Следователь по особо важным делам - Безуглов Анатолий Алексеевич (книги без регистрации txt) 📗
Схожая ситуация. Может быть, психически ненормальный, маньяк?
Но пока его не нашли. Да и мы с Серафимой Карповной не имели прямых улик, подтверждающих причастность Данилова-Савчука к гибели Залесской.
Стараниями Североозерского РОВДа было установлено, что его видели возле автовокзала 9 июля. Дальше следы опять терялись. Страна наша так велика и столько в ней дорог — автомобильных, водных, воздушных, что он мог находиться где угодно. В тундре, в горах, на море, в тайге, в степи. Или, что тоже вероятно, где-нибудь рядом.
Да, личность Данилова-Савчука оставалась у меня на подозрении.
В последнее время я все чаще и чаще вспоминал наш разговор с Иваном Васильевичем. Особенно слова Шейнина. Не знаю, предполагал ли мой бывший начальниц, что я попаду, и довольно скоро, в ту самую ситуацию, когда мне потребуется выдержка, изобретательность и воля. Дело Залесской пока что приносило только неожиданности. Я им занимался уже более двух месяцев, а истина все ещё находилась под семью замками… Конечно, до отчаяния не дошло и руки у меня не опускались. Но слишком много загадок. Собранные сведения пока не выстраивались в цельную картину. Дело виделось пока что грудой наваленных в кучу событий и фактов. Оставалось одно: искать, думать, проверять одну догадку за другой…
…Наконец речушку Чарысуйку, протекающую недалеко от Крылатого, прочно сковало льдом. В полыньях женщины полоскали бельё. Когда-то я был «моржом».
Мои миндалины не шалили, и я позволил себе раза два искупаться в ледяной воде. Это видели пацаны, катавшиеся на санках с пригорка, и вскоре молва о чудачествах московского следователя расползлась по всему совхозу.
Савелии Фомич как-то заметил мне, что не следует этого делать. И не по соображениям здоровья, а так… ещё взбредёт кому-нибудь в голову написать куда следует… Я высказал старику, что ничего предосудительного в моем купании нет. Он вздохнул и произнёс,
— Глядите сами, Игорь Андреич, я только предупредил. Вот вы и без шапки ходите…
Больше мы на эту тему не говорили. Вскоре после этого я обнаружил на своей кровати в совхозной гостинице чтото завёрнутое в газету. Мягкое. Развернул. Мохнатая шапка-ушанка из серого кролика. Рассмотрел со всех сторон.
Ни штампа фабрики, ни ярлычка с ценой. Не хватало мне ещё получать анонимные подарки…
Я тут же позвал Савелия Фомича. Он зашёл ко мне с несколько виноватым видом, но в то же время довольный.
— Чья это шапка? — спросил я у него.
— Не обижайте старика, Игорь Андреич, от всей души…
Для вас старался…
— Я не могу принять подарок, — сказал я сурово.
— Так ведь не покупная. Сам шкурки выделывал.
А моя старуха сшила. Гляжу, как вы по морозу с непокрытой головой ходите, аж жалко смотреть. Вот, думаю, надо сообразить шапку. В магазине такую не купите.
— За внимание спасибо. — Я снова завернул ушанку в газету и вручил сторожу. — Но прошу больше мне ничего не дарить. Иначе обижусь всерьёз…
Савелий Фомич смутился. И вышел с таким огорчённым видом, что мне стало жаль старика. Я подумал даже: может быть, зря обидел его. Он мне вроде не подчинённый, по делу не проходит даже свидетелем. С другой стороны, в деревне ничего не утаишь. Хватит с меня истории с приездом Нади.
Старик действительно больше ничего не дарил. Я вскоре забыл об этом случае, потому что еше больше закрутился в работе.
Вызывал ещё раз Завражную. Она заметно пополнела.
И теперь уже меньше обращала внимания на свой глаз, почти не пыталась скрыть недостаток. Держала она себя раскованно, спокойно. Передо мной сидела совсем другая женщина, чем та, которую я впервые увидел в кабинете заведующей детским садом. Беременность преобразила её.
— Маша, меня интересует вот какой вопрос. Дней за десять — двенадцать до гибели ничего не изменилось в поведении Ани?
— Как будто нет.
— Может быть, она была чем-то расстроена?
— Дайте вспомнить.
