Здесь мертвецы под сводом спят - Брэдли Алан (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
Восстановив равновесие, я увидела, что инспектор Хьюитт торопливо приближается к нам по центральному проходу.
Неужели он настолько беспокоится за меня?
Вероятно, нет, потому что детектив-сержант Вулмер, прущий, словно тяжелый грузовик, уже миновал половину одного бокового прохода, а детектив-сержант Грейвз блокирует другой.
Что происходит? Их попросили принять участие в погребении?
Или они – я отчаянно понадеялась на это – выяснили личность убийцы на платформе?
Позади меня раздался грохот.
Лена выскочила из скамьи и побежала вверх по алтарным ступенькам. На миг она напомнила мне испуганную лошадь, в стойло которой ударила молния. Ее ноздри раздувались, и когда она повернула голову, я увидела белки ее глаз.
Она влетела в пространство за алтарем, не осознавая, что выхода там нет. Все это время инспектор Хьюитт приближался к передним рядам медленными размеренными шагами.
Сержант Грейвз, который был меньше, легче и моложе, почти достиг передних скамеек бокового прохода. Он подошел так близко, что я могла бы протянуть руку и прикоснуться к нему. Инспектор Хьюитт предостерегающе поднял руку, и сержант остановился.
В дальнем боковом проходе сержант Вулмер еще не дошел до первого ряда.
Лена положила руку на главный алтарь, как будто собираясь забраться на него, но быстро поняла, что он слишком высокий. Резко повернувшись, она увидела, что инспектор Хьюитт и сержант Грейвз снова двинулись в ее сторону, загоняя ее в невидимые сети.
Она рванула ткань в районе талии и – шокирующе, нахально – выступила из своей узкой черной юбки. Она должна была избавиться от помехи, ей надо бежать. Шелковая комбинация непристойно заблестела в лучах солнца.
Если не принимать во внимание торопливое постукивание по мрамору одной пары туфель и размеренное шарканье трех пар полицейских сапог, все происходило в полной тишине. В этом было что-то нереальное: сцена из немого кино в первые дни экспериментов со звуком.
В последний момент, когда Лена вот-вот должна была угодить в мощные объятия сержанта Вулмера, она неожиданно дернулась влево и влетела в часовню – в ту самую маленькую часовню, где Самсон положил голову на колени своей любимой и где он разрушал здание со своими мучителями.
Серьезная ошибка с ее стороны, и Лена поняла это почти сразу.
Она оказалась загнанной в угол.
Она замерла, повернулась вокруг своей оси в поисках пути к спасению, и хотя это все заняло доли секунды, мой мозг мысленно ее сфотографировал. На самом деле, закрыв глаза, я все еще вижу ее в тот момент: длинные рыжие волосы, выбившиеся из прически, широко раскрытые глаза, кончик языка облизывает губы. Ее грудь высоко вздымалась, она бросила взгляд назад через плечо, и в изумленном молчании было слышно ее прерывистое дыхание.
Я бы хотела, чтобы ее лицо исказилось ненавистью, но нет. Скорее, у нее было выражение лица женщины, которая на полпути к машине вспомнила, что забыла кошелек на кухонном столе.
Так они стояли, казалось, вечность, не шевелясь, Лена и полиция, словно актеры в утомительной живой картине.
И потом кто-то в церкви – неужели это была я? – тихо вскрикнул.
Чары разрушились.
Лена снова задвигалась – молния в черном жакете. В несколько прыжков она пересекла часовню. Вскочила на малый алтарь и, собравшись с силами, бросилась прямо на витраж.
Самсон и Далила осыпались дождем старинного стекла. Ядовито-желтые и кобальтово-синие осколки взлетели в воздух, на миг будто зависли в полете и морской волной обрушились на мрамор.
Море стекла.
Лена застряла в окне.
Лучше бы она вылетела наружу.
Средневековые мастера, работавшие к западу от Букшоу в лесу Овенхаус, смешивали песок с пеплом разновидности тростника под названием солерос, чтобы сделать стекло, которое сохранится до тех пор, когда труба возвестит конец света: до того дня, когда распахнутся двери на небеса и посреди стеклянного моря покажется радужный трон с семью пылающими светильниками.
Для этого они облекли свои изделия в тонкую паутину – сетку из тончайших свинцовых нитей.
