Милый друг, товарищ покойника - Курков Андрей Юрьевич (электронные книги бесплатно TXT) 📗
Переход длился два часа с лишним. И, честно говоря, уже зайдя в кафе и подойдя к стойке, я не почувствовал никакого торжества момента. Движение в тумане лишает человека ощущения пространства, а значит лишает его и возможности оценить пройденный путь. Так оно и было.
Тусклый свет горел в кафе, а на улице было серо. Я уселся в угол за свой любимый столик. Похоже, что я был сегодня первым посетителем. «Кофейница» невидимо сидела за высокой венгерской кофеваркой и читала книгу. Отвлеклась она только на мгновение, чтобы сделать мне кофе. И снова уселась.
В кафе вошла девушка в кожанной кепочке и коротковатой темносерой куртке, похожей на летную куртку старого образца. В руке у нее была большая папка для рисунков, а за плечом кожанный рюкзачек. Взяв кофе, она уселась по другую сторону прохода.
Мне очень захотелось поговорить с ней, познакомиться. Но ее сосредоточенность на своих мыслях остановила меня.
Я допил кофе и вышел из кафе. Пошел бродить дальше. В туман. Мои ощущения тумана, конечно, не были такими наивно-радостными и трогательными, как у Ежика-В-Тумане. Но все-таки бродить было легко, и мысли бродили в голове разные. Похоже было, что мой последний день окажется самым скучным в жизни, но это меня уже не огорчало.
9. ЧЕТВЕРГ
К вечеру среды туман немного рассеялся или же, слившись с темнотой, стал менее заметным. Когда я вернулся домой – настроение приподнялось. Я заметил отсутствие множества мелких предметов и деталей быта, унесенных бывшей женой. Она словно убрала после себя – и будильник на одной батарейке исчез, и всякие шкатулочки, щетки для волос. Вообщем квартира показалась мне чуть роднее, чем была до этого. Я легко прошелся по ней, глубоко вдохнул воздуха.
В ночь на четверг мне снились цветные сны. Я не запомнил ни одного из них, но ощущение цветности было настолько сильным, что даже проснувшись, я все еще хотел закрыть глаза и продолжать смотреть их, эти незапоминающиеся сны.
Но надо было думать о другом. Надо было готовиться к вечеру.
Я принял ванну, побрился. Погладился. Я собирался так тщательно, будто должен был быть свидетелем на свадьбе. Приготовив одежду на вечер, я засел за утренний кофе.
Вечер пришел незаметно.
Вообще 4 часа дня можно было называть «вечером» только осенью или зимой.
Оставалось два часа жизни, и не было необходимости спешить, чтобы закончить какие-то дела. Не было дел, ни законченных, ни других. Все было завершено или же не нуждалось в завершении. И чувствовал я себя чуть ли не возвышенно – я наконец мог поверить в себя, в свою способность быть решительным и хладнокровным. Может быть, ради этого и не стоило организовывать трагический моноспектакль, но ведь задумал я его не для проверки своих способностей, а то, что способности все-таки «проверились» меня только радовало.
В карман куртки перед тем, как выйти, я положил паспорт, написанное письмо. Постоял в коридоре, размышляя, что еще взять с собой, чтобы тем, кто будет выворачивать карманы у покойника, было бы что вытащить и принять за ключ к разгадке преступления. Но в голову ничего не приходило.
На прощанье я хлопнул дверью и тут же почувствовал неловкость жеста.
Видно, все-таки я нервничал.
На улице было сумрачно и прохладно.
Выйдя на Контрактовой площади из метро, я остановился у памятника Сковороде. Посмотрел на сидящие вокруг него на лавочках парочки – что за странное место для зачинающихся романов и коротких лавсторий? Может, дух первого украинского буддиста Сковороды все еще витал над этим местом, привлекая сюда молодежь. Дух даже не столько буддиста, сколько первого отечественного хиппи, прошедшего пешком всю Украину и ее российские окрестности. Вот он, официально неосознанный идеал для новой украинской молодежи. Поднять бы его образ над массами молодых трудящихся и пошли бы миллионы пешком по Украине и ее российским окрестностям!
Но время шло и мне захотелось успеть выпить кофе. Благородная мысль – для некурящего нет смысла выкуривать последнюю сигарету, но для завсегдатая кофеен последняя двойная половинка кофе – это святое!
