Игра в «дурочку» - Беляева Лилия Ивановна (книги серии онлайн txt) 📗
Он не требовал ответов. Он привык рассуждать вслух. Он голосом пробовал диалоги, проговаривая то за Машу, то за Мишу, то за комбата, то за солдата, то за приспособленца, то за рубаху-парня… Лев Ильич был самозаводной машиной, не способной тихонько посиживать на скамеечке и созерцать. Он работал, работал, работал, изредка принимая гостей — студентов ВГИКа, будущих сценаристов. Его присутствие как-то особо облагораживало Дом ветеранов, придавало ему едва ли не всемирную значимость.
— Наташа! — подвал меня работяга-старик. — Я хотел бы услышать ваше мнение. Как, если мне придет в голову сделать сценарий о жизни обитателей этого нашего райского предбанника? — его рот растянула веселая и одновременно какая-то дьявольская улыбка. — Интересненькое кино может получиться?
— Ой, не знаю, Лев Ильич! Людей-то здесь интересных много.
— С перебором, — согласился он.
Я, было, подумала, что мы с ним имеем в виду одно — страсти-мордасти, происходящие здесь. Но Лев Ильич, задержав на лице дьявольскую улыбку, предупредил мои смутные надежды:
— Эдакую трагикомедийку… Одна «Вообразите!» чего стоит. Чисто феллиниевский персонаж!
Зыбь и хлябь ощущала я под своими ногами, неясные, полные затаенной угрозы слышались мне шорохи и шепоты в листве, колышимой ветром, когда возвращалась домой. Когда ныряла из света в тень, когда думала: «Ну зачем тебе все это было надо! Ну зачем?» А вокруг тьма народу — на остановках, в метро, на переходах через улицу… Но я-то одна… Не кинешься же к первому встречному: «Боюсь! За Веру Николаевну боюсь! Помогите!»
Спохватывалась, приструнивала себя: «Чего дергаешься? Нервы это, нервы! Надо взять себя руки. Никто на тебя не покушается. И с Верой Николаевной ничего не случится. Все утряслось. Никто не посмеет что-то с ней сделать. Во всяком случае сегодня-завтра. Совсем недавно похоронили Обнорскую… Сгорел Анатолий Козинцов… Не до бесконечности же! А Мордвинова!»
Пришло, пришло в голову: «А не позвонить ли мне по тому телефону, что оставил Михаил, записал на солонке? Не пора ли? Хотя что, что скажу? Что распутала? Да ничего! Мелочевка какая-то… А свидетели где?»
Но в голову лезло: вон на юге убили журналиста за то, что хотел отследить путь наркоты…
В ответ: «То же наркота! Там такие головорезы задействованы!»
Но вопрос: «А ты разве знаешь, почему в Доме гибнут и гибнут люди? Здесь разве не крутятся большие деньги?»
В ответ: «На мой, обывательский, взгляд большие».
Вопрос: «Тогда почему молчит следствие? Почему? Никого из жильцов не спрашивали, никаких показаний не брали и со служащих… Сколько ты уже работаешь, через неделю месяц будет, но ни из каких органов никто, тишь да гладь, да Божья благодать. Значит, это кому-нибудь нужно? Что тишина и мертвые с косами?»
И опять на перекрестке, перед мордой иномарки, заждавшейся сигнала к дальнейшей гонке за счастьем и сверхприбылями, надо полагать: «А в Саратове тоже убили журналиста… И в Оренбурге… И ещё где-то…»
Делала вид, что надо поправить босоножку, а сама оглядывалась исподтишка, не идет ли следом, не пристроился ли сбоку. Все положенные замки и засовы в Михаиловой квартире заперла стремительно. И пожалела, что его сосед околачивается где-то в другом месте. Я знала, знала, что совершила непростительную ошибку, рискнуть читать мемуары Веры Николаевны с теми опасными откровениями. Опасными и для неё и для меня.
Уставилась на желтый телефон. Так хотелось, чтобы позвонил Михаил! Но он не звонил больше. видно, залез далеко в горы, окунулся с головой в свои дела-задания… В который раз обвела взглядом стены, увешанные и красотками, и бабочками, и насекомыми, снятыми в цвете и свете. Эффектно, мастерски… Хотела понять здорового мужика, воевавшего в свое время в Афгане, имевшего, небось, десятки женщин и вдруг затащившегося от крылышек, глазок, грудок, ножек стрекоз, богомолов, кузнечиков и прочей мелочевки.
