Смерть на ипподроме - Френсис Дик (читать книги полные .txt) 📗
Мы двинулись к машине. Обычное черное лондонское такси. И какими чарами Джоан удалось заставить этого типа поехать за город среди ночи! И еще меня интересовало: включен ли счетчик? Включен.
– Садись скорее, здесь хоть ветра нет.
Я повиновался. Из чемодана она достала свой свитер и теплую куртку на молнии – явно мужскую. И снова извлекла на сумочки ножницы. Несколько быстрых разрезов – и остатки моей рубашки на сиденье. Двумя длинными полосами она перевязала мне запястья. Таксист наблюдал внимательно, потом высказался:
– Нет, это дело для полиции! Я покачал головой.
– Обычная драка.
Он показал мне крюки, притащенные из телефонной будки:
– А это как назвать? Я отвел глаза.
– Выкиньте их в канаву!
– Ничего, пригодятся для полицейских! У меня уже не было сил повторять.
– Я же сказал, никакой полиции...
На его разочарованной физиономии появилось выражение – мол, видали мы и таких. Он пожал плечами, исчез во мраке и вернулся уже без крюков.
– Они в канаве за будкой. Это если вы передумаете.
– Ладно, спасибо.
Джоан кончила бинтовать, помогла мне одеться и застегнула молнию. Пару меховых варежек удалось натянуть без особой боли. А уже после этого Джоан достала термос с горячим бульоном.
Она поднесла чашку к моим губам, и я посмотрел в ее черные глаза. Я любил Джоан. Да и как можно не любить девушку, которая глубокой ночью позаботилась о горячем бульоне.
Таксист тоже хлебнул бульона. Потопав ногами, заметил, что становится холодновато, и повез нас в Лондон.
– Кто это сделал? – спросила Джоан.
– Потом скажу.
Она не настаивала. Вытащила из чемодана отделанные мехом домашние туфли, толстые носки и свои эластичные брюки.
– Обойдусь носками, брюки мне не снять, – отказался я, и сам услышал, какая усталость звучала в моем голосе.
Джон не стала спорить. В тряской машине она опустилась на колени, сняла с меня мокрые носки и туфли и надела сухие.
– Ноги у тебя ледяные.
– Я их совсем не чувствую.
Туфли были велики мне и уж тем более велики для Джоан.
– Это его туфли? – спросил я.
– Да.
– И куртка?
– Я ее купила ему на Рождество. Вот, значит, как. Не самая подходящая минута, чтобы это услышать.
Помолчав и как бы решившись на что-то, она сказала:
– Но я ее не отдала ему.
– Почему?
– Она не вполне соответствует его респектабельной жизни. Вместо нее я подарила золотую булавку для галстука.
– Подходяще.
– Прощальный подарок, – сообщила она спокойно. Я-то знал, что все это далось ей нелегко.
– Ты что, из железа сделан, Роб?
– Было железо, да проржавело малость.
– Прости, что мы так долго. Понимаешь, еле нашли.
– Главное, что ты приехала.
В тряской машине руки и плечи ныли без передышки, а когда я пытался усесться поглубже, – протестовала ободранная спина. В конце концов я закончил путешествие, сидя на полу и положив голову и руки на колени Джоан.
Я, конечно, привык к ударам. Ведь в моей профессии физические травмы – фактор неизбежный, Особенно в первый год, когда скакал на самых плохих лошадях, все части моего тела были сплошь в синяках. Случались и переломы, и вывихи. Но это ни в малейшей степени не влияло на мой оптимизм: все идет, как надо. Я был уверен, что не разобьюсь. Уж такое у нас, жокеев, упругое строение организма, что можно трахнуться и снова быть готовым к работе. Если и не на следующий день, то во всяком случае куда быстрее, чем предполагают медики.
У меня даже свой метод выработался, как справляться с этими травмами: надо не обращать на них внимания и стараться сосредоточиться на чем-то другом. Но в тот зловещий вечер этот метод не слишком-то помогал. Например, когда я уже в теплой комнате Джоан наблюдал, как мои пальцы из желтых становились черными, будто древесный уголь, а потом раскалялись докрасна, Джоан включила два мощных обогревателя и потребовала, чтобы я сразу же сменил брюки и трусы. Было как-то неловко позволить ей раздевать меня. Но она сделала это как нечто вполне обычное. Похоже на возвращение в детство, когда нас купали в одной ванне.
В бутылочке оставалось всего три раскрошившихся таблетки аспирина. Я проглотил все сразу. Потом Джоан сварила кофе и держала чашку, чтобы я мог пить. В кофе было полно коньяку.
– Согреет, – коротко заметила она. – Слава богу, ты наконец перестал дрожать, Вот тут-то мне и стало покалывать пальцы. Покалывание превратилось в жжение. А потом начало казаться, будто пальцы зажали в тиски и закручивают все крепче и крепче. Вот-вот пальцы не выдержат давления и отвалятся.
Джоан отерла пот у меня со лба.
– Ну, все в порядке?
– Угу...
Она кивнула, подарила мне ослепительную улыбку, с детства заставлявшую вздрагивать мое сердце, и принялась пить кофе.
Боль была ужасной. И продолжалась слишком долго... Я опустил голову. А когда поднял, она глядела на меня, и ее глаза были полны слез, – Прошло?
– Более или менее.
Мы оба взглянули мне на руки, которые горели огнем.
– А ноги?
– В порядке.
– Надо промыть ссадины у тебя на спине.
– Нет, утром. Я слишком устал...
Она не спорила, Разрешила лечь в свою постель одетому. В ее черных брюках и голубом свитере я выглядел, как второсортный балетный танцор с похмелья В подушке была вмятина от ее головы. С чувством удовольствия я положил на нее свою голову. Джоан заметила мою улыбку и поняла ее правильно.
– Ты в первый раз в моей постели. Но и в последний!
– Имей жалость, Джоан!
Она уселась на краешек тахты и лукаво взглянула на меня.
– Это нехорошо для кузенов.
– А если бы мы ими не были?
– Но мы-то кузены! – вздохнула она.
Она наклонилась, и я не удержался. Обнял ее, притянул к себе и поцеловал по-настоящему. Я сделал это впервые в жизни и вложил в этот поцелуй все свое так долго сдерживаемое и подавляемое желание. Поцелуй получился слишком страстным, даже каким-то отчаянным. На секунду она расслабилась, смягчилась и ответила. Но так мимолетно, что я решил: это мне показалось.
Я отпустил ее. Она тут же вскочила и глянула на меня без гнева и без любви. Потом молча подошла к дивану в другом конце комнаты, завернулась в одеяло, улеглась и погасила свет.