Меня обогнал трамвай, разливая по сумрачной Братской улице желтый жидкий цвет, который тут же впитывался в асфальт. Он повернул к Днепру и снова стало темно. Только одиноко горящие окна домов выставляли свой слабый свет на улицу.
Оставался еще один квартал и полчаса времени.
Я замедлил шаг. На кофе мне понадобится не больше десяти минут.
Но кварталы на Подоле почти игрушечные – как не замедляй шаг, а через несколько шагов квартал заканчивается.
Я вошел в кафе. Тихо пел в его стенах Шафутинский. Тихо потому, что звук был максимально прикручен. Мое место было свободно. В первом зальчике сидела компашка мужиков и распивала водку. Одна парочка прижалась друг к другу за угловым столиком. И из второго зала раздавался какой-то шум. Я взял свою половинку и сел на давно выбранное место. Снял с руки часы и положил перед собой. Пил кофе, хороший крепкий кофе. Будто «кофейница» знала, что это моя последняя чашка и постаралась сварить кофе получше.
Оставалось пятнадцать минут жизни.
Я почувствовал, что у меня дрожат руки.
В кафе зашли две девчонки, заказали по пятьдесят грамм ликера.
– Только быстро, – предупредила их «кофейница». – Я сегодня раньше закрываюсь – у сына день рождения.
Я снова глянул на часы – без двенадцати шесть.
Допил кофе и взял еще одну половинку.
– Чего это у тебя руки дрожат? – спросила «кофейница» – Перебрал вчера?
Я кивнул, не желая участвовать в ее участии.
– Тебе не кофе надо, а чего покрепче, – посоветовала она. – Возьми «Кеглевича»!
– Денег нет.
– Тебе в кредит дам, – сказала она и налила мне сто грамм.
– Спасибо, – я взял кофе и сто грамм и вернулся за свой столик.
Было без пяти шесть, когда «кофейница» занервничала и стала всех торопить и выпроваживать. Мужики допили водку и без пререканий гурьбой вывалили на улицу. Из второго зала тоже вышли всякие люди в подпитии.
Я смотрел примерзшим взглядом на открытые двери, в которые все выходили, но никто не входил.
– Ну давай, не задерживай! – «Кофейница» стояла рядом, надо мной.
Я оглянулся – кроме меня и ее в кафе больше никого не было.
– Я к тебе по-человечески, и ты тоже, пожалуйста, будь человеком, – дружелюбно говорила она. – У меня Васе сегодня восемьнадцать. Надо успеть салаты сделать…
Я кивнул, доглотнул «Кеглевича», запил последним глотком кофе и пошел к выходу.
Уже «выплыв» лицом на улицу, я столкнулся с парнем в короткой кожанной куртке. Он хотел войти.
– Все! – крикнула ему «кофейница». – Закрыто.
Пропустив его на порог кафе, я отошел в сторону и с улицы слушал их разговор.
– Ну хотя бы сто грамм! – просил он.
Часы я сжимал в ладони. Было темно и я вряд ли бы разглядел местоположение стрелок, но почему-то была у меня уверенность, что именно в эти секунды наступает шесть часов вечера. И действительно, откуда-то сверху донеслись удары настенных часов.
Я медленно шел назад, на Контрактовую. Я шел и слышал шаги идущего позади меня человека. Может, это был именно он? Может именно с ним я столкнулся лицом к лицу на выходе из кафе?
Мое состояние можно было сравнить только с пронизывающей немотой. Не было ни огорчения, ни облегчения. Только страх при каждом услышанном шаге идущего позади меня человека усиливался. Я хотел, но боялся оглянуться.
Уже выйдя на освещенный поворот трамвайной линии, я оглянулся, но сзади никого не было.
Страх пропал, но пропали вместе с ним и все чувства. Снова воцарилась, разлилась по всему моему телу немота.
Я присел на пустовавшую скамейку под памятником Сковороде. Сидел и ни о чем не думал. Просто дышал.
Может к шести часам моя душа покинула меня, оставив меня без чувств и мыслей. Ей, должно быть, не нравился мой план. Душа живет в человеке и не любит терять свое место жительства.
Смешная мысль пришла в озябший мозг – если душа прописана в моем теле, а тело прописано по определенному адресу, значит у души – двойная прописка, что запрещено всеми нашими до сих пор советскими законодательствами.
