Судить буду я - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT) 📗
– Меня всегда с первого дня пребывания в Ташкенте стала мучить одна тайна: несоответствие «устного» и «печатного», если можно так выразиться, образа мыслей моего шефа, куратора в ЦК – Сухроба Ахмедовича Акрамходжаева. Уж никак не вязались его громкая слава известного юриста, популярного в народе автора нашумевших газетных выступлений на правовые темы, доктора наук – с тем, что я каждодневно слышал от него, общаясь по службе. Сначала я махнул на это рукой, зная, что есть косноязычные в жизни писатели, а в книгах своих блестящие стилисты, и наоборот, краснобаи не могут письма толково написать. Но однажды мне удалось убедиться, что в жизни он далек от своих теоретических работ. Почувствовав такое раздвоение личности, – а это случилось в день, когда я арестовал в Аксае хана Акмаля, – я взял его жизнь под микроскоп. Чем закончилась история моего прозрения для него, вы знаете. Если он сегодня оказался на свободе, для меня он был и остается всегда преступником, убийцей. Хотя он самонадеянно убежден, что со смертью главного свидетеля обвинения Артема Парсегяна по кличке Беспалый он уже вне подозрений. А смерть Беспалого, я убежден, дело рук Хашимова, он знал, какую опасность представлял для него Парсегян. Но я верю, что у меня будут и новые факты, и новые свидетели, и он со своим дружком все равно окажется за решеткой, оборотни в нашей среде опаснее любых преступников.
– Простите, прокурор, – спокойно прервал его монолог Шубарин. – Зачем вы мне все это рассказываете, я не интересуюсь ни жизнью Сухроба Акрамходжаева, ни жизнью Салима Хашимова, и если в них есть белые пятна для вас, я не собираюсь их вам осветить, даже если бы знал. У меня иные принципы, и к тому же я сам далеко не праведник, и на роль судьи вряд ли подхожу. Мне кажется, у вас неправильное мнение обо мне.
Прокурор словно ожидал этого выпада от хозяина кабинета и тоже вполне спокойно продолжил:
– Не спешите, Артур Александрович, делать выводы. Я знал, к кому шел. И я не собираюсь вас вульгарно вербовать в осведомители. И не думайте, что я явился только потому, что недавно оказал вам важную услугу. Просто случайное стечение обстоятельств, вы же понимаете, что я не мог предвидеть похищение вашего гостя. Эти бумаги я собирался передать вам давно, а инцидент с Лежавой лишь сократил дистанцию между нами.
– Извините, прокурор, – настойчиво перебил Японец Камалова, – если в этих бумагах какой-то компромат на Сухроба Ахмедовича, можете их забрать, я не притронусь к ним.
– Не горячитесь, Артур Александрович, я скажу вам, что находится в этих двух папках. В одной докторская диссертация бывшего заведующего отделом административных органов ЦК партии Акрамходжаева, в другой – теоретические работы Азларханова за разные годы и мое подробное заключение об идентичности этих материалов, я ведь тоже доктор наук и преподавал специальные дисциплины в закрытых учебных заведениях КГБ, был такой факт в моей жизни, после тяжелых пулевых ранений в уголовном розыске. Ума не приложу, откуда взялись у Сенатора, такая в уголовном мире кликуха у Акрамходжаева, научные работы убитого прокурора Азларханова, ведь они никогда не были знакомы. Иногда я думаю, что, возможно, работы Амирхана Даутовича находились в том самом дипломате, что был при Азларханове в момент его убийства в вестибюле прокуратуры и который в ту же ночь выкрал Сенатор. – Прокурор говорил медленно, не глядя на собеседника, порою даже казалось, что он просто рассуждает вслух, но он все-таки успел уловить какую-то реакцию на свои последние слова: Шубарин слишком хорошо владел собой, чтобы не выдавать волнения, но что-то в нем в этот момент дрогнуло, прокурор продолжал развивать свою мысль: – А может, за убийством вашего друга Азларханова стоит Сенатор? Вот поэтому я считал своим долгом передать вам эти бумаги. Так оставить вам документы, Артур Александрович, или я ошибся?
– Нет, не ошиблись. Амирхан Даутович был моим другом, и я посмотрю эти материалы…
Пытаясь закрепить маленький успех, Камалов произнес эмоционально:
– Этим шагом я хочу как-то сблизить наши отношения, мне кажется, на многое мы с вами смотрим с одной колокольни…
– Не обольщайтесь, прокурор, – вдруг засмеялся хозяин кабинета. – А за бумаги спасибо, впрочем, похвалюсь, и я замечал разницу между «устным» и «печатным» Акрамходжаевым.
– Почему же я обольщаюсь? – сказал прокурор, вставая. – Вы не совсем обычный предприниматель и банкир. Если бы большинство наших новых дельцов имело таких друзей за рубежом, как у вас, к тому же располагало вашими финансовыми возможностями плюс знание языков, они давно бы оказались за кордоном. Все нувориши спят и видят себя где-нибудь во Флориде или Майами, или, на худой конец, в Хайфе или Тель-Авиве. А вы имели возможность оказаться там и десять, и пятнадцать лет назад, вы часто выезжали за границу, даже с семьей, не говоря уже о первых годах перестройки, когда официально объявили о своих миллионах. Вы даже не стали перебираться в Москву, а построили дом в Ташкенте, в традиционной узбекской махалле, где вас очень уважает и стар, и млад, а мать ваша с сестрами и родней до сих пор живут в Бухаре. Нет, этот край и этот народ для вас не чужой…
Протянув на прощание руку, Камалов, ловко подхватив атташе-кейс, шагнул к выходу. Уже у самой двери он остановился и обратился к Шубарину, вернувшемуся за свой массивный стол с компьютером, телефонами и еще какими-то приборами, не знакомыми прокурору.
– Всю беседу меня мучил один вопрос: сказать не сказать? Сейчас решил – скажу, когда мы еще с вами увидимся, да и увидимся ли вообще. Вы правы: мы все-таки стоим на разных берегах. А хотел вам сказать следующее. У меня, да и у полковника Джураева есть ощущение, что люди, стоящие за Талибом, да и он сам, не оставят вас в покое. Но он у нас давно числится в специальной картотеке и теперь, конечно, будет взят под особый контроль. Но вы ведь в курсе, как нынче юридически подкован уголовный мир, какие видные адвокаты консультируют их. Непросто их взять за что-то конкретное. Даже сегодня, когда улетел Гвидо Лежава, мы не знаем, чего они от вас хотели, нам ведь известно – они не требовали выкупа, не ставили никаких условий. Если мы будем знать, почему прилетал в Мюнхен на встречу с вами Талиб Султанов, нам будет легче действовать. И как бы вы ни открещивались от нас с Джураевым, все равно получается: ваши враги – наши враги. Новое время рождает новые преступления. Возле вашего банка завязывается новый вид преступности, о котором мы ничего не знаем, но догадываемся, он уже дал о себе знать, и нам лучше сотрудничать. Поверьте, вам одному с этим не справиться. Извините, я не так выразился. Не сотрудничать, я на это не рассчитываю. Вы должны поставить меня в известность сразу, если произойдет нечто серьезное, как, например, с Гвидо Лежавой. Пока вы были в Германии, у нас резко изменилась ситуация. Вы вернулись в другую страну, как выразился один высокопоставленный оборотень. У вас могут появиться, враги не только среди уголовников. Держите ухо востро. Ваш банк слишком лакомый кусок для многих влиятельных кланов, вы ведь знаете, у нас любят прибрать к рукам готовенькое.
В прошлый раз, на дороге, я передал вам визитку, где все мои телефоны: служебный и домашний. Но если вас не устроит такой вид связи, запомните – моего шофера зовут Нортухта, он мой человек, проверен, я его предупрежу. Найдите его, он организует встречу хоть среди ночи, если этого потребуют обстоятельства. Запомните – парня зовут Нортухта… – И прокурор шагнул в провал двери.
После ухода прокурора Камалова Шубарин долго расхаживал по просторному кабинету, не отвечая на телефонные звонки. «Не догадался ли Ферганец, что это я в свое время направил ему подробное письмо о злоупотреблениях в банках, о дикой коррупции чиновников, о тотальном разграблении страны совместными предприятиями и лжекооперативами, о том, кто и как обналичивает миллионы, усугубляя инфляцию и приближая крах экономики, – задумался он сразу и тут же ответил себе: – Нет, не догадался. Знай об этом прокурор, наверное, и разговору шел бы по-иному». Ведь после того письма многие загремели по этапу и в Москве, и в Ташкенте, в ту пору прокуратура еще имела силу и распорядилась фактами с толком и оперативно, а наколки Шубарин дал верные. Он и тогда, зная цену своему сообщению, знал, какие будут последствия. Да и сегодня не жалел, хотя помнил, что писал: «Отступничество и ренегатство в нашей среде карается особо сурово, и плата одна – жизнь».
