Секрет комнаты кузена Джеффри - Дойл Артур Игнатиус Конан (серия книг .txt) 📗
— Так ужасно оставлять тебя здесь. Я не могу, — сказал Беатрис, замешкавшись, но я была решительно настроена на приключения и ни за что не хотела отказываться от своего предприятия. Я посмеялась над её колебаниями и напрасными угрызениями совести и добавила, что если она останется здесь, то через минуту сама превратится в привидение. Наконец, я уговорила её и, заметив её печальный встревоженный взгляд, поцеловала её напоследок и уверила:
— Дорогая моя, не надо из-за меня терзаться. Ты ведь знаешь: у меня стальные нервы. Никогда в жизни я ничего не боялась.
Глупые, хвастливые слова! Я нередко говорила их прежде, но после всего случившегося уже не повторю никогда!
III
Когда шаги Беатрис стихли, мне вдруг стало одиноко и как-то нехорошо, тревожно; однако, собравшись с духом, я успокоила себя мыслью, что «это чертовски забавно», как бы сказал Хью, и поспешила заняться приготовлениями ко сну, не позволяя себе расслабиться и впасть в нервное состояние.
Вскоре, высвободившись из бального платья, я надела тёплый пеньюар и меховые комнатные туфли; они пришлись как нельзя кстати в этом промозглом погребе. Куда сложнее было расплести косы. Сидя перед зеркалом, я невольно предавалась фантазиям и, позабыв про испуг и холод, про всё на свете, размышляла о том, женится ли Хью на мисс Барнет, поправит ли он таким образом пошатнувшееся семейное благосостояние. С завидным упорством я предавалась самобичеванию, которое никогда, полагаю, не бывает столь изощрённым, как в семнадцатилетнем возрасте. Я строила самые мрачные воздушные замки: Хью женится на богатой наследнице, Беатрис уезжает и поселяется вдали от Эрнсклифа, и я уже никогда не вернусь в старый добрый замок. Я попыталась представить себе своё будущее — и мной овладел неукротимый приступ уныния: я оказываюсь в далёкой незнакомой стране, живу с родителями, о которых у меня сохранились лишь смутные воспоминания.
Я сидела, скорбно глядя в глубину зеркала, как вдруг заметила, что за спиной, с портрета в меня угрюмо вперились чьи-то глаза. Они смотрели серьёзно и важно, как обыкновенно глядят портретные лица. Я поспешно обернулась и устремила взгляд на портрет, прежде мной не замеченный; на него падал свет от моей свечи. На картине был изображён молодой человек, вовсе не безобразной наружности, хотя глаза, точно всматривающиеся во что-то, были прищурены, напряжены и хмуры, как бывает у близоруких людей, а губы вот-вот готовы были скривиться в презрительной усмешке, что придавало неприятное выражение его чертам, которые, если б не это, можно было бы назвать красивыми. Несомненно, это был злосчастный Джеффри. Чей ещё портрет убрали бы из холла, где в память о прежних владельцах Эрнсклифа была устроена почётная портретная галерея? Пристальные, внимательные глаза заставили меня содрогнуться. Загипнотизированная, я насилу смогла оторвать взгляд: казалось, будто губы Джеффри вот-вот придут в движение, а палец — поднимется и укажет на спрятанные сокровища. О, как легко было смеяться над призраком в светлых, праздничных комнатах наверху! Совсем иное дело оказаться одной в зловещей комнате, под неподвижным взглядом прищуренных портретных глаз.
У меня возникло ощущение, будто по затылку стекают холодные капли воды; я поняла, что оказалась во власти нервного перенапряжения. Оставалось только одно: поторопиться с ночными приготовлениями, юркнуть под одеяло, укрыться с головой и попытаться рассеять сном дурное наваждение.
Решительно, но чересчур резко я встала со стула и ненароком задела подсвечник: он грохнулся на пол, свеча погасла, и я оказалась в кромешной темноте.
Что и говорить — ужасное положение! И всё же было в нём что-то комическое, смешное, что придавало мне духу. Я тотчас вспомнила, что не далее как несколько минут назад в холле пылал камин, а на нём всегда можно найти коробку спичек и две запасные свечи. О том, чтобы переодеваться в темноте, наедине с ужасным портретом, и речи быть не могло. Я протянула руку и, хоть и не совсем представляла себе, куда идти, всё же стала ощупью подвигаться, как мне казалось, в сторону двери. И вдруг нога моя подвернулась — должно быть, угодила в дыру в ветхом ковре — я стала падать, но меня поддержала стена впереди, точнее сказать, дверь; когда я навалилась на неё, она вдруг подалась, отворилась, я обо что-то споткнулась, и в то же мгновение услышала позади резкий щелчок — дверь захлопнулась.
Несомненно, я очутилась в холле, только почему вокруг такая кромешная тьма? Мог ли камин, ещё недавно горевший, вдруг за какие-то считанные минуты потухнуть? И даже если он потух, почему не светится окно на парадной лестнице? И почему здесь такой странный затхлый запах, как будто сюда почти не проникает свежий воздух?
Какое-то мгновение я пребывала в замешательстве, затем решила пройти ощупью вдоль стены. В скором времени я непременно добреду до стола, он стоит всего в нескольких шагах справа от двери, что ведёт в комнату кузена Джеффри. Я зашагала вперёд, как вдруг моя рука упёрлась в другую стену, перпендикулярную той, вдоль которой я шла. Миновав угол, я двинулась дальше и вскоре наткнулась на какой-то сундук или ящик, по высоте приходившийся мне по пояс. Я обошла его и опять на моём пути стали попадаться сундуки, мешки и ящики.
Господи, где я? Неужели я ненароком забрела в какой-то чулан? Нет, не похоже. Его нет в комнате кузена Джеффри, — я была в этом уверена. Снова и снова я пыталась нашарить вверху и внизу ручку двери, но мои попытки оказались тщетны: деревянные стены были гладки, дверь, в которую я вошла, бесследно исчезла, хотя, несомненно, я не один раз обшарила стены по всему периметру своей темницы. По-видимому, это была небольшая комната, длинная, но очень узкая. Я подняла руку и убедилась, что она не достаёт до потолка. Я была озадачена и испугана — кажется, я даже не отдавала себе отчёта в том, что начала кричать: мной овладела уверенность, что сбылись мои легкомысленные слова, причём сбылись самым ужасным образом. Похоже, я обнаружила потайную комнату, в существование которой никто не верил, а может быть, если судить по сундукам и мешкам, что стоят; вдоль стен, я нашла и клад, который когда-то искали в замке и не нашли.
Голос мой отозвался эхом во мраке, но никто не пришёл на помощь, не слышно было ни малейшего звука, ни одного шороха. До сих пор с содроганием вспоминаю чувство полного одиночества и отчаяния, сковавшее мне холодом сердце. Я была совершенно одна в жестокой враждебной темноте, невесть где!
Мне кажется, я могла бы сойти с ума, но, по счастью, самая мысль, что сознание меня оставляет, придала мне сил, коих хватило на последнюю решительную попытку вернуть себе самообладание. Я принялась молиться всем сердцем, вверяя свою судьбу Богу, затем до меня дошло, что, в конечном счёте, моё положение скорее можно назвать смехотворным, нежели ужасным. По-видимому, я оказалась в каком-то дотоле неведомом углублении в стене, вероятно, где-то внутри наружной стены; и хотя, возможно, моим спасателям потребуется немало времени, чтобы обнаружить потайную пружину, на которую я нечаянно наступила, зато, несомненно, не составит большого труда выставить дубовую панель, чтобы я могла вылезти в отверстие в стене. В восемь, самое позднее, девять часов, за мной придёт горничная, и всё, что мне сейчас нужно, так это поберечь голос, а не срывать его понапрасну, чтобы, когда придёт горничная, она услышала меня и поняла, что надо делать.
Успокоив себя этой мыслью, я опустилась на пол, в том месте, где стояла, — где-то посредине своего узилища — протянула руку и стала ощупывать один из сундуков — если это и впрямь был сундук: я хотела проверить, можно ли к нему прислониться спиной. Силы небесные! Что я нащупала! Что свисало сбоку сундука! Похолодевшие пальцы мои вцепились в чьи-то пальцы, закостеневшие, жёсткие, без кожи и мяса. То были кости! В ту же секунду что-то — что именно, я не смела даже помыслить; вероятно, оно лежало на крышке сундука — в ответ на моё испуганное судорожное рукопожатие со страшным грохотом рухнуло на пол, почти на меня и жутко отозвалось эхом. Смертельный страх — мерзкий, леденящий душу страх — охватил меня, и впервые в жизни я лишилась чувств. Помню, потом я долго приходила в себя, мало-помалу соображая, где я и что со мной. Когда сознание вернулось, первым моим побуждением было согнуть ноги в коленях и, подобрав платье, обтянуться им туго-туго, чтобы оно не касалось мерзкого безымянного предмета, лежавшего подле меня.
