Ритуальные услуги - Казаринов Василий Викторович (электронные книги без регистрации .txt) 📗

— И не удастся, — быстро вставил я.

— Да, — сумрачно согласился Малахов. — Но не потому, что Сергей Ефимович вдруг сделался добрым самаритянином и, устыдившись прошлых деяний своих, раздал капиталы бедным. Как раз наоборот — он добрался до тех ступеней нашей иерархии, где нанимать тривиальных киллеров считается признаком дурного тона. Зачем? Когда и так любого, кто тебе не по ноздре, можно пустить на дно вполне цивилизованно. Просто приводятся в действие механизмы влияния, начинаются легкие подергивания нужных ниточек… Глядишь, и на неугодного тебе деятеля наехала прокуратура — ай-ай-ай, какая незадача! Глядишь, и какой-то другой деятель, сдуру наступивший Сергею Ефимовичу на мозоль, оказался в СИЗО, да еще в камере с крутыми ребятами, — ах, бедный он, несчастный! А потом этого несчастного в один прекрасный день находят в камере повешенным. Так что его штатный специалист по прежним крутым разборкам, можно сказать, в последнее время отдыхает. И занимается легальным бизнесом.

— А кто он такой?

— Некто Астахов.

То ли вороны взорвались острым криком где-то высоко над нами и, стронувшись со своих насиженных мест, волнистым черным покрывалом застелили и без того приглушенный солнечный свет, слабо сочащийся сквозь старый лес, то ли просто в глазах моих немного потемнело. В голове возник густой и тяжелый, отдаленно напоминающий колокольный, звон. Из состояния прострации вывел жар сигаретного огонька, лизнувший онемевшие пальцы. Я поискал, куда бы бросить окурок — сорить в чистом и опрятном, посыпанном желтым песком пространстве вокруг могилы рука не поднималась, — так и не нашел. Малахов достал из сумки пластиковый стаканчик, налил в него минералки, я с благодарностью кивнул, утопил в шипящей воде окурок и, кажется, опять обрел дар речи.

— А он мне понравился. Думал, в кои-то веки в нашем городе встретил приличного человека… А что их связывало?

— Служба, — просто отозвался Малахов.

— Ага. Служили, значит, два товарища в одном и тем полке, — пропел я. — А потом: вот пуля пролетела и — ага! Вот пуля пролетела, и товарищ мой упал.

— Да нет. Если вокруг ребят из этой конторы пули и летали, то лишь в крайних случаях. Но дела делались такие, что лучше б человек, который на крючок попал, в самом деле словил пулю.

— Ты хочешь сказать…

— Хочу, хочу, — усмехнулся Малахов. — Когда-то эта контора называлась Комитет госбезопасности.

— А наш стерильный клиент тут при чем?

— А при том, что жил да был в те славные времена молодой перспективный сотрудник комитета, и в один прекрасный день его назначили курировать ряд научно-исследовательских институтов. Строительной механизации в том числе. А в ту пору скромным научным сотрудником, завсектором в этом институте трудился еще один перспективный, подающий надежды специалист, уважаемый товарищ Сухой Сергей Ефимович. И надо же так случиться, что в институте компетентными органами были выявлены изрядные махинации. По теперешним-то временам — так, ерунда, мелочь: институту отпускали средства для разработки проекта загородного поселка будущего. Такие образцово-показательные деревни, где будут жить наши труженики полей со всеми удобствами. Работа закипела. Но что-то не заладилось дело, не пошло, а потом про этот проект потихоньку забыли. Образцовая деревня между тем была спроектирована и отстроена: в одном живописном районе Подмосковья. Только обитали в этих симпатичных загородных домиках, разумеется, не крестьяне.

— И наш подающий надежды заведующий сектором?

— Ну что ты… За кого ты его держишь? У него чутье, как у легавой. Он в это дело ввязываться не стал. Он просто все знал. Но молчал до поры до времени. Ну вот. И молодой товарищ Астахов вызывает как-то к себе в кабинет товарища Сухого: садитесь, располагайтесь разговор у нас будет долгим. Ай-ай-ай, товарищ Сухой, говорит товарищ Астахов, как же это вас, такого образцового товарища, угораздило впутаться в дела дирекции… Нет, вы, конечно, ничего не воровали. Но ведь все знали, не так ли? Почему же не просигналили? Нехорошо, так настоящие партийцы не поступают. Но, впрочем, мы можем вашему — и только вашему персонально делу — не дать хода. И вообще, человек вы энергичный, инициативный, пора вам заняться живым делом, знаете ли, в Академии наук есть хозяйственное подразделение, оно ведает всякими бытовыми делами наших уважаемых академиков, порой у них возникает потребность что-то строить на своих дачах, ну и так далее… Словом, вы конечно же согласны этот хозяйственный отдел возглавить. Ну вот и прекрасно — приступайте. Работайте. Обвыкайтесь. Заводите знакомства среди ученой публики, входите в доверие. А мы с вами будем регулярно встречаться и беседовать.

