Тамбур - Малышева Анна Витальевна (версия книг TXT) 📗
— Покушать не…
— Нежелаем! — сквозь зубы оборвал официантку Дима. И тут же смягчился:
— Простите, девушка, нам надо поговорить. Принесите кофе и коньяк и дайте несколько минут посидеть спокойно.
Официантка резко развернулась. По лицу этой Заморенной белокурой девушки было видно — она глубоко разочарована, слегка обижена и сильно устала. Маша проводила ее, взглядом.
— Разговор серьезный, то есть… Ты не принимай его слишком всерьез… — торопливо заговорил Дима, снова пытаясь взять ее за руку.
— Так серьезный или… — Маша указала взглядом на кольцо, лежавшее в пепельнице. Из-за него официантка, желавшая поменять пепельницу на чистую, ушла ни с чем. А что ей было делать? Переложить кольцо в чистую пепельницу или умыкнуть его вместе с грязной? — Забери. Повторяю, оно мне ни к чему.
— Я куплю тебе другое, — Дима все-таки забрал кольцо и опустил его в карман пиджака. Им принесли кофе и коньяк. Маша по-прежнему ни к чему не притрагивалась, зато Дима лихо выпил. — Машенька, дело есть. Это пустяк, но от него для меня очень многое зависит…
— Мне какое дело?
— А ты заработаешь.
— Чего?! — протянула она и рассмеялась. Не слишком искренне, однако довольно громко. Из-за соседних столиков на них оглянулись. Лицо Димы подурнело — так бывало всегда, когда он злился. — Каким это образом? Магазин свой ограблю?
— Не шути, мне невесело, — оборвал он ее таким серьезным, совершенно трезвым тоном, что девушка разом примолкла. — Я под подозрением в убийстве, понимаешь?
— Ты не один такой счастливец.
— Стой! — Он окончательно протрезвел. — Если говорить о тебе — ты чиста. Этого соседа убитого не знала, да и убить бы не смогла. Я…Да какое мне дело до него? У меня своих забот по горло. А Танька…
Маше было очень неприятно, что он так пренебрежительно называет женщину, с которой был близок, но она смолчала. Дима явно пытался что-то сказать, но не мог. Его лицо, которое она некогда считала красивым, часто передергивали мелкие судороги.
— Танька все-таки его соседка, — с трудом докончил тот.
— Ну и что?
— У меня к тебе просьба… Прости за это дурацкое колечко. Я заплачу пятьсот долларов, хочешь? Ну восемьсот! — Его глаза метались, как загнанные, голос дрожал. — Ну, не могу я больше!
— В чем дело? — Теперь уже Маша пыталась поймать его руку. Она видела, что бывший любовник в отчаянии, и забыла все — и суровые наставление отца о том, как должна себя вести порядочная девушка, и более мягкие советы матери на ту же тему… Ей было жаль Диму.
— Пожалуйста, пойди к ней и скажи, что сбилась в показаниях. Что теперь хочешь дать новые, правильные.
Девушка смотрела на него так, будто он внезапно превратился в одну из тех фотографий, которые щедро развешивают возле отделений милиции.. Это длилось миг. Потом ее заколотила сырая холодная дрожь и она порадовалась тому, что сидит в людном месте, в переполненном душном кафе, где нет места призракам: А он все говорил, ероша темные-волосы и глядя на нее с надеждой:
— Все просто. Пойдешь к ней и скажешь, что перед тем как войти к нам в комнату…
«К нам…»
— И застать нас…
«Вас…»
— Ты все-таки заглянула на кухню. Ну, попить воды! — Его голос то и дело проседал, как мартовский снег под солнцем. — А там…
— Был труп… — ответила она таким ледяным тоном, какой остановил бы самую щедрую оттепель. Дима удивленно сморгнул:
— Зачем?! Нет! Главное, не перепутай! Там никого не было, пока был я! Ты видела обычную пустую кухню, понимаешь?!
— Понимаю, — пробормотала Маша, — ты хочешь сделать себе алиби. Чтобы я показала, будто ты невиновен, и пока вы там с нею кувыркались, на кухне было пусто? Так?
— Оставим это! — Дима смотрел уже не умоляюще, а твердо. — Ты меня не любишь, нечего и ревновать! И никогда не любила, так — развлекалась! Не возражай!
Маша и не думала возражать. Он пугал ее все больше, и в ее сердце уже не осталось ревности — только страх. В следующий миг Дима коротко и ясно все объяснил. Она должна сказать Татьяне не только это.
