Виктория Света (СИ) - Зосимкина Марина (мир бесплатных книг txt) 📗
На крыльцо особняка вышла сдержанно одетая женщина средних лет, видимо, прислуга. Всплеснула руками, засуетилась, пропуская в дом хозяйку и сопровождающего ее свойственника. Затворяя входную дверь, кинула внимательный взгляд в сторону въездных ворот, убедилась, что они заперты.
А Валентин приготовился ждать. Если Вика не появится здесь до ночи, он вновь поедет к злой Танзиле и вновь будет униженно с ней разговаривать. Плевать. Он не собирается откладывать намерение на какой-то там в перспективе следующий день, неделю, месяц. Разговор должен состояться сегодня. Слишком нервно-затратной оказалась назначенная им же самим процедура, не стоит ее переносить на потом. Валентин всерьез волновался, и этот факт от себя не скрывал. С самим собой он всегда старался быть честным.
Чувство, которое самочинно вселилось в его сердце прошлым сентябрем, восемнадцатого числа, в пять тридцать пополудни, в тот день и час, когда он увидел Вику впервые, не подпадало под банальное определение влюбленности. Не только потому, что оно в данном контексте виделось пошлым, но, что важнее – неточным. А Валентин признавал лишь точные формулировки.
В свои неполные тридцать лет он уже был авторитетным специалистом в области медицинской микробиологии, хоть и без диссертаций и без опубликованных в научных журналах работ. Зачем? Чтобы доказать собственную состоятельность? Ему без официального признания нравилось искать и получать ответы, которые затем облекались в вещественный результат. Валентин был фанатиком биотехнологий, знающим, работоспособным и, главное, талантливым, что выражалось в его изобретательности и нередких озарениях. В активе имелись отлично оснащенная лаборатория и небольшой штат сотрудников, почти друзей.
В личной жизни все было сложнее. Дело в том, что Вальке Попову никогда не нравилась собственная физиономия, с самых одиннадцати лет. Не нравилась настолько, что он избегал лишний раз посмотреться в зеркало. Со временем это сделалось для него проблемой. В пацанской дружбе твоя рожа не имеет главенствующего значения, здесь царят другие критерии и законы. А вот девчонок Валька начал стесняться. Ему постоянно мерещилось, что юные леди, посматривая в его сторону, хихикают, шушукаются и пренебрежительно морщат носики. Вальку это и убивало, и бесило одновременно.
В сумрачного подростка – самоеда и аутсайдера – он лишь потому не превратился, что вовремя нащупал выход. Он обзавелся внутренней дополнительной опцией, чем-то вроде сценического безразличия, того самого, которое помогает актеру театра и кино убрать психологические зажимы, какого бы урода или придурка в данный момент он ни изображал. Неплохая броня для ранимого эго.
Не сразу, но у него получилось. Он одолел тяжкую зависимость от стороннего мнения и начал упиваться своим лихим пофигизмом. Плевал он теперь на презрительные ужимки одноклассниц, соседок, сокурсниц. Никакая ехидная подначка, выдаваемая за дружескую шутку, теперь не достигала цели, и ухмылки в спину не волновали совершенно. С девицами он разговаривал язвительно и фривольно, щедро демонстрируя незаинтересованность в их одобрении, а в качестве развлечения и некоей сатисфакции не отказывал себе в маленькой радости убийственно острить, раня и круша их самооценку. Не было случая, чтобы он хоть единожды промазал, полоснув наотмашь по самолюбию, и не было случая, чтобы терзался виной, заметив, насколько рана глубока.
Как ни странно, такие изуверские манеры манили девчонок, словно мошкару на патоку. Им нравилось из-за него страдать и его же добиваться. Отвоеванный у судьбы статус притягательного циника и невозмутимого сердцееда Вальку пьянил, открывая новые возможности. Однако пользоваться таковыми Валентин не торопился, по причине для большинства его сверстников откровенно дикой. От финишных любовных сцен его удерживала мысль, что по окончании вкусного, а может быть даже и крышесрывательного прямого контакта с какой-нибудь девушкой-вамп, с ней же придется и разговаривать. То есть беседовать. То есть вести диалог. Хоть о чем-нибудь, но придется.
