Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Нагорный Алексей Петрович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
И вот все кончилось. Навсегда. Гробы один за другим отнесли к могиле, и вслед за отцом Серафимом провожающие запели «Снятый боже». Потом отец Серафим бросил землю на оба гроба и проговорил негромко и печально:
— Господня земля, и исполнение ея, вселенная и все живущие на ней…
Он пролил на гробы елей из кадила, проговорил «Со духи праведных», и четверо мужиков, Анисим Оглобля среди них, подвели связанные полотенца под гробы и опустили в могилы.
После поминок, устройство которых отец Серафим по своей щедрости взял на себя, состоялся разговор.
Батюшка притянул Колю к себе, погладил по-отцовски:
— Садись, обсудим, как тебе дальше жизнь ломать. Скажи, как мыслишь: здесь остаться или уехать хочешь?
— Чего же здесь, — грустно сказал Коля. — Хлеб не сеял, скотину не пас. А драться больше не могу. Не крестьянское это дело, — он повторил слова покойной матери.
— Оно верно, — кивнул Серафим. — Мне помогать станешь. По дому, по хозяйству.
— Тошно мне здесь, батюшка. Вина на мне за родителей.
— Нет, — вздохнул Серафим. — Ибо сказано: и волос с головы человеческой не упадет без воли моей… Так бог решил, Коля, и грешно тебе, человеку, быть больше бога.
В горницу вошел Арсений, прислушался, теребя пуговицу на сюртуке, вмешался в разговор:
— Уехать тебе надо, вот что я скажу.
— Куда? — спросил Серафим.
— В Петербург, — сказал Арсений.
Коля вопросительно посмотрел на него, недоверчиво улыбнулся:
— В Петербург? Мне? Не-е…
— Почему «не-е»? — весело передразнил Арсений. — Ты мне нравишься, товарищами будем!
— Гусь свинье не товарищ, — вспомнил Коля поговорку.
— Кто же из нас кто? — усмехнулся Арсений.
Отец Серафим замахал руками, запричитал:
— Не туда разговор, не туда, милейшие, надо по сути говорить в корень, в корень, дражайшие, заглядывать! Что Коля у вас делать станет? Чему учиться?
— Для начала — поживет, осмотрится. Потом возьму его в долю. Дело у меня в Питере.
— Какое? — спросил Коля.
— Особое, — усмехнулся Арсений. — Я же тебе говорил. Как, батюшка? Отпустите Колю?
Коля заплакал, уткнулся священнику в плечо:
— Не гоните меня. Сам не знаю, чего хочу. Мутно в голове, темно…
Арсений и священник переглянулись.
Серафим сказал:
— Оборони бог, Коленька. Живи, сколько хочешь, я тебя не гоню. Вижу, хотя и дорогой ценой, но почувствовал ты бога, и я этому искренне рад. Ну какая у тебя судьба в деревне? А там — столица.
Коля утер мокрое лицо рукавом:
— Думаете, так лучше будет? Верю я вам, батюшка.
— Лучше, Коля, — серьезно сказал Серафим. — Сам посуди: здесь у тебя — пепелище, там… Может, судьба твоя там?
Утром Анисим Оглобля подогнал к крыльцу Серафимова дома телегу, постучал кнутовищем в ставень:
— Здесь мы, батюшка.
Вышел Коля, бросил на мерзлую солому узелок с пожитками, перекрестился, подошел под благословение.
— Плыви в море житейское, отрок, — сказал Серафим. — И помни: отныне Арсений Александрович — твой отец и благодетель. Слушайся его во всем. Даже если удивишься чему — все равно слушайся, ибо отныне судьбы ваши неразделимы.
— Хорошо сказано, — с чувством вздохнул Арсений. — Трогай, — кивнул он Оглобле.
Коля долго смотрел назад — до тех пор, пока добротный попов дом и четырехскатная крыша не скрылись за поворотом дороги.
— Уезжаешь, значит? — вдруг сказал Анисим. — Такие дела…
— Такие, — согласился Коля.
— В городе плохо, — продолжал Анисим. — В стенку пальцем ткнешь — под потолком полыхнет. Електричество называется. Непонятно это русскому человеку. И ни к чему.
— Электричество — признак прогресса, — объяснил Арсений.
Он достал массивный золотой портсигар с монограммой и множеством наглухо припаянных к крышке значков, бросил в угол рта папироску, предложил Коле и Анисиму.
— Благодарствуйте, — отказался Анисим. — Мы нутро должны беречь. Без нутра — какой кулачный боец? А тебе, Николай, так скажу! В городе нашему брату погибель. Жил бы себе, дрались бы, как всегда, чего тебе не хватало?
— Человек должен стремиться к счастью, как птица к полету! — изрек Арсений, и Анисим посмотрел на него с уважением.
— Умен ты, вша тя заешь! Мне бы такую грамоту.
— И что тогда? — поинтересовался Арсений.
— На кой ляд вам Николай? — в свою очередь спросил Анисим. — Я вот голову сломал: чего он у вас делать станет?
— О-о, — улыбнулся Арсений. — Колю ждет большой сюрприз.
— Большой… чего? — удивился Анисим. — Это чего же будет?
— Хорошо это будет, — мечтательно сказал Арсений. — Мы с Колей таких дел понаделаем… таких дел…
— Меня возьмите, — вдруг с тоской сказал Анисим.
— Тебя? — Арсений с недоумением посмотрел на Анисима. — Видишь ли, братец. В нашем деле внешность нужна. А у тебя, извини, черт на морде шабашил. Уж не взыщи.
Потом был вокзал — маленький, кирпичный, в один этаж, с порыжевший от старости и табачного дыма пальмой в главном зале, пьяным кондуктором на перроне и беспросветной толпой с мешками за спинами, в руках, на головах.
Начинался голод. Огромные массы людей колесили по всей России в поисках доли, и теперь Коля тоже стал одним из тех, кого война и революция стронули с насиженного места и безжалостно швырнули, маня призрачной надеждой рано или поздно обрести долгожданный кусок хлеба.
Колеса грохотали на стыках. Коля сидел, привалившись к дверям вагона, обхватив свой мешок обеими руками, и старался не уснуть. Арсений объяснил, что у спящих выхватывают вещи лихие люди, которых называют странным, нерусским словом «урки».
Сам Арсений спал, удобно устроив свою лысую голову на мягком кожаном чемодане. Коля все собирался спросить, что там, внутри, но стеснялся. Было холодно, начал донимать голод. Коля с тоской посмотрел на свой мешок: надолго ли хватит ржаной краюхи и луковицы? Надо терпеть.
Вокруг все спали. Свеча мигала в спертом, тяжелом воздухе. Время от времени кто-то всхрапывал, вскрикивала во сне женщина.
Коля осторожно толкнул Арсения.
— Убери грабки, локш потянешь! — со сна крикнул Арсений и открыл глаза. Увидев Колю, пришел в себя, спросил: — Ночь?
