Тайна - Сидикова Зухра (читать книги онлайн .txt) 📗
Она подошла ко мне, взяла меня за руку, усадила рядом.
– Леночка, - сказала она, - хочешь поехать ко мне? Я живу возле самого моря. Оно огромное теплое синее, оно тебе обязательно понравится, оно вылечит тебя. Поедешь со мной?
Я ничего не ответила, а она обняла меня крепко-крепко.
Это первое мгновенье встречи с морем навсегда останется в моей памяти. Наверное, каждый, кто видит море в первый раз, испытывает эти чувства. Чувство восторга, изумления, детской всепоглощающей радости охватило меня. Это огромное, необъятное, бесконечное пространство, этот глубокий, играющий оттенками цвет, этот воздух, густой, насыщенный, пропитанный соленой влагой, вдруг разбудили во мне жизнь, которая с каждым днем угасала во мне. Зинаида Петровна была права – море излечило меня.
С раннего утра мы уходили на пляж, босиком гуляли по теплому влажному песку. Позже, когда немного пригревало солнце, мы поднимались по узенькой тропинке на холмы, окружавшие морской берег, к маленькому озерцу, прятавшемуся в камышах. В этом неглубоком овальном озерце вместо воды была голубоватая густая жидкость – голубая глина, которой Зинаида Петровна намазывала меня с ног до головы. Я ложилась здесь же на краю озерца, берега которого также были из голубой глины, но только уже загустевшей, твердой, и под лучами еще нежаркого утреннего солнца застывала в этой голубовато-серой корочке, засыхающей, стягивающей кожу, так, что трудно было пошевелиться. А через полчаса бежала к морю, окунаясь в его еще по-утреннему прохладные ласковые волны. И мне казалось, что тело мое становится легким-легким, что боль, сковывавшая его, отпускает, что успокаивается и затихает память.
Зинаида Петровна стала для меня настоящим другом, заботливой матерью. Ее привязанность ко мне, ее терпеливость, ее преданность вывели меня из того состояния, в котором я находилась.
Прошел год. Постепенно ко мне вернулась речь. Мне так хотелось рассказать Зинаиде Петровне о том, что я чувствую, когда вижу море, о том, как прекрасен вечерний закат, какой нежный запах у этого маленького цветка, выросшего на вершине холма, что я заговорила, не в силах сдержать своих чувств, своего восторга.
Однажды Зинаида Петровна принесла краски и альбом. У меня дрожали руки, когда, окунув кисточку в синюю гуашь, я сделала первый мазок – нарисовала море. С тех пор я рисовала, не останавливаясь. Рисовала ажурно кудрявящиеся, залитые солнцем виноградники, раскинувшиеся на пологих зеленых холмах, яблоневые сады, стоящие по весне в белоснежном кружевном мареве, детей, играющих в золотистом теплом песке у самой кромки зеленоватой мягко пенящейся волны. И чаще всего, конечно, море. Непостижимую глубину его цвета, множество его оттенков и настроений, его бесконечность.
Вспоминала ли я отца и Алену? Иногда воспоминания возвращались, особенно в дождливые бессолнечные дни, и тогда гнетущая черная тоска вдруг наваливалась на меня всей своей безысходной удручающей тяжестью. Я снова переставала говорить, запиралась у себя в комнате и рисовала, рисовала пугающие меня мутной странностью ночных кошмаров картины. Но потом все проходило. Зинаида Петровна поила меня успокаивающими травами, старалась не оставлять одну, и на какое-то время я забывала свои страхи и тот день, тот далекий день в тайге, о котором я так никому и не рассказала, даже Зинаиде Петровне. Моя жизнь снова становилась тихой, размеренной.
2
Мне было пятнадцать, когда по соседству с нами поселился на все лето пожилой художник. Он заметил меня на пляже, с альбомом в руках. Подошел, похвалил рисунок. Пригласил прийти к нему, посмотреть, как работает он. Я ходила к нему все лето. Он учил меня рисовать, говорил, что такой способной ученицы у него не было никогда. Я училась с радостью, раньше часто бывало, что я не могла в рисунке выразить то, что вижу и чувствую. Теперь это мне удавалось.
