Оборванные нити. Том 2 - Маринина Александра Борисовна (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
После обеда Олег Алексеевич позвал Сергея в ординаторскую.
– Биохимия Красиковой пришла, – сказал он равнодушно, глядя в лежащий перед ним листок с результатами анализа крови. – Свободный гемоглобин в плазме – четырнадцать, гематокрит вырос до пятидесяти восьми, пи-аш крови – семь целых ноль две сотых. Ну, студент, отвечай, о чем говорит такой результат?
– Тяжелый гемолиз, нефропатия и ацидоз, – без колебаний ответил Саблин. – А вы что, меня экзаменуете?
– Да так, – усмехнулся доктор, – проверяю, можно ли на тебя больных оставить, чтобы в туалет спокойно сходить. Про тебя по отделению прямо легенды ходят, дескать, ты не хуже дипломированных врачей знаешь, что и как нужно делать, чтобы людей с того света вытаскивать. Вот я и решил лично убедиться, такой ли ты грамотный или так, фуфло.
Саблин недоуменно пожал плечами и вернулся к своим больным. Через час у Красиковой резко упало давление, и он немедленно поставил в известность Олега Алексеевича. Тот невозмутимо положил перед собой лист назначений.
– Ну, умник, подтверждай свою репутацию, говори, что ты стал бы делать.
Сергей подумал несколько секунд. В принципе, ответ был ему известен, он успел все обдумать, пока шел из палаты в ординаторскую, и сейчас просто на всякий случай проверил сам себя.
– Я бы увеличил объем инфузии, – помолчав, сказал он. – Добавил бы растворы электролитов и реополиглюкин.
– Ишь ты, щедрый какой! – фыркнул Олег Алексеевич. – Будто ты сам не знаешь, что реополиглюкин – страшный дефицит, его в отделении – считаные флаконы, и расходуется он только в самых экстренных случаях.
– Разве Красикова – не экстренный случай? Когда же еще применять этот препарат, если не сейчас?
– Вот именно, что не сейчас, – в голосе доктора зазвучало усталое раздражение. – Хотела баба помереть – и пусть себе помирает. У нас нечем лечить тех, кто жить хочет, а Красикова жить не хочет. Она ведь если и выкарабкается, останется инвалидом до конца жизни, будет манной кашкой через трубочку питаться. Ох, не люблю я этих суицидентов! Силы на них тратишь, препараты, знания и умения прилагаешь, а для чего? Для того, чтобы они пришли в себя, оклемались, нагло спросили врачей: «Зачем вы это сделали? Почему вы не дали мне умереть?», а потом повторили попытку. Лучше уж весь наш ресурс направить на спасение жизней тех, кто хочет жить и знает, как своей жизнью правильно распорядиться, а не тех, кто не справляется с собственной жизнью и не знает, куда ее девать и что с ней делать. Ладно, студент, все ты правильно говоришь, реополиглюкин будем вводить. Хотя и жалко каждый флакон до соплей.
И это тоже не было для Сереги в новинку, подобные рассуждения он слышал от врачей реанимационного отделения не один раз. Все-таки нет на свете ничего интересней, загадочней и притягательнее смерти! Во всяком случае, для него, Сергея Саблина. Он вот уже который год пытается разобраться и в механизме умирания, и в отношении людей к этому непознанному до конца явлению. И с удивлением обнаруживает самые разные виды, формы и проявления и самой смерти, и отношения к ней.
Он выполнил назначение Олега Алексеевича, однако через короткое время давление у Красиковой упало до показателей 60 на 20. Сергей кинул взгляд на дренажную банку от желудочного зонда и обратил внимание, что по дренажу идет не грязно-бурая мутная жидкость, а темно-вишневая кровь. Кровотечение!
Саблин бросился за доктором, который тут же помчался в палату, на ходу бросив:
– Возьми на первом посту аминокапронку, срочно капать!
Когда Сергей вернулся в палату, там кроме Олега Алексеевича находился и ответственный дежурный по отделению.
– Давай быстро аминокапронку, – обратился к нему доктор, – давай дицинон, готовь систему с преднизолоном, будем интубировать и на аппарат переводить.