Завражная некоторое время сидела, скрестив руки на животе, перебирая концы платка, укрывающего ей плечи.
Я смотрел на неё и почему-то отчётливо представил себе Надю, если бы она вот так же, как Маша, была в положении. Любопытная ситуация: Надя, стройная, изящная, ревниво оберегающая талию, и — беременная!
Я поймал себя на мысли, что думаю о том, о чем совершенно неподходяще думать в данный момент.
— Нет, — сказала Завражная. — Приходила каждый день на работу, нормально трудилась, вспоминала Серёжку.
Иногда говорила о том, кто у неё будет — девочка или мальчик.
— А о личных огорчениях?
— Обыкновенно. Муж там с приятелями выпил. Огорчительно, конечно…
— Так. А помимо этого, может быть, что-нибудь необычное?
— Необычное, необычное…
— Да, что не касается мужа, детей.
— У неё все касалось лишь Валерия да Серёжи. Хотя из себя и видный был Валерий Георгиевич, но тоже мужик.
Приятели… А где приятели, там выпивка. А это может привести к нехорошему. Дом у них был открытый. С одной стороны, хорошо: люди любили, а с другой — приятели разные бывают. И дурные…
— Постойте, она жаловалась на то, что у них бывают плохие люди?
— Как вам сказать? Высказывала, конечно.
— О ком-нибудь конкретно говорила?
— Например, Коломойцева не очень жаловала. Он Валерия подбивал на выпивку. Особенно в последнее время.
Обидно, конечно. Она в положении, а муж пьянствует. Да наверное, не только с ним.
— Ас кем ещё, она не говорила?
— Ещё у них бывал, правда редко, из района какой-то Юрий Юрьевич.
— Она вам жаловалась?
— Недовольная была. Помню, незадолго до смерти, может, за неделю, пришла вечером. Опять, говорит, этот тип приехал.
— Какой тип?
— Не знаю. Говорит, тип.
— Погодите, погодите, попробуйте вспомнить точно, как это было. Зачем она пришла к вам?
Мне показалось, Завражная смутилась.
— Ну, она иногда просто так заглядывала. Поболтать.
Подруги все-таки…
— А почему вам запомнился именно этот вечер? — Я чувствовал, Мария чего-то не договаривает.
— Она попросила опять… — Завражная опустила голову.
— Что?
— Икону…
— А откуда у вас?
— От бабки несколько осталось…
— Кто-нибудь верует в семье?
— Да, — тихо ответила Мария. — Мать. Я с ней раньше спорила, а теперь… — она махнула рукой. — Получается, дочь — комсомолка, а мать…
— Вы говорите, попросила опять. Выходит, Аня и раньше обращалась к вам с той же просьбой?
— Да. Валерий однажды заходил, ему одна особенно понравилась. Но мама не хотела расставаться с ней… А я бы вс„ отдала. Тем более Валерий интересовался ими как произведениями древнерусского искусства. Так он говорил…
И выбрал небольшую, тёмную всю… — Она замолчала.
— Продолжайте о том вечере, — попросил я.
— Ну я намекнула мамане. Не знаю, что на неё нашло, говорит, отдай, мол. Если человек интересуется, надо уважить. Святое, мол, дело. Аня обрадов.алась. Но я вижу, все равно что-то не так. Спрашиваю. А она говорит: «Опять этот тип приехал».
— Пришёл или приехал?
— Приехал.
— Так, дальше.
— Я поинтересовалась, чем она недовольна — выпивают, что ли. Она говорит, что не в этом дело. И собирается уходить. Я предложила ей малосольных огурчиков, как раз приспели. Она не отказалась…
— Все?
— Все.
— Залесская потом что-нибудь говорила об этом вечере?
— Ничего. Наверное, мужики опять сильно выпили. Потому что назавтра Аня ещё шибче была расстроена. Душа, говорит, болит за мужа…
— Скажите, Маша, почему вы раньше не рассказали мне об этом вечере?
Завражная смущённо ответила:
— Не знаю… Забыла, наверное… И ещё-икона…
А вдруг подумали бы, что мы отдали за деньги… У нас как-то из милиции приезжали лекцию читать. Предупреждали, что разные жулики скупают старинные иконы…
— И все-таки надо было мне сообщить.
Она виновато пожала плечами.
После её ухода я проанализировал последние показания Завражной. Что все-таки было в них ценного?
