Живой товар - Хазарин Андрей (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Не успел ещё и рта раскрыть, здрасьте сказать, как главный вскочил и побежал навстречу.
— Дорогой мой, как жаль, что вы так поздно пришли!
Что значит «поздно»? Он мне свидания не назначал.
Но Шумаков начал рассказывать, какой резонанс имеет моя статья: вот газета только утром вышла, а уже и отклики, и люди пошли…
Отклики — это лажа, а что за люди? Но редактор без всякого участия с моей стороны, даже без наводящих вопросов, доложил, что появился тут один мужчина… разгоряченный. Хотел встретиться — дополнительную информацию передать и только мне, значит, персонально.
Разгоряченный мужчина… Любопытно.
— Он вашим адресом интересовался. Но, дорогой мой, вы же знаете — мы никому ничьих адресов не даем.
— А он, этот мужчина, своих координат не оставил?
— Нет, он тоже чего-то опасался.
— И что? Чего он от меня хотел?
— Я так понял, что у него есть ещё какие-то факты по вашей статье. И, кажется, нетривиальные факты — с чего бы ему иначе опасаться?
Это совсем другое дело! Нетривиальные факты — это хорошо. А я, дурак, отказываться собрался! Но цену себе все-таки знать надо. Поэтому я проговорил как можно небрежнее:
— Ну хорошо, будем надеяться, что встретимся в другой раз. Здесь, у вас. Надеюсь, он ещё придет…
— Он просил передать вам, что каждый день, до воскресенья включительно, будет ждать вас в «Ландыше» с половины седьмого до семи вечера.
— Как в детективе каком-то! Неужели он думает, что я приду?
Выступай, выступай, придешь, куда ты денешься. Информация — это, брат, такая штука… За ней не ходить, бегать приходится. Охотиться, как волк зимой. В старопрежние времена легче, конечно, журналисту жилось — ни сенсаций, ни скандалов. А сейчас надо очень и очень покрутиться, чтобы первым до новостей добраться, не каждый день добрая тетя сенсацию подкинет. Так что пойдешь ты как миленький, и не в воскресенье, а сегодня. И если выплывет что-нибудь путное, сразу и сядешь писать, чтобы к следующей пятнице успел материал.
— Дорогой мой, это ваше дело… Хотя я бы, конечно, рекомендовал не ходить — это может быть очень опасно, в конце концов, мы ведь этого мужчину совершенно не знаем. Но в любом случае, я надеюсь, что во вторник вы мне следующий кусок принесете. Чтобы с набором без спешки к пятнице успеть.
— Подумаю, Григорий Степанович. Так, говорите, в «Ландыше»?
— Да, с половины седьмого до семи. Мужчина, как говорится, приятной наружности, чуть выше среднего роста, серые глаза, прямой нос… На молодого артиста Тихонова немного похож. Этакий, знаете ли, контраст внешность благородного героя, а разговор заурядного обывателя. Да, он сказал, что на столике возле себя положит нашу газету с вашей статьей.
— Понятно. Значит, до вторника?
— Да. Но, дорогой мой, это крайний срок. Лучше бы в понедельник — и пораньше.
— Постараюсь, Григорий Степанович, постараюсь. Хороших заказчиков не подводят.
— Очень на вас рассчитываю.
Я ушел от главного совсем в другом настроении — мир снова был моим союзником. Обманул я тебя, дочечка! Будет у меня информация — вот тогда не отвертеться тебе, дура-лошадь…
До семи была ещё пропасть времени — часа три. Я решил его убить с пользой для дела — и пошел во Всемирку, к приятелю. Он тоже журфак окончил, но по специальности ни дня не работал — все больше коммерцией занимался. Вот и сейчас он во Всемирной Лаборатории что-то такое покупает или продает. Знакомых у него — море. Попробую-ка я о фирме этой — IFC — узнать чуть побольше. Город наш — одна большая деревня: все всех знают. Не скажу, хорошо это или плохо, — говорят, в Москве тоже так, — но для моего дела очень даже полезно. Да и Всемирка тут недалеко — сразу за новым театром.
Здание у Лаборатории хорошее — каким-то чудом удалось дирекции один подъезд жилого дома оттяпать и переделать. Теперь у директора — первый этаж, у бухгалтеров — третий, верхний. А у коммерсантов — второй. Вот туда, к Сашке, я и отправился.