Именно в эту сетку влетела Лена, наполовину застряв в ней.
Должно быть, насаженная на тысячу разноцветных стеклянных иголок, она дернулась и повредила артерию.
Сначала закапали капли крови, потом они превратились в струйки и ручейки, текущие по осколкам стекла и сливающиеся в жуткую красную реку, хлынувшую на холодный мраморный пол.
Все это случилось за считанные мгновения.
В церкви началось светопреставление. Кто-то кричал, а доктор Дарби торопливо пробирался к алтарю из задней части храма.
Словно во сне, меня повлекло мимо кафедры и аналоя в маленькую часовню. Инспектор Хьюитт попытался удержать меня, но я его оттолкнула, может быть, несколько грубовато, и решительно шла вперед, пока не оказалась прямо перед засыпанным стеклом алтарем, устремив взгляд на осколки.
Лена больше не двигалась.
Она висела, наколотая на стеклянные иголки, в полнейшей неподвижности, и только несколько рыжих прядей на затылке слегка шевелились от легкого ветерка, дувшего из окна.
И потом…
Мне не хочется говорить об этом, но я должна.
Открылся один глаз, медленно повращался, как будто не осознавая, где он, и наконец остановился на мне.
Он расширился.
Этот голубой, неизмеримо глубокий глаз. Уставился на меня.
И, наконец, погас.
Этот голубой глаз де Люс.
Так похожий на мои глаза.
29
Иногда я размышляю, о чем же думала Лена, умирая.
Интересно, успела ли она заподозрить, видя, как я стою и смотрю на нее, что Харриет восстала из мертвых и явилась отомстить.
Отчасти я надеюсь, что да, а отчасти – что нет. Я очень стараюсь быть хорошим человеком, но не всегда получается.
Например, я обнаружила, что мне очень сложно простить Харриет за то, что она мертва. Пусть даже это не ее вина и пусть она умерла за свою страну, я чувствую себя обездоленной, как никогда не чувствовала, пока ее тело не нашли. Даффи права: мы заслуживаем лучшего.
Нелепо, но это так. Лучшее, что я могу сделать, – это позволить себе какое-то время ненавидеть ее. Ну, может, не ненавидеть, но излить на нее ужасающее негодование, как выразилась бы Ундина.
И конечно же Лена. Я заслуживала большего со стороны их обеих.
Путь домой в Букшоу совершился в абсолютном молчании. Мы не задержались на церковном дворе, чтобы выслушать слова утешения, как обычно делают. Из-за происшествия с Леной викарий и Синтия быстро усадили нас в «роллс-ройс», тайком пожав руки под прикрытием стихаря и украдкой похлопав по плечу.
Поскольку большая часть прихожан искали позицию, откуда будет лучше видно, как снимают Лену, – кто-то даже вышел во двор, хотя окно и его пленницу торопливо завесили брезентом, – незаметно уехать было легко.
Когда Доггер отъезжал от ворот кладбища, мы проехали в нескольких футах от инспектора Хьюитта с блокнотом наготове, допрашивавшего Макса Брока. Ходят слухи, что, покинув сцену, Макс начал пописывать «подлинные» истории для скандальных журнальчиков, и я готова поспорить, что он почерпнул множество полезных подробностей со своей церковной скамьи в первом ряду.
Инспектор не посмотрел на меня даже мельком.
Решили, что Ундина вернется в Букшоу вместе с Адамом и Тристрамом в «лендровере» ее матери. Тетушка Фелисити было возразила, но отец настоял. В первый раз за день он заговорил.
– Оставь девочку в покое, Фелисити, – сказал он.
Я не знала, что Ундина успела рассмотреть, и поскольку Доггер мигом увлек ее в ризницу еще в самом начале, мне не подвернулась возможность это выяснить.
Мы приехали в безмолвный дом. Отец дал миссис Мюллет выходной до конца дня, и ее не пришлось уговаривать.
– Я оставила достаточно мяса в холодильнике, – прошептала она Доггеру. – Пудинги и остальное в кладовке. Проконтролируй, чтобы они поели.
Доггер вежливо кивнул.
Адам и Тристрам припарковались у парадной двери через несколько секунд после нас. Все трое с Ундиной они были увлечены серьезной беседой, кажется, о стрекозах.
