Чары Клеопатры - Головнёв Леонид Петрович (мир книг .TXT) 📗
Зашуршало одеяло, послышались торопливые, жаркие поцелуи, а потом пыхтение, восторженные охи, ахи. Вано не выдержал и забрался на лежанку к Машеньке. Она не сопротивлялась…
Прощались гости в угрюмом молчании.
Чай из самовара тоже пили молча. Когда Маша потянулась к сахарнице, Наталья ударила ее по руке и прошипела:
— Подстилка солдатская.
На глазах девочки выступили слезы. Она вдруг поняла, что в деревне ей больше жизни не будет. О том, что произошло ночью, станет известно всем, и ее задразнят, затравят.
«А ты, а ты сама?» — хотелось крикнуть тетке в лицо, но она промолчала, глотая слезы. Что теперь толку обвинять других? На ней, на ней самой лежит пятно позора. Это она понимала своим детским, вдруг разом повзрослевшим умом.
Гости, поблагодарив хозяев за хлеб-соль, собрались в дорогу. Не отдавая себе отчета в своих действиях, Маша выскочила во двор вслед за своим первым любовником.
— Ваня, ты же обещал…
— Садись! — открыл дверь кабины Вано. — Залезай!
Когда дед вышел на крыльцо, БТР уже выехал на дорогу.
Маша, дичась, сидела в кабине. Мысли путались в ее детской головке, но она твердо знала одно: назад в село ей пути нет.
Вано понимал ее чувства — он, мучивший ее ночью, думал, как искупить свою вину. Когда БТР остановился на станции, Вано взял Машу за руку и подвел к вислоусому проводнику пассажирского вагона. Сунул ему смятые сторублевки:
— Вот девочка. Доставь ее до Грозного. У меня там отец живет. Дашь ей в пути чаю и сухарей, не обеднеешь.
— Доставим в лучшем виде, — осклабился проводник и поднял Машу на ступеньку.
Маша безвылазно сидела в служебном купе и смотрела в окошко на проплывающие пейзажи. На вопросы любопытного проводника не отвечала.
— Прошлась бы, Маша, по вагону, что ли. Ноги размяла бы, а то затекут, — предложил проводник.
Она отрицательно покачала головой. Ей было стыдно. Казалось, что каждому известно о том, что с ней произошло ночью.
…В Грозном отца Вано Маша не нашла и стала проституткой. Потом началась война. Все русскоязычное население покинуло Чечню. Девочка добралась до Москвы, прибилась к стае таких же маленьких товарок. Ночевали они в подвалах, зимой грелись у труб теплотрассы и вентиляционных решеток метро. Подворовывали, пристрастились к наркотикам.
Все, что Маше удавалось заработать, она тратила на зелье.
В Москве ее несколько раз вылавливали во время милицейской облавы, помещали в детский приемник, пытались взять на попечение разные благотворительные организации, однако Маша каждый раз убегала. И дело было вовсе не в стремлении к свободе. Просто она понимала, что за стенами интерната ей придется распрощаться с «феней», а это было выше ее сил.
Постепенно она сформировалась в миловидную девушку, несмотря на условия, умудрялась следить за своей внешностью. На нее заглядывались многие мужчины, иногда делали серьезные предложения, но Мария их бездумно отвергала. Ее интересовали только деньги. Дилеры, шнырявшие у трех вокзалов, стали ее добрыми знакомыми, и ей, как постоянной покупательнице, делали скидки.
Здесь, на перроне, и встретил ее случайно возвращавшийся на родину Вано. К тому времени он был уже наркодилером, и у него в запасе всегда была «феня».
Счастливчик предложил ей бросить занятие проституцией и быть с ним вместе, соединить судьбы.
— Я бы и рада, — сказала Маша, — но вряд ли это получится.
— Ты о деньгах? У меня хватит на двоих.
— Дело не в деньгах… Понимаешь, Вано, меня тут, в Москве, каждая собака знает. И девочки, и… клиенты. Мне нужно полностью сменить обстановку.
Вано задумался.
— Ты права, — сказал он. — Давай уедем в Питер. Там я сниму квартиру, есть там у меня одна на примете.
Маша согласилась.
Вано снял на Васильевском двухкомнатную квартиру, правда, обшарпанную. Знакомые ленинградские дилеры помогли ее обустроить. Вот так и появились у Счастливчика впервые в жизни и жена, и дом.