А о чем? О брендах и трендах? О сплетнях с тусовок или из соцсетей? И делать вид, что вся эта чушня ему интересна, просто офигеть, как интересна? Перспектива трезвила и не давала возможностям развернуться.
Потом ему повстречалась… не важно, как ее звали, он хочет забыть. Она была очень яркой: красивой, аристократичной и знающей себе цену. При этом интеллектуалка. При этом тоже весьма остроумна. Просто-таки эльфийская принцесса. И Валька влип. Он вел себя рядом с ней, словно увалень-тролль, от восторгов любви потерявший последний рассудок.
Как только «эльфийка» уверилась, что влип очкарик основательно, она взялась упражняться в дрессуре, это ее забавляло. Более всего ей нравилось дергать его бедную душу за ниточки-веревочки. За все веревочки, которыми он к ней успел привязаться. Дергала, упиваясь своей властью и любуясь эффектом: недоумением, ревностью, болью… Многим чем.
А Валька помыслить не мог, что она его бросит. Ей можно было все, вернее – многое. А она решила, что все, глупышка.
Ее предательство предусматривалось краткосрочным, чисто для укрепления влияния. В жизненные планы «эльфийской принцессы» Попов-младший встраивался идеально: папа-финансист, сам Валька на ту пору заканчивал Ломоносовский и уже имел хорошие перспективы. Терять его она, конечно же, не собиралась. Но самонадеянность подвела, и это был прокол. Валька вырвался, хотя потери были велики.
С полгода проболел, залечивая рану, а может, и дольше. А исцелившись, освобожденно осознал, что теперь никакая вкрадчивая стерва не сможет его поработить, чтобы затем всласть поиздеваться. Наученный лютым опытом, он этого просто не позволит, потому что не подпустит близко даже самую гениальнейшую из стерв.
Хорошую вакцину привила ему та, чье имя он не хочет вспоминать. Не западай, не доверяй, не очеловечивай. Не забывай наращивать шкуру. И будет тебе, Валька, счастье.
С тех пор он уже мог свысока и с изрядной долей сарказма следить за тщетными и потому нелепыми попытками какой-нибудь светской гусыньки взять на себя управление его подсознанием, когда и если в ее кукольной башечке зарождалась фантазия, что ироничный дылда-интроверт с платиновой кредиткой в бумажнике поплыл, заглотив предложенную наживку.
Смешная. Право слово, смешная и наивная. Хотите в кафешку? Пожалуйте. Хотите в киношку? В постельку? В Париж на уикенд и на недельку в Монако? Милости просим, отчего же… Нам же тоже ж скучно, мы же не деревянные… Мы даже поговорим с вами. О трендах… Вернее, говорить будете вы, а мы, загадочно улыбаясь, послушаем. И только. И все. Остальное – забудьте.
Бывало, конечно, что в череде его приятельниц встречались и умненькие, изображавшие славных бархатисто-розовых созданий, кротких и нежных. Такие с милым бесстрашием признавались Попову в любви и желании родить от него бэби.
В любви! Блин, это же надо! Ни одной он не поверил, ни единой. Пускай он циник, но именно поэтому честен перед собой. Обладатель физиономии задумчивого бультерьера, будучи прямым и единственным наследником столичного банковского дома, не может разжечь в красивой и гламурной леди иной страсти, кроме жгучей жажды денег, желательно больших. Не может по определению. А некрасивые и негламурные Вальке не нравились самому.
Тем днем, когда Валентин впервые увидел Вику, ему и в голову не пришло задаться вопросом, насколько она красива и красива ли вообще. Ему было все равно, какой у нее нос, рот, глаза, фигура. Это являлось вторичным, где-то за дальней периферией. Если точнее – это вообще не имело никакого значения.
Потом вообще случилось из ряда вон выходящее и совершенно непредвиденное: Вальке безудержно захотелось с ней говорить. Обо всем говорить – о себе, о своей жизни, обо всем. И забросать ее вопросами, бесчисленным множеством вопросов. Узнать ее мысли, чувства, мечты, представления… В полупустом вагоне дальней электрички, устроившись на обитой дерматином жесткой скамейке, держать тонкие ее пальчики в своих ладонях и говорить, не отрывая взгляда от любимого лица, и слушать, и снова говорить под стук колес и сиплые свистки встречных поездов, под плавное за пыльными стеклами окон скольжение полей и перелесков.
