Тень каннибала - Воронин Андрей Николаевич (читать бесплатно книги без сокращений txt) 📗
— Псих, — убежденно сказал Мещеряков.
— Вот и бдительные граждане так же подумали. И пошел слушок, что гражданин Козинцев, дескать, и есть тот самый каннибал. Тем более что он не очень-то и отпирался. Представляешь, каково настоящему маньяку было это слушать? Во-первых, какой-то приезжий фраер захапал себе всю его добытую ценой великих трудов славу, а во-вторых… Ну, а вдруг единомышленник? В общем, как ни крути, а маньяк наш был просто обязан выйти на Иллариона. Хотя бы для того, чтобы просто посмотреть, решить, как с ним быть дальше.
— Ну, и как? — спросил Мещеряков. — Решил? Сорокин помолчал, затягиваясь сигаретой и нюхая коньяк в рюмке. Было слышно, как в ванной плещется, жужжит электрической машинкой для стрижки волос и немелодично напевает Забродов.
Струйка сигаретного дыма, истончаясь, вытекала в открытую форточку. Вокруг настольной лампы кружили три или четыре ночных мотылька, бестолково стукаясь о стекло, падая на стол и снова поднимаясь в воздух, чтобы через минуту опять упасть на спину. Мещеряков поставил рюмку, взял с подставки один из метательных ножей Иллариона, взвесил его на ладони, примериваясь, и метнул в укрепленный на стене липовый спил. Нож ударился о край мишени рукояткой, отскочил и с глухим стуком упал на пол.
— Тише ты, краповый берет, — сказал Сорокин. — Ночь на дворе, соседи милицию вызовут.
— Ты сам милиция, — немного смущенно огрызнулся Мещеряков. — Забыл, что ли? Так я не понял, что там у вас вышло с этим маньяком? За что Иллариона-то повязали? Или вы просто решили, что дело это бесперспективное, и разыграли спектакль?
— Не совсем, — возразил Сорокин. — Илларион немного перегнул палку. Собрал у себя своих, как он выражается, учеников, разыграл перед ними какой-то ритуал с кровавым жертвоприношением, а напоследок предложил всем угоститься человечиной. Естественно, гостей вывернуло наизнанку, и они его сдали сразу же, как только добежали до ближайшего телефона. Он, наверное, рассчитывал, что после второго ареста и освобождения каннибал в той или иной форме пойдет с ним на контакт. Вот только «освободить» его мы теперь не можем.
— Почему?
— Потому что каннибал уже вступил с ним в контакт, но не совсем так, как мы ожидали. Дело в том, что у Иллариона в холодильнике нашли кисть руки, пару дней назад отрезанную у убитой и частично съеденной девушки. Вариантов только два: либо руку подбросил кто-то из гостей, либо Забродов и есть каннибал.
— Узко смотришь, полковник, — сказал Мещеряков и выпил коньяк. — Узко! Вариантов не два, а как минимум три. Два ты уже назвал, а третий такой: отныне ты имеешь дело не с одним, а с двумя каннибалами. Сначала он был один, а потом Илларион так вошел в роль, что действительно стал его коллегой и единомышленником. Нравится?
— Потрясающе, — сказал Сорокин. — И как это я сам не додумался?
— Дарю, — самодовольно сказал Мещеряков. — Ну, и как мы теперь поступим? Будем колоть его здесь, повезем к тебе на Петровку или просто шлепнем при попытке к бегству?
— Кого это вы тут собрались шлепать? — осведомился позади него бодрый голос.
— О! — сказал Сорокин. — Ты смотри, человек человеком. Поздравляю со вторым рождением.
— Да, — сказал Илларион, подсаживаясь к столу. — Давайте выпьем за упокой души гражданина Козинцева. Я с ним как-то сроднился, хотя, скажу вам по секрету, пакостный он был тип, хотя и не каннибал.
Мещеряков, разумеется, ожидал увидеть именно то, что увидел, но ему все равно захотелось тряхнуть головой и протереть глаза. Илларион был гладко выбрит и аккуратно, хотя и без затей, подстрижен под машинку. Короткие, миллиметра с три длиной, волосы топорщились на голове ровной щеткой, на левой щеке розовела складка, оставленная фальшивым шрамом, глаза смеялись На Забродове были ветхие брюки от старого летнего маскировочного комбинезона, пошитые из легкой сетчатой материи, и застиранная почти до полной потери цвета солдатская фуфайка с коротким рукавом. Он был босиком, а с шеи на простенькой цепочке свисал самодельный солдатский медальон, вырезанный из консервной банки. Сорокин почему-то уставился на этот медальон. Илларион перехватил его взгляд, потрогал медальон и сказал:
— Пардон. Я попозже сниму, а пока пусть повисит, ладно? Привык за три месяца, что на шее все время что-то болтается.
— Да, кстати! — спохватился Сорокин и начал выгружать из карманов изъятые у гражданина Козинцева ценные вещи: часы, перстень в виде золотой змеи с рубиновым глазом, золотую цепочку с медальоном и еще одну, серебряную, с увесистым черненым черепом. — Вот, — сказал он. — Паспорт на имя Козинцева и прочие липовые бумажки останутся у меня, ты уж извини. А эту дребедень можешь забирать.
Илларион осторожно дотронулся до перстня кончиком пальца, словно боясь, что тот его укусит.
— С мылом их, что ли, помыть? — задумчиво сказал он. — Странная вещь человеческая психика. Ведь знаю же, что сам все это носил, и самому же противно. Как будто все это барахло сняли с убитого маньяка. Как будто оно заразное, ей-богу. Вот я и говорю: с мылом, что ли, помыть?
— Прокипяти, — иронически посоветовал Мещеряков. — В спирту.
— С отбеливателем, — добавил Сорокин.
— Ладно, — сказал Илларион, сгребая побрякушки со стола и небрежно перекладывая их на подоконник. — Завтра отвезу это барахло Пигулевскому, а то старик, наверное, уже начал волноваться. Он мне, конечно, доверяет, но три с половиной месяца — чересчур долгий срок. Тем более что взял я у него очень много: книги, картины, мебель кое-какую, тряпки, железки… И не только у него. У его приятелей тоже, а они со мной незнакомы. Плешь, наверное, проели моему Марату Ивановичу за свои сокровища.
Сорокин нахмурился и строго кашлянул в кулак.
— Ты вот что, — сказал он, — ты эту блажь пока что из головы выбрось. Никаких Пигулевских! Никаких прогулок по городу, утренних пробежек и посиделок в ресторанах! И вообще, было бы очень даже неплохо, если бы ты на время исчез из города. А Пигулевскому мои ребята все доставят в лучшем виде… Ладно, не кривись, сам доставлю! А ты собирай вещички и катись. Лето на дворе, джунгли зовут… А?
Мещеряков скептически ухмыльнулся: он знал, что ответит Илларион.
— Да? — сказал Забродов. — Так может, ты меня действительно посадишь? Во избежание ненужной огласки. Что это ты выдумал, полковник? Я не говорю обо всем остальном, но по отношению к Марату Ивановичу это будет просто некрасиво. Брал сам, а отдавать прислал каких-то мордатых сержантов. Еще сломают что-нибудь по дороге или украдут… Да ерунда это! Пигулевский старый человек, больной. Когда он увидит твоих ментов со своими вещичками, его запросто может кондрашка хватить. Решит, что со мной что-то случилось, и помрет раньше, чем ты рот успеешь раскрыть. Нет, так не пойдет. И вообще, мы живем в свободной стране. Не хочу я никуда ехать! Я только что вернулся, а ты меня высылаешь, как декабриста.
Сорокин помолчал, опустив голову и раздраженно барабаня пальцами по краю стола.
— Ты хотя бы понимаешь, — сказал он наконец, — что убийца отлично знает тебя в лицо? Он тебя знает, а ты его — нет. Интересная получается ситуация, правда?
— Ничего подобного, — уверенно возразил Илларион. — Все как раз наоборот. Я отлично знаю всех, с кем контачил под видом Козинцева, а вот меня ни одна собака без бороды, шрама, очков и деревянной ноги не узнает. Что, не так?
— Воистину так, — сказал Мещеряков. — Уж если я тебя не узнал…
— Зато водитель узнал, — сказал Сорокин. — Причем в потемках и практически с первого взгляда. Да нет, граждане, об этом и речи быть не может! Это детский сад какой-то!
— Детский сад — это когда ты заставляешь меня сломя голову бежать из десятимиллионного города только потому, что в нем есть один — один! человек, который может меня узнать и воткнуть мне нож в брюхо. Может узнать, а может, кстати, и не узнать.
— Не будет он тебя тыкать ножом, не надейся, — угрюмо сказал Сорокин. — Думаешь, ты такой крутой? Он замахнется, а ты его скрутишь и доставишь прямо ко мне в кабинет — упакованного и перевязанного ленточкой, да? Вот тебе! — Он сделал неприличный жест. — Этот тип сначала тычет в человека электрошокером, а уж потом ножом.