Теперь он мчался туда на всех парах, а рядом сидел болтливый Леха.
Маша встретила их радушно. Все, что было в холодильнике, она выставила на стол, быстро приготовила горячее. Посидели, выпили, поговорили о жизни в Питере.
Когда супруги наконец остались одни, Вано рассказал ей о последней своей одиссее.
— Значит, все деньги у тебя?
— О чем и речь, Машка, — прошептал Вано. — Я что надумал… Деньги заберем себе, уедем в Тбилиси. Там нас не найдут, другое государство. И заживем счастливо.
— А Леха? — спросила Маша.
— Его придется убрать, ничего не поделаешь, — сказал Счастливчик. — Дам ему смертельную дозу.
Глава 28
Всюду деньги…
Что ни говори, а колония есть колония. При всех благах и послаблениях, которых сумела добиться Клеопатра, она оставалась в неволе. Вскоре о ее беременности стало известно всем. Одни товарки советовали сделать аборт, а вот у Нинель было другое мнение.
— Рожай, и никаких гвоздей! — сказала она Клеопатре.
— Ты же знаешь, как все получилось… — начала было та, но подруга перебила:
— Да знаю я все. И скажу тебе так: кто отец ребенка — для женщины не имеет никакого значения.
— Он пропойца, наркоман…
— Да ты сама, голубушка, в прошлом наркоманка. Забыла, что ли?
— Нинель, я имею в виду наследственность…
— А я твою наследственность имею в виду! Знаешь, как за последнее время шагнула вперед медицина? Почистят гены твоему ребеночку, как новенькие будут.
— Нинель, ну что ты несешь.
— Знаю, что несу. За деньги тебе что хошь сделают. Возьмешь за бока своего армяшку жирного…
— Какого армяшку? — Клеопатра сделал вид, что не понимает, о ком речь.
— Ну, этого, который к тебе иногда шастает… Он ведь банкир?
— Откуда ты знаешь? — удивилась Клеопатра.
— Я многое знаю, девочка, — подмигнула ей Нинель.
В общем, Клеопатра решила рожать.
Залесская перевела Зулейку Ильину на щадящий режим. Ее поместили в отделение для беременных, которое никогда не пустовало. Молодые зэчки любыми способами пытались забеременеть, чтобы облегчить свое положение. Заключенной с грудным ребенком по закону полагались различные послабления и льготы, при особых обстоятельствах — вплоть до досрочного освобождения.
Трудно описать чувства, охватившие Алексея Ильина, когда тот узнал от нее всю правду. В конечном итоге он одобрил решение Клеопатры.
Для свидания Залесская предоставила им служебную жилплощадь. Это была вполне приличная квартира, с холодильником, японским телевизором, ковром на полу в гостиной, правда, выцветшим.
Алексей изголодался по жене: с капризной Ангелиной у него вышла серьезная размолвка, и буфетчица отказала ему в доступе к телу. Ильин даже обрадовался этому. И вот встреча с женой.
Однако в постели Клеопатра вела себя скованно.
— Ладно, мать. Пора под прошлым подвести черту, — решительно сказал Алексей. — В конце концов, все могло кончиться гораздо хуже.
— Куда уж хуже.
— Могли, скажем, башку тебе проломить в той проклятой курганской гибэдэдэшке. А так… — Ильин умолк и вдруг неожиданно улыбнулся.
— Что — так? — спросила Клеопатра.
— Может, это звучит и кощунственно, но ты забеременела первый раз в жизни. Разве это не благо?
Потом они, перебравшись на кухню, сели за стол и стали вычислять время родов, строить планы.
Возвратившись в Москву, Ильин по просьбе Клеопатры встретился с Саркисом Саркисяном.
— Надо побыстрее вызволить Клеопатру из колонии. От этого зависит здоровье и будущее ребенка, — сказал Саркисян.
— А как ее вызволишь? — спросил Алексей.
— Это уж моя забота, — ответил банкир…
За два месяца до положенного срока Клеопатра почувствовала сильные боли внизу живота. Вызванный в камеру врач констатировал преждевременные схватки. Через день у Клеопатры родилась девочка. Измученная роженица с тревогой спросила у медсестры:
— А жить она будет?
— Врач обещал.
