Противостояние - Семенов Юлиан Семенович (читать книги без регистрации TXT) 📗
– Привычка это… Не инстинкты, как у животных, не внутренний, врожденный разум, а именно привычка…
– После этого случая вы и уехали от них?
– Не сразу. Я ведь еще училась, да и маму было жаль…
– Они очень страдали по Коле?
– Свыклись. Сначала надеялись, что вернется, очень ждали в пятьдесят шестом, думали, сидит, не пишет, не хочет отца подводить, знаете, как тогда на родственников репрессированных смотрели… А он еще давал уроки на дому, а за это сразу б погнали из школы!
– «Он» – это… Кротов?
– Да. Мне невозможно называть его «отцом»…
– Культа сына в доме не было? Борца за Родину? Погибшего солдата?
– Он не любил громких слов… Держал фото у себя над кроватью, и все.
– А сам воевал?
– Нет.
– Значит, считаете, зло, свершенное ближними, неминуемо порождает какое-то особое чувство противостояния, обнаженную доброту, что ли?
– Ну это вам, пишущим, лучше определять, – ответила Галина Ивановна и вдруг вскочила со стула: – Бог мой, чайник!
С кухни она весело прокричала:
– Ничего, на заварку хватит. Вам покрепче?
– Если можно.
– Можно. Мне дядя присылает из Адлера, он там на фабрике работает, развешивает чай…
– Чей дядя? – спросил Костенко, чувствуя постоянное неудобство из-за того, что не может говорить женщине правду. Но он понимал, что делать этого нельзя – а вдруг Милинко… Какой там, к черту, Милинко?! При чем здесь несчастный Григорий Милинко?! Пусть вечная память будет солдату морской пехоты Милинко, мы ему воздадим память, вот только найдем Кротова, мы его найдем обязательно, а сейчас надо молчать, потому как может статься, что Николай Кротов решит навестить «сестру», спросит про родителей – не полная же он беспамятная скотина? Злодей подчас сентиментальнее нормальных людей. Вдруг ему папину фотографию захочется получить, того папы, который мог маму из-за черного английского пиджака хлобыстнуть по лицу… Тут много чего-то такого, что может пролить свет на характер Кротова… Поэтому ненавидь себя, Костенко, но сиди, тяни резину, играй, змействуй, однако сумей набрать столько информации, сколько можно. Деталь решает успех книги или картины; так же и у тебя. Деталь – и операция готова, только деталь точная, бесспорная.
…На всякий случай поинтересовался:
– Из детского дома в последние месяцы вас никто не разыскивал?
– Ну как же, разыскал воспитатель…
– Любили воспитателей?
– Очень. На всю жизнь…
– А как звали того, кто вас разыскал?
– Ой… Я даже не запомнила, он так невнятно сказал, на поезд торопился, сказал – скоро нас всех соберет на встречу…
– Интересно своих питомцев найти, я его понимаю…
«Надо срочно дать ориентировку на Осташков, – понял Костенко, – впрочем, видимо, поздно. Он наверняка должен был поехать к матери Милинко. Или уже был там. Он должен там быть, он наверняка там был – когда только? Почему сейчас? Он должен был навестить „родные“ места сразу же после войны. Нет. Тогда побоялся бы – вдруг шальная проверка документов, а там одна старуха Милинко на весь район, однофамильцем не скажешься…»
– Вы что задумались? – спросила женщина.
– Да так, лезет в голову разное… Покажите ваш семейный альбом, а?
– А чего ж не показать, покажу.
Костенко долго перелистывал альбом, потом удивленно спросил:
– А где ж Коля?
– Как где? Там. И в осовиахимовской парашютной школе, и на аэродроме в Адлере…
Костенко подвинул женщине альбом, она начала медленно перелистывать страницы.
– Поглядите, это отец наших людей, – она кивнула на спящих щенков. – Красив, а?
– Очень.
– Только глаза желтые, это плохо; желтоглазые – дурни, очень доверчивы, но одновременно злые. Странный симбиоз, да?
– Да, – ответил Костенко, наблюдая за ее пальцами, переворачивавшими страницы, – очень странный.
– А это мой муж. Вы его дождетесь?
– Зависит от того, когда он возвращается…
– По-разному. Иногда за полночь, он делом живет.
– А это кто? – спросил Костенко, указав на пожилого бородатого человека.
– Дядя Авессалом, я ж говорила, который чайник, – она засмеялась своей шутке. – Из Адлера, брат мамы…
Женщина пролистала альбом до конца, удивилась, начала листать снова:
– Как же так, здесь были три фотографии: Коля в осоавиахиме, на аэродроме и перед уходом в армию…
– Он там бритый был?
– Коля? Нет, с чубом, красивый парень, косая сажень в плечах, копия отца, словно вылитый.
– Галина Ивановна, а отец… Кротов… был жадным человеком?
– А что такое жадность? – задумчиво спросила женщина и снова начала перелистывать альбом; на лице ее было недоумение.
– По-моему, жадность не нуждается в определении…
– Еще как нуждается… Он был расчетлив: чертежник, что ж вы хотите, а один из его дядек ловил собак, этим и кормился, сдавал на мыловарню… Мама ненавидела дядьку, я помню, когда он однажды заговорил о нем, мама крикнула: «Умоляю тебя, никогда не говори при мне об этом изверге!»
– Почему?
– Какие-то вещи даже у мамы спрашивать неловко. Она тогда побледнела вся, синяки под глазами мгновенно набрякли… Нет, но где же Колины фотографии?!
– Ваш воспитатель альбом смотрел?
– Конечно, это ж у нас в традиции – альбомы рассматривать.
Перед тем как показать Кротовой фотографию ее сводного брата, Костенко спросил:
– Вы не договорили, Галина Ивановна… Про жадность и расчетливость…
– Понимаете, мама очень добрая была, ангельской души женщина… Готовится, например, его день рождения отпраздновать, пирогов напечет, самогонки нацедит, на водку он денег никогда не давал, а пироги мама делала с луком и картошкой, объедение… С яйцами еще очень любила печь, с грибами; мы с ней часто в горы уходили, грибов насобираем, насушим, а потом всю зиму суп едим, картошка своя, ничего у него можно и не просить… И еще мама икру делала грибную – знаете, какая икра?! Ну вот… Поставит приборы на стол, стаканчики там, тарелки, а он только пальцем тычет: «Здесь кто, здесь кто, здесь кто?» Мама отвечает, а он: «Этот мне не нужен, этого морду видеть не хочу, этот слишком болтает, распустился, позволяет себе всякое, от греха, нечего с ним знаться; этого не пущу, пьяница, начнет песни орать, как в деревне…» Когда умер, на книжке осталось девять тысяч… А черный костюм так себе и не купил…
