Наш маленький Грааль - Литвиновы Анна и Сергей (е книги txt) 📗
И в чем-то приятельница из Америки, безусловно, была права. Но только оказалось, что городу, где отовсюду – из магазинов, ресторанов и кабинетов дантистов – прекрасной скороговоркой звучит итальянская речь, можно простить все. Что ни словечко, то произведение искусства. Bella! Donna! Rogazza! А эти безупречно вылизанные витрины на Монте Наполеоне? А роскошный, похожий на дворец вокзал? А местные старушки – все сплошь в шубах, несмотря на то что на термометре плюс пятнадцать? Да и насчет местной кухни американка погорячилась, потому что Маша никогда прежде, когда бывала в немногих московских ресторанах, не ела ничего похожего на местное ризотто или пармскую ветчину. Не говоря уже о маленьких уютных барчиках, где подают напоенный солнцем кампари…
И еще, конечно, очень бы хотелось посетить Ла Скала. Такой шанс – старое здание театра совсем недавно после реконструкции открылось! Маша, конечно, не то что завзятая меломанка, но в столичном Большом все спектакли пересмотрела. Балеты – с удовольствием, оперы – без восторга. А вот в Милане, она давно слышала, именно вокальное искусство на высоте. Не зря же в девятнадцатом веке Стендаль и Байрон, когда бывали в Милане, каждый вечер проводили в опере. И писали о здешних спектаклях восторженные рецензии. Может, благодаря Teatro alla Scala, где в свое время дирижировал великий Тосканини и пели Шаляпин с Собиновым, она изменит оставшееся еще со школы мнение о том, что опера – тоска смертная?
Но только, увы, подобной культурной программы для русской делегации не предусмотрели, а когда Маша отправилась за билетами самостоятельно, оказалось, что они раскуплены на сезон вперед. И единственный шанс в оперу попасть – как в России, пытаться стрельнуть лишний билетик. Иногда их продают, потому что в кассы билеты сдать все равно нельзя.
– Но максимум, что вас ждет, – просветила ее темпераментная, несмотря на седины, кассирша, – это самая-самая галерка. Двадцать евро, слышно хорошо, только, увы, ничего не видно. И очень душно, многие девушки, особенно если беременны, часто в обморок падают.
Да хоть как – только бы послушать знаменитую «Травиату» Верди в исполнении настоящих мастеров. Наверняка будет что-то исключительное. Не только голоса изумительные, но и зрелище роскошное. Вон даже по афише видно: солисты стройные, красивые, лица – одухотворенные. Не то что в нашем Большом, где Татьяна Ларина тянет под сотню килограммов, а Онегин – не только толст, но еще и на огромных каблуках, чтобы выше казаться.
– Grazie, – поблагодарила Маша кассиршу.
И грустно двинулась прочь. Обидно, конечно, будет прийти за час до спектакля, на всякий случай при параде, потоптаться перед входом и, очень вероятно, уйти ни с чем. И только помечтать, чтоб ее сюда в роскошной карете подвезли: когда театр строился, в нем специальный фронтон предусмотрели. Чтобы прямо в здание в каретах заезжать.
…В этот момент ОН к ней и подвалил. Неприметный такой дядька, лет пятидесяти, с ощутимой лысиной. Нетипичный какой-то итальяшка – они-то все волосатые. Обратился по-английски:
– Мадам, наверно, туристка?
– Наверно, – сухо ответила Маша.
– И интересуется «Травиатой»?
– Возможно, – осторожно откликнулась она.
Это еще, интересно, кто? Неужели тут тоже есть спекулянты – вот уж не ожидала… Но, похоже, она не ошиблась. Потому что мужчина понизил голос и горячо, с придыханием, заговорил:
– Тогда я готов дать вам изумительный шанс. Уникальный! Единственный в мире! Потряса…
– Сколько? – перебила она.
Мужик осекся. Пробормотал:
– Вы деловая женщина. Двести евро.
– Это нереально, – покачала головой Маша.
– Партер. Середина. Мягкое кресло. Восьмой ряд.
– Нет, извините, – вздохнула она. – Звучит заманчиво, но это мне не по карману.
– Что ж… – вздохнул мужичок (странно, он явно был итальянцем, но определение «мужичок» по отношению к нему так и напрашивалось). – Очень жаль. – И зачем-то взялся объяснять: – Я не особый знаток оперы, а моя жена ее обожает до такой степени, что всегда ходит сюда одна, чтобы никто не отвлекал ее от музыки пустой болтовней. Но сейчас ей пришлось срочно уехать, понимаете ли, срочная командировка, а билет остался, и я взялся его пристроить и подумал, что такая ценительница искусства, как вы, не откажется от такого шанса…
– Вы уже говорили про шансы, – вздохнула Маша. – Но я могу себе позволить только последний ярус. Тот, что по двадцать евро.
– А вы надолго приехали в Милан? – неожиданно поинтересовался мужик.
– На три дня, – пожала плечами Маша.
– Но потом приедете еще? – продолжал пытать он.
– Вряд ли.
– И вы уедете, так и не посетив Ла Скала? Не повидав божественное горло Марии Каллас?
– Какое еще горло? – опешила Маша.
– Не знаю, как сейчас, но до реконструкции ее горло в фойе выставлялось. Заспиртованное. В банке. Ну, знаете, как у вас, в Санкт-Петербурге. В Кунсткамере.
– Какая гадость… – пробормотала Маша.
– Вы можете на него не смотреть! – поспешно проговорил мужичонка. И продолжил давить: – Ну так что? Берете билет?
– Нет, – вздохнула Мария. – Я приду вечером, перед спектаклем. И попробую достать лишний. За разумные деньги.
– Это нереально, – отрубил собеседник. – Вечерами сюда приходят сотни студентов, понимаете – сотни! И все они мечтают только об одном. О недорогом билетике на галерку. Так что вам ничего не светит. А тут: самое престижное место! Партер! Обитое бархатом кресло! И акустика! В том месте, которое я предлагаю вам, она особенно изумительна!
Ситуация начинала ее веселить, и Маша лукаво улыбнулась навязчивому мужичку:
– А вы случайно не рекламный агент?
– Я литератор и не-на-ви-жу торговлю! – живо откликнулся он. – Но жена сказала, чтобы я обязательно пристроил ее билет, потому что двести евро – это немалые деньги, но в кассу их обратно не принимают, а прийти вечером я не смогу…
– Как интересно! – всплеснула руками Маша. – А я литературовед. И буду выступать на конференции по русской литературе. Слышали, она сейчас проходит?
– Вот как… – Мужичок вдруг смутился. Постоял, подумал и вдруг выдал: – Тогда сто восемьдесят.
– Сто восемьдесят чего? – опешила Маша.
– Евро. За билет. А двадцать – скидка за то, что мы с вами коллеги. Я верну их жене из собственного кармана.
– Нет, вы все-таки не литератор, а коммерсант, – усмехнулась Мария.
– Сто пятьдесят. Вы только подумайте! Альфреда сегодня будет петь Массимо Джордано! А Виолетту – сама Кристина Каллардо Домас, от ее сопрано люди впадают в ступор! А вы придете вечером, грустно постоите под дверью – и вернетесь ни с чем!
– Сто пятьдесят евро – это все, что у меня есть с собой.
– Вот и отдайте их мне, – не растерялся он.
– Вы не поняли. Сто пятьдесят – на все три дня, что я сюда приехала.
– Ох, ну о чем тогда с вами разговаривать! – горячо воскликнул мужичок.
Но не ушел. Снова задумался. И наконец выдал:
– Хорошо. Сто. Но это мое последнее слово.
– Но…
– Сто – или я ухожу. Подумайте! Жермона будет петь сам Ренато Брузон! И дирижер – Риккардо Мути!
Полный, конечно, бред. Отдать две трети всех своих денег всего лишь за несколько часов в мягком кресле… Но, с другой стороны, дядька прав. Совсем скоро она уедет и, наверно, не вернется сюда никогда. К тому же, по закону жанра, именно сегодня вечером Илья Александрович или итальянец Марио позовут ее прогуляться. А она в ответ лишь эффектно пожмет плечами: «Сорри. Вечером я занята. Иду в Ла Скала».
И Маша, вздохнув, потянулась за кошельком.
В оперу она явилась при параде – лучшее платье, туфли на каблуках, плюс фамильное ожерелье с четырьмя микроскопическими бриллиантами. И тут же поняла, что, несмотря на все ее ухищрения, выглядит она здесь, в партере, абсолютной Золушкой. Маша не очень разбиралась в haute couture и драгоценностях, но даже ее скромных познаний хватило понять: наряд каждой из прочих дам тянет как минимум тысяч на десять евро. Ох, эти вечерние платья с открытой спиной! А туфельки, как в сказке, сплетенные будто из лилий! А украшения! Сколько ни убеждай себя, что бриллианты – всего лишь стекляшки, однако их обладательницы столь горделиво выгибают шеи… Так снисходительно позволяют кавалерам поддерживать себя под руку… Как ни убеждай себя, что это все лишь мишура, но в Ла Скала очень хочется поражать.