Художник, звали его Захар Степанович, приехал и на следующее лето. И снова мы часами ходили с ним по пляжу, поднимались на холмы, с которых открывалась удивительная по красоте своей, захватывающая дух, картина – море, сливающееся с небом, бесконечная, бескрайняя, головокружительная синева…
Он оказался очень хорошим человеком. Щедрым, бескорыстным, открытым. Он многому научил меня. Уговаривал ехать с ним в город, поступать в художественное училище, в котором преподавал. Объяснял Зинаиде Петровне, что талант нуждается в поддержке и развитии, и они уже вдвоем уговаривали меня ехать этой же осенью. Но я упорно отказывалась. Я не представляла себя вдали от своей доброй Зинаиды Петровны, вдали от тихого приморского поселка, ставшего мне родным, и, главное, вдали от моря, без которого теперь я не представляла своего существования.
Захар Степанович уехал, сказав на прощанье, что обязательно приедет за мной следующим летом.
Но следующим летом он не приехал. «Умер наш Захар Степанович, - сказала Зинаида Петровна, - немолодой ведь был уже». Взглянула на меня осторожно, боялась, что снова закроюсь в комнате. Но я только обняла ее крепко, и мы заплакали вместе об этом добром и великодушном человеке.
Мне исполнилось восемнадцать, когда не стало и Зинаиды Петровны. Она давно уже жаловалась на сердце, и однажды после очередного приступа ее увезли на скорой. Рано утром я пришла в больницу проведать ее, но молодой долговязый доктор, очень волнуясь, и то и дело, снимая и протирая очки, сказал, что Зинаида Петровна умерла - не выдержало сердце.
Я осталась одна. Помню, как пришла в опустевший дом, прошлась по комнатам, трогая вещи, они словно хранили тепло этой женщины, отдавшей мне свою заботу, свою любовь, и так одиноко стало мне… как в тот день, когда отец и Алена остались в тайге, а я одна бродила по нашему опустевшему умолкшему дому.
Я не знала, как мне жить теперь. Все чаще я стала вспоминать Алену, отца, тот день… Было тяжело. Иногда, особенно в ветреные дождливые дни, когда за окном гудел сад, мне снова казалось, что вокруг меня сжимаются, протягивая ко мне длинные ветви, огромные черные деревья. Я задыхалась, вскакивала, включала свет, не спала до утра. Утром становилось легче. Я шла к морю, оно успокаивало меня.
Наступила осень. Опустел пляж, разъехались отдыхающие. Море утратило свои чистые краски, потемнело, стало беспокойнее. Меня все больше одолевала тоска. Бессонными ночами я думала обо всем, что произошло в моей жизни. Вспоминала отца, Алену, Зинаиду Петровну, Захара Степановича. Все они были мертвы… Мне казалось, что я слышу их голоса, зовущие меня, но это был лишь шум листвы, гудение ветра, неумолчный гул моря. Страх охватывал меня… страх и одиночество.
Тянулись дни и ночи - однообразные, темные, дождливые. Большую часть времени я проводила дома. Море теперь пугало меня. Оно казалось мне тревожным, грозящим бедой. Оно потеряло то очарование красок, то постоянное меняющееся многообразие оттенков, которое прежде так пленяло меня. Оно стало однообразно темным, мрачным. Надвигались осенние шторма.
В один из таких дней, серый и сумрачный, я сидела за столом, передо мной лежал белый лист бумаги. Я смотрела на него и не находила в себе сил взяться за кисть. Мне казалось: если начну рисовать, чистота и белизна листа будет осквернена темными и мутными цветами, которые теперь я видела во всем, что окружало меня в те дни. Я взглянула в окно. Солнце исчезло за плотной пеленой потемневшего осеннего неба, в оконное стекло монотонно стучал маленький дождь.
Скрипнула дверь.
Я обернулась.
Мне показалось, что я сошла с ума.
Передо мной стояла Алена.
Глава третья
1
Столько лет прошло, но я узнала ее. Ее рыжие волосы, ее улыбка. Она стала совсем взрослой, и такой красивой, что у меня захватило дух. Я не верила своим глазам.
- Алена, - прошептала я, и стала оседать на пол.
Она подхватила меня, засмеялась.
- Тихо, тихо, - сказала она, - я столько лет тебя искала, а ты сейчас возьмешь и помрешь у меня на руках. Нет, так не пойдет! Наша жизнь только начинается.