— То есть он был, выходит, стукачом?

— Выходит. А ты спроси, кто из тех, кто теперь сидит наверху, им не был… Ну а потом… Потом наш клиент хорошо поработал в Академии наук, откуда ушел и создал один из первых строительных кооперативов. И дело пошло. И так потихоньку стала создаваться эта империя.

Я вспомнил, как гордо реял на легком ветерке в Строгино стяг над участниками пикничка, — помнится, я предположил тогда, что государство в государстве должно обладать всеми необходимыми символами и атрибутами, вплоть до валюты и тайной полиции.

— Ну, насчет валюты не знаю, — заметил Малахов. — А что касается корпоративной службы безопасности, то, когда в таковой возникла необходимость, ее и возглавил товарищ Астахов. Они, кстати, регулярно встречаются. На территории Астахова. Сергей Ефимович заезжает к твоему приятелю в офис раз в неделю, по понедельникам. Наверное, по старой памяти, как ездил в свое время для докладов о каверзах академиков на Лубянку.

— И о чем таком старые друзья толкуют?

Малахов пожал плечами.

— Неужели ваши ребята не удосужились наладить прослушку?

— Шутишь? Астахов человек профессиональный. Он и близко ничего такого не допустит, если ты имеешь в виду жучки и прочие шпионские штучки.

— Астахов… Так это, выходит, его ребята охраняли сынка Сухого? И в институте в том числе.

Малахов угрюмо молчал, и только мерная пульсация желвака под напрягшейся кожей оживляла его неподвижное лицо.

— И, стало быть, это его ребята… — Я покосился на памятник и прикусил язык.

— Да. Если ты имел в виду Светку… — Невзирая на мой протестующий жест, он плеснул мне в стакан водки.

— Откуда тебе так много известно про это? — спросил я, вертя в пальцах стакан.

— Ну, у меня были концы в Комитете. В свое время.

Мы выпили. Со стороны дороги донеслось простуженное фырканье не в меру шумного движка — мимо протарахтел, изрыгая пары голубоватых выхлопов, мотороллер землекопов, в кузове которого кощунственно звонко дребезжали лопаты и еще какие-то металлические инструменты. Я бросил взгляд на часы и поднялся.

— Мне пора грести.

Малахов поймал меня за рукав куртки. В его глазах стоял какой-то кромешный, обездвиженный сумрак.

— Отдай его мне, — тихо сказал он.

— Нет.

— Почему?

— Ты что заканчивал?

— Экономфак МГУ. Потом — заочный юридический.

— Тебе приходилось убивать людей?

Он долго молчал, потом едва слышно произнес:

— Нет.

— Ну вот видишь.

Возможно, Малахов что-то говорил мне в спину, достаточно громко и, может быть, срываясь на крик, но я уже не слышал его голоса, вернее сказать, просто впитывал звук — затылком, спиной, ногами, — однако смысла звука, еще долго висшего на моем загривке, уже не улавливал, вот разве что настороженно поводил плечами, как и всякое растительное существо, не слишком радующееся вторжению на свою территорию постороннего, тем более человека, который может ненароком или же намеренно, походя обломить одну из твоих ветвей, сорвать лист, чтобы налепить его на нос, а то в запальчивости или остром приступе дурного настроения или вообще без видимой причины отхлестать прутом тебя по бедрам или пнуть ногой холмик муравейника, так мягко и тепло обнимающего твои щиколотки, — и так я незаметно для себя и окружающих пророс на том взгорке, слева от мусорной кучи, где в беспорядочном, сумбурном навале обнимались клочья выполотой из могильных холмиков сорной травы, волглые полотнища истрепанных газет, пустые бутылки и объедки скорбных трапез, изломанные скелеты некогда пышных венков, с которых давно осыпалась траурная хвоя, оголив проволочные прутья каркасов, а еще недавно пламеневшие пурпуром ленты выгорели настолько, что адресованные усопшему слова казались почти до дна высосанными немилосердным солнцем, и лишь стойкие к переменам климата и налетам ненастья бумажные цветы хоть как-то оживляли эту груду кладбищенских отходов. Я пророс там тихо, незаметно, укрывшись в порыжевшей от зноя высокой траве, и разве что меня тревожили время от времени визиты крайне суетливых трясогузок да мучительные накаты жажды и острое желание закурить, а впрочем, продолжалось это не слишком долго: солнце уже перевалило точку полуденного зенита, когда он появился.