Я вышел, вернее, выскочил от Сашки в половине седьмого — так заболтались. Как я и предполагал, он сгрузил мне кучу самой разной информации: и про агентство это, и про фирму головную. Небезынтересное, оказывается, заведение. Оказывается, надо мне судьбу и тетю Клаву по гроб жизни благодарить, что вывели на эту лавочку, оч-чень забавные слушки о ней по нашей деревне ходят, вот уж где действительно можно журналистское расследование затевать — если в этих слушках хоть на четверть правда. Но сегодня я вряд ли что-то из этого смогу использовать, хоть и записывал все подряд самым добросовестным образом — Сашкина-то информация вся по одной схеме построена: «а ещё говорят…» Добро бы хоть «он говорит» или «она говорит», было б за что зацепиться — за конкретного человечка. Ладно главное, люди говорят, а дыма без огня не бывает.
А пока надо поторопиться, есть шанс хоть к концу назначенного срока успеть. Оно и кстати получится — пусть чувствует разгоряченный Тихонов, что не так-то я к нему и спешил…
В «Ландыше» было тихо — это кафе в основном студенты посещают, а сейчас они уже разъехались, кто на каникулы, кто на практику, кто денежки зарабатывать на зиму, — вот и тихо. Какая-то парочка ест мороженое, а в углу мужчина на последней стадии молодого возраста (по нынешней классификации ВОЗ молодой возраст считается до 45 лет) читает газетку на фоне высокого стакана с пивом. Видно, его мне и надо.
Подошел я поближе — действительно «Зебру» читает, моей статьей наружу. Подсел к нему.
— Да, — говорю, — Григорий Степанович вас точно описал, вы действительно очень похожи на молодого Тихонова.
Точнее сказать, на молодого Тихонова, который слегка поистаскался. Но когда тебе от человека что-то надо, говори ему только приятное.
— Я — независимый журналист Родимцев Андрей Игоревич, автор заинтересовавшей вас статьи. Вы хотели о чем-то говорить со мной?
Кононенко поднял глаза.
Независимый журналист… Ссикун ты плюгавый, бумагомарака, щелкопер поганый. И статейка твоя такая: смыслу с воробьиный нос, а остальное похабные намеки…
— Это какой же Григорий Степанович?
— То есть… главный редактор вот этой газеты!
Наблюдательный человек, оказывается, главный редактор Григорий Степанович. Неосторожно. Не один человек из-за талантов своих пострадал за долгие века… Ладно, поглядим, как с этим разговор пойдет.
— Ага… Ну ладно. Хотел я говорить с вами. Говорить прямо здесь будем, только потихоньку, ладно? Я так догадываюсь, в статье вашей речь идет про фирму И-Фэ-Цэ, верно?..
Молчит, но по глазам вижу — верно, знает фирму.
— А девица эта, которой из бардака сбежать удалось, Гончарова по фамилии, так ведь?
Сопляк ты, независимый, все у тебя на морде написано вот такими буквами, побольше чем заголовок в газетенке твоей подтирочной. Ну, а теперь глотай…
— Так вот слушайте: она там не одна такая через эту фирму прошла, и я вам сейчас их всех назову…
Ишь разгорелись глазенки, сейчас в штаны намочит на радостях!..
— Только знаете, разговор некороткий, что ж мы так, насухую? Пивка вам взять?
— Лучше уж чаю.
— Да ну, что за разговор под чай! А-а, это вы для ясности мы-ышления. Ну, тогда уж хоть кофе.
— Они тут кофе варить не умеют…
— Уметь-то умеют, воруют только. Ничего, я ей сейчас два слова скажу, такой кофе сварит, какого вы в жизни не пили.
Да, сопля независимая, такого кофейку ты в жизни не пил…
Кононенко вернулся от стойки, сел и продолжил все тем же вульгарным тоном:
— Так, кофе сейчас принесут, а вы пока доставайте свой блокнот и ручку. Э-э, стой, парень! А у тебя, случаем, магнитофончик японский не спрятан где в кармане? А ну, расстегни пиджачок… Не обижайся, факты рассказать — одно дело, а вот голос свой оставлять на пленке не хочу. Ладно, пиши…
Глава 27
Дача по-советски
Наш участок — самый крайний, поэтому из наших шести соток сначала получилось семь — через дорожку рядом лес, — а потом тринадцать: соседи, уезжая в Америку, продали родителям свой надел. Так мы сразу стали настоящими помещиками — и сад, и огород, и даже на что-то похожее жилье. Сосед Боба был большой рукодельщик.
