понимаешь, всем помочь можешь, а себе — нет… Нет уж, не перебивай! Вот скажи: ты, как говорится, со свечой стояла? При измене присутствовала? Разве ты не знаешь, что иногда кажется одно, а на самом деле происходит совсем другое?
— Но не в этом случае.
— Откуда такая уверенность? Ты хоть слово Андрею дала сказать? Нет, ты решила: расстрелять его без оправданий! Ты, такая поборница справедливости — и вдруг бежишь от выяснения правды. Я тебя не узнаю!
У Веры даже слезы от таких неожиданных речей высохли. А дочь продолжала:
— Вот смотри. На тебя написали жалобу. И на поверхностный, на первый взгляд — вроде правильно написали. А по сути несправедливо. Ведь если тебе дать всего пять минут, ты в два счета докажешь, что не можешь быть виновата в смерти бывшего пациента. Вы три года не общались, ну и так далее, все прочие аргументы. Так почему же не дать Андрею этих пяти минут? Может, окажется что-то не так и не то? Как с твоей жалобой, а? Лично я не верю, что он мог тебе изменить. Ты ведь знаешь людей, чувствуешь каждого на три метра вглубь. Будь он такой, ты бы с ним не связалась.
— Люди меняются, — проговорила Вера, но задумалась. Олины горячие доводы растопили лунку в толще льда, которым она себя окружила.
— Меняются, но не в таких важных вещах… Ну что? Убедила я тебя? Вот ты уже и улыбаешься! Вижу по хитрым глазам, что убедила. Да?
— Не знаю. — Вера действительно улыбалась. — Это за минуту не решается. Посмотрим. Подумаем.
— Ура, мамкин! — Оля захлопала в ладоши. — Видишь, я дочь психотерапевта и сама психотерапевт!
— Да, ты кого хочешь загипнотизируешь. Ты мой юный манипулятор, — ласково сказала Вера.
— А что там в этом… «Океане»?
— Трудно, — вздохнула Вера. — Запутано все и много случайного. Как в калейдоскопе… Помнишь, у тебя был в детстве калейдоскоп?
— Конечно. Ну, мамуля, я в тебя верю. Ты все сможешь!.. Ну, а теперь скажи, как поживает мое роскошное венчальное платье? Сшила?