На шум и суету в палате прибежал медбрат с соседнего поста и кинулся помогать Сергею. Они работали уже вчетвером. Из коридора донесся грохот колес – это катили аппарат искусственной вентиляции легких. Одна сестричка вкатила в палату аппарат ИВЛ, следом за ней тут же появилась вторая, державшая в руках реанимационный ящик, из которого извлекла и начала готовить инструменты к интубации трахеи. Саблин поймал себя на том, что не уверен до конца: правильно ли действуют врачи и что вообще происходит. Видно, рано его похвалили, и легенды, которые якобы ходят о нем по отделению, не имеют под собой никакого основания. Мало он еще знает, ох, как мало! Вот сейчас, если бы не было рядом врачей, он точно растерялся бы и не смог принять правильного решения. А в результате мог бы погибнуть больной. Учиться ему еще и учиться!
Красикову заинтубировали, перевели на аппарат, и работы Сергею прибавилось.
– Олег Алексеевич, а почему вы ее не везете в операционную? – спросил он. – Ведь очевидно же, что желудочное или пищеводное кровотечение.
– Щас! – сквозь зубы откликнулся доктор. – Как хирурги ее на операцию возьмут с таким давлением? И что они там будут оперировать? Стенку желудка или пищевода со сплошным некрозом? Да она у них в руках расползаться начнет. Там же по сути одна сплошная язва. Будем ее тянуть на аппарате, аминокапронку капать, может, кровотечение само и остановится. Да, не забудь положить ей на живот пузырь со льдом.
Холод способствует спазму сосудов и уменьшает кровотечение, об этом Серега Саблин знал еще с детства.
Когда в 8 часов утра следующего дня Сергей уходил с суточного дежурства, Красикова так и лежала на аппарате ИВЛ, капала «система», в банке от желудочного зонда медленно повышался уровень буро-красной жидкости. Сдав палату сменщику, Сергей, перед тем как уйти, бросил взгляд на женщину-суицидентку. Он отчего-то был уверен, что больше не увидит ее.
Муж Красиковой все еще сидел в коридоре перед входом в отделение реанимации. Он поднял на Саблина глаза, в которых читалось непереносимое страдание.
– Она жива? – шепотом спросил Красиков. – Только правду скажите, я должен знать.
После бессонной ночи, проведенной на стуле в коридоре, лицо мужчины выглядело изможденным и страшным, а щеки, покрытые отросшей щетиной, казались грязно-серыми.
– Жива, – коротко кивнул Саблин и торопливо прошел мимо.
«Нет, – думал он, невольно ускоряя шаг, чтобы как можно быстрее отдалиться от убитого горем мужчины, – я не смогу. Я никогда не смогу. Хорошо, что она еще жива. А если бы нет? Если бы сейчас мне пришлось ему сказать? И увидеть смертный ужас и удушающую тоску в его глазах? Нет!!! Я никогда не буду клиницистом. Я не стану лечить людей. Я не хочу!!! Говорят, что у каждого клинициста есть свое кладбище, но зато и есть толпа тех, кто ему благодарен и готов отдать ему и всю свою любовь, и последний кусок. Мне не нужна ничья любовь. Мне не нужно, чтобы мне отдавали последний кусок. Пусть у меня ничего этого не будет, но у меня не будет и кладбища. Нет!!! Не хочу!!! Ни за что».
Когда через три дня Сергей Саблин заступил на следующее дежурство, он, как обычно, заглянул в журнал умерших, чтобы узнать, какие из реанимационных случаев закончились летальным исходом, и увидел в списке фамилию Красиковой. В краткой записи о причине смерти было указано: «Тяжелая степень отравления уксусной эссенцией. Ожог рта, глотки, пищевода, желудка и тонкого кишечника. Ожог верхних дыхательных путей. Экзотоксический шок. Токсическая нефропатия тяжелой степени». Вот и все. Остались позади свадьба, беременность, ожидание ребенка, радость материнства и отцовства, проблемы, трудности, минуты счастья, страшное горе, невыносимое чувство вины, несправедливые обвинения, скандалы, побои, принятие самого, наверное, трудного и самого неправильного, с точки зрения врача, решения, физические страдания отравившейся Красиковой и нравственные страдания ее нелепого и недалекого мужа. Теперь вся жизнь этой женщины уложилась в несколько слов, записанных в журнале умерших неразборчивым, типично «докторским» почерком. Один ее поступок привел к смерти, смерть повлекла за собой крушение целого мира, который никогда уже не будет таким, как прежде. Вот в чем необратимость смерти. Вот почему она так притягивает Серегино внимание.