— Ты вернулась туда, понимаешь? Ты решила, что разговор не окончен, и захотела с нами поквитаться! Но меня там уже не было, я ушел чуть не сразу после тебя!
Она и сама наверняка дала такие показания! А ты вернулась где-то через полчаса. И дверь ее квартиры была незаперта. А когда ты вошла на кухню — увидела труп!
Маша вскочила:
— Сума сошел, да?! Рехнулся?!
— Да ты не к следователю пойдешь, а к ней! На пять минут! — Дима тоже встал. Официантка, давно караулившая засидевшихся клиентов, торопливо принесла счет. Тот уплатил и вывел упиравшуюся Машу из кафе:
— Она испугается, а тебе-то чего бояться? Ее нужно припугнуть, понимаешь? Сделай это для меня! Я ведь заплачу! Ну хорошо! — мужчина с трудом переводил дух. — Пускай будет тысяча долларов.
— Зачем все это вранье? — Она легко вырвалась — тот на миг ослабил хватку. Попыталась заглянуть ему в глаза, но Дима их прятал. — Да ты же… Нет, не сумасшедший. Ты — убийца!
И бегом бросилась в сторону метро, задыхаясь от морозного воздуха, проглатывая его вместе со слезами и ужасом, что он ее нагонит. Маша даже не решалась оборачиваться и, только пробежав порядочный кусок Проспекта Мира, остановилась, прижав руку к груди.
Потом застегнула куртку. Никто за нею не бежал — все торопились по своим обычным предновогодним делам.
«А если не убийца — зачем ему это нужно?!».
* * *
Голова уже перестала кружиться — сотрясение мозга было несерьезным. Алла перестала соблюдать постельный режим, но четко следовала совету следователя — сидеть дома и не высовывать носа на улицу. Ей нелегко было с этим смириться. В маленькой съемной квартирке, которую она оплачивала частью из собственных заработков, частью — с помощью родителей, было невыносимо тоскливо. До сих пор она воспринимала свое временное жилище как место, где можно выспаться и наскоро приготовить вегетарианский ужин. Теперь, оглядевшись, Алла поняла, что такой подход завел ее слишком далеко.
«А если зайдет хозяйка? Она же меня выкинет!»
Квартира была неимоверно запущена. Устроить беспорядок всегда легче на маленькой территории, чем на большой, но и при условиях малогабаритки Алла превзошла саму себя. Вещи валялись кучами — где придется. У нее была привычка швырять их на пол, если она переодевалась. Была куча, которую она про себя называла «на выброс», была куча актуальных вещей — оттуда Алла время от времени извлекала что-нибудь подходящее. Была уже совсем непонятная куча — смесь из последних покупок в секонд-хэнде и буддийских лавочках. Там лежали тряпки, которые она купила «просто так» и еще ни разу не надевала.
Кровать не застилалась месяца два, белье явно нуждалось в перемене. Алла не любила стирать, и потому чистое белье добывала исключительно у мамы. Та, разумеется, не отказывала, выдавала свежие простыни, забирала в стирку грязные, но ворчала, что она при этом ощущает себя прачкой.
«Да, пора бы съездить к маме… — подумала девушка, уныло оглядывая свое жилище. — Как хорошо, что она ничего не знает о…» Нащупав больное место на затылке, поморщилась. Родителям Алла ничего о покушении на ее жизнь не сообщила. Она отлично знала, чем это обернется — ее попросту затащат обратно в лоно семьи, за шкирку, будто капризного котенка. Как будто ей не двадцать четыре года, а всего четыре. Как будто она уже и сама не может за себя постоять! Нет, говорить ничего не стоило, тем более что дело так и не было заведено. Голубкин был прав — девушка по размышлении признала это. На каких основаниях заведут дело?
Ударили ее или она сама упала и приложилась обо что-то головой? Нечего тут расследовать. Никто с нею не свяжется;
Алла с горечью вспомнила насмешливей совет следователя: «Пойдешь к ментам — оденься поприличнее».
А, собственно, зачем? Разве девушка в деловом костюме не такой же гражданин, как девушка в индийской шали и платке на голове? Глупости все…
Алла решила немного прибраться — так просто, для того чтобы не сойти с ума от скуки. Телевизор не работал — квартирная хозяйка знала об этом, но утверждала, что жиличка обязана починить его за свой счет, если хочет смотреть. А то — привезти свой. Алла махнула на это рукой — не в телевизоре счастье. Да и времени нет — то учеба, то работа… А родители еще говорят, что она занимается черт-те чем!