Телефон так и не позвонил. Вернее, Михаил мне не позвонил и не сообщил, как в тот раз, мол, тело просится к телу, тоска заела по сексуальным радостям! Какие-то звонки были, но просили Михаила. Не знали, что уехал. Пустые звонки.
Сильно, сильно я струсила. Тишина и ночная заоконная темень давили. От нечаянных звуков с улицы вздрагивала, сидя в постели, закутавшись в простыню. В половине третьего встала и, уже больше не путаясь в вопросах-ответах, пошла на кухню искать солонку, на которой, как помнила, Михаил написал спасительный номер.
Однако хоть сразу же увидала деревянную солонку в форме скворечника на столе, принадлежащем Михаилу, — никаких цифр на ней не было. Пошарила в навесном шкафчике и обнаружила ещё одну солонку, фарфорового петушка, но и на нем никаких надписей.
Озарило по пути в комнату. Он же фотокор, художник! Он имел в виду фото с солонкой!
Так оно и оказалось — лист желтой бумаги с прошлогодним календарем, висевший на стене, изображал накрытый праздничный стол и там красовалась среди прочих расписных хохломских сосудов, ложек, — солоночка в форме бочонка. На ней-то и обнаружила номер телефона какого-то Николая Федоровича.
Как толкнул в спину голос по телевизору: «Найден труп журналистки и её знакомого, который помогал ей выйти на след похитителей Игоря Калашникова… Журналистку, как нам кажется, подвела излишняя самоуверенность и плохое знание особенностей и законов криминального мира…» Схватила плащ, выскочила в кромешную темень, потому что ближние фонари почему-то не горели, продралась сквозь кусты к телефону-автомату, что висел на стене соседнего дома. Хрустнули под ногами стекла — какой-то лоботряс-варвар успел перебить боковые стенки. В украденном желтеньком свете дальнего фонаря с трудом различила циферблат. На миг засомневалась: «В такой поздний час… Нехорошо же». Но мысль о том, что там, на окраине Москвы, в Доме, где творится черт знает что, лежит в постели одинокая старая Вера Николаевна, блокадница, умная, стойкая женщина, талантливая актриса, верный друг и товарищ умершим близким людям. А с ней могут сотворить, что вздумается, те, кто уже отправил на тот свет подряд нескольких людей, — заставила меня решиться. Я набрала номер и замерла в ожидании. Через некоторое время отозвался женский голос:
— Слушаю.
— Можно… можно Николая Федоровича?
«Сейчас даст мне от ворот поворот», — предрекла с досадой и смущением.
Но, как ни странно, прозвучало тише, на сторону:
— Тебя. Слышишь?
Я замерла. Со всех сторон и в небесной выси шелестела листва, а оказалось — пошел дождь.
— Слушаю.
— Николай Федорович?
— Я.
Николай Федорович, это я, Татьяна Игнатьева, вам Михаил Воронцов… — у меня в горле встал ком. Мне хотелось разрыдаться.
— Мой генерал, мы с вами хорошо знакомы. Белое море… Соловки…
— Николай Федорович! Это вы?!
— Так точно, мой генерал! Где? Когда?
— Сейчас… если можно… У…у… на углу, здесь кинотеатр «Енисей». Я в кустах буду стоять.
— Договорились. Через полчаса буду.
«Мой генерал! Мой генерал!» — повторяла про себя с детским упоением. У меня в запасе было целых полчаса и самое время удивиться в очередной раз причудам судьбы и вещей справедливости пословицы — «Гора с горой не сходится, а человек с человеком сходится…» Или как там точно-то?
В позапрошлом году, на Белом море, на одном пароходе плыли на Соловки. Он все снимал виды, переходя с борта на борт или утопывая на нос. Типичный пенсионер-удачник, который в наше кривое-косое время, стоящее к основной массе стариков задом, может позволить себе путешествие…
Впрочем, наш тур был из дешевеньких. И сам этот человек в пенсионерстве мог не признаваться, запросто сошел бы за пятидесятилетнего. Ну, за пятидесятипятилетнего. Ну хотя бы тем, что спину не гнул, ходил легко, посмеивался, глядя, как чайки ссорятся бросаясь за кормом, что им кидают путешественники-доброхоты.
В моей легковесной девичьей памяти этот седой человек с его присказкой «мой генерал» застрял ещё и потому, что не только снимал, глядел на чаек, но успевал подмечать мелкие сложности бытия неизвестных ему спутников. И когда я вскрикнула, напоровшись рукой на гвоздь, он сразу понял, что произошло, и сказал:
