Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Нагорный Алексей Петрович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
— Намечать нечего, — вздохнул Колычев. — Есть только один главный пункт. Нужна связь Пантелеева. Выйдем на связь — попытаемся через нее подобраться и к нему самому. Но все это теория. Дело далеко не обычное, я уже имел честь вам об этом сообщить.
— Имел честь вам сообщить, — негромко повторил Вася.
— Извините, — смутился Колычев. — Мне трудно привыкнуть к новой манере. Я достаточно стар уже.
— Не обращайте внимания, Нил Алексеич, — улыбнулся Коля. — Василий нынче с левой ноги встал. Мы все, Нил Алексеич, уважаем ваш опыт и человеческие качества, честность вашу уважаем. И вас, как нашего наставника и учителя.
— Ладно, — сказал Вася. — Я не спорю. Нил Алексеич, не держите сердца на Васю, лады?
— Лады, — рассмеялся Колычев.
Когда все разошлись, Бушмакин вздохнул:
— Боюсь, вычистят от нас Колычева как социально чуждый элемент. Думаю обратиться в Москву, к товарищу Дзержинскому. Как считаешь?
— Могу подписаться, если надо, — сказал Коля.
— Ну ладно. — Бушмакин снова вздохнул. — По заводу нашему не скучаешь? А я, Коля, шибко горюю. Во сне вижу — станок крутится, стружка бьется…
— Да нет этого ничего, — простодушно ответил Коля. — Стоят заводы.
— Я ж тебе про сон, чудак человек, — хмуро уронил Бушмакин. — Ладно, иди работай. Я, пожалуй, к Сергееву пойду.
Через пятнадцать минут Бушмакин уже входил в Смольный. С памятного 1917-го здесь почти ничего не изменилось, только вместо матроса у входа стоял добротно одетый часовой в буденовке. В приемной Сергеева не было посетителей, и Бушмакин решил, что ему крупно повезло, но секретарь сказал, что Сергеев уехал на завод и будет только вечером. Бушмакин расстроился и хотел уже уходить, однако секретарь остановил его.
— У вас, собственно, какой вопрос?
— С кадром у нас непорядок, — уклончиво ответил Бушмакин.
— Вот и прекрасно! — почему-то обрадовался секретарь. — Все кадровые вопросы решает инструктор адмотдела товарищ Кузьмичев, а он у себя!
— Спасибо, — хмуро поблагодарил Бушмакин и прошел в кабинет Кузьмичева.
Тот встретил его приветливо, встал навстречу, усадил, дружески улыбнулся:
— Столько времени работали вместе, а познакомиться так и не пришлось. Слышал о вас много хорошего, очень рад!
Бушмакин хотел честно сказать, что тем же ответить никак не может, потому что ничего хорошего о Кузьмичеве не слыхал, но потом вспомнил, что пришел с просьбой, а когда просишь, надо не хмуриться, а улыбаться. «Ну и бесхребетная ты личность, товарищ…», — изругал себя Бушмакин, но вслух произнес другое: — Я рассчитываю на вашу справедливость и объективность, товарищ Кузьмичев. Приказано выключить из службы всех бывших полицейских, невзирая на лица и заслуги.
— Ну и что же? — улыбнулся Кузьмичев. — Это решение партии. А вы не согласны?
— Согласен. Но я знаю старинную истину: «Исключение подтверждает правило». Я прошу сделать исключение для старого специалиста, товарища Колычева Нила Алексеевича. Это ходячая энциклопедия розыскной работы, ходячая картотека и…
— И ходячая компрометация Советской власти, — снова улыбнулся Кузьмичев. — Вы задумались над тем, что многие граждане знают вашего Колычева как бывшего полицейского чиновника, бывшего дворянина и вообще — бывшего? У народа возникнет вопрос: если Советская власть использует в своей работе бывших, она пуста! Она не в состоянии сама по себе ничего решить, ничего обеспечить и больше того: народ может засомневаться! А это, скажу я вам, печально, если не больше.
— А указания товарища Ленина о тактичном и бережном отношении к старым специалистам? — закипая, спросил Бушмакин. — Вы о них знаете?
— Эти указания не распространяются на полицию, неужели вы этого не понимаете? Странный вы человек! — удивился Кузьмичев. — Ведь вы просите за тех, кто нас преследовал и истязал. Что за близорукость!
— Я прошу в интересах дела. А оно у нас, надеюсь, общее?
— По-вашему, корабль революции в опасности только потому, что какой-то там Колычев будет исключен из списка личного состава УГРО? — съехидничал Кузьмичев.
— Если Колычев и такие, как он, будут и впредь помогать Советской власти, — упрямо сказал Бушмакин, — корабль революции только быстрее поплывет!
Кузьмичев задумался на мгновение:
— Ваша настойчивость и убежденность делают вам честь, товарищ Бушмакин. Хорошо, я разберусь.
— Ну вот и славно, — растаял Бушмакин. — Ухожу от вас в полной надежде, товарищ Кузьмичев!
Бушмакин ушел. Кузьмичев нажал кнопку звонка:
— Я вас вот о чем попрошу, — сказал он секретарю. — Направьте начальнику милиции напоминание: всех бывших полицейских уволить в течение десяти дней без всякого исключения! Это все. Впрочем, нет. Напомните, как фамилия товарища, который только вышел?
— Да вы его должны знать? — удивился секретарь. — Вы же с ним вместе работали!
— Я не спрашиваю вас, с кем я работал, — холодно заметил Кузьмичев. — Если вы не знаете, имейте партийное мужество честно сознаться в своей неосведомленности.
— Бушмакин его фамилия, — нахмурился секретарь.
— Вот видите, — назидательно сказал Кузьмичев. — На пустые пререкания мы с вами потратили несколько драгоценных минут. Это не по-государственному. Так вот, о Бушмакине… Составьте от моего имени докладную на имя первого секретаря. Отметьте, что Бушмакин — товарищ политически незрелый. Думается, уголовным розыском руководить ему рано.
— Да он пожилой уже! — наивно удивился секретарь.
— Значит, поздно, — отрезал Кузьмичев.
Колычев, конечно же, не догадывался о том, какие тучи собрались над его головой. Он настойчиво работал над делом Пантелеева, пытаясь отыскать хоть какие-нибудь подходы к матерому бандиту. В обеденный перерыв Колычев пригласил Колю прогуляться. Они вышли на набережную Екатерининского канала. Была ранняя весна, над утомительной мозаикой «Спаса на крови» синело ситцевое петербургское небо, внизу, за чугунным парапетом, черная вода несла щепки, сломанные стулья и всякий хлам — городское хозяйство пока бездействовало.
— Красивая церковь? — вдруг спросил Колычев.
