Черный Гиппократ - Петров Алексей Николаевич (читать книги регистрация TXT, FB2) 📗
«Вжик-вжик»… — рукава высоко засучены, руки — по локоть в крови. И эта ужасная пила. И «вжик-вжик», вдруг ставшие такими веселыми! И располосованный живот! Какие-то пробирки… Руки в окровавленных резиновых перчатках… И эти лица!.. А у него, у Игоря, почему-то нет лица. Какой-то кровавый блин на месте лица!.. Кошмар!.. Куда его лицо дели?..
«Вжик-вжик»…
Маша стала бледная, как полотно
— Ой!.. Его уже режут… — прошептала она.
И вдруг закричала — пронзительно, на одной высокой ноте. С ней случилась сильнейшая истерика.
Кто-то подхватил ее сзади.
Новиков, услышав крик, перестал пилить. Обратил внимание на происходящее. Ким своим телом прикрыл фронт работ.
Лица мужчин за дверью из скорбных обратились в яростные.
— Мать вашу!.. Убью!.. — выкрикнул кто-то в коридоре.
И несколько человек, отодвинув Машу, вломились В морг.
Но Самойлов оказался не из трусливого десятка:
— А ну, доктора, за мной! — бросил он клич и, сжав кулаки, двинулся к двери.
Новиков, Ким, Русланов и еще один «доктор» — Десницкий — отложив инструменты, ринулись на помощь ассистенту.
Впятером они сумели вытолкать из морга непрошеных гостей. И хотя родственников Горюнова было значительно больше, — они вынуждены были отступить. Ими двигало только озлобление, в их действиях не было уверенности. Правда в этом казенном доме была на стороне этих казенных людей — в белых халатах и забрызганных кровью фартуках.
Захлопнув дверь и задвинув засов, Самойлов строго оглядел студентов-докторов:
— Бывают и такие эксцессы, — капельки пота повисли у него на бровях. — Впрочем это я во всем виноват. Почему-то забыл запереть дверь… А вам — наука!
Глава двадцать первая
Сердце работало хорошо. Данные, которые время от времени выдавал компьютер, вполне удовлетворяли Иванова. Если так пойдет и дальше, сердце будет функционировать не один год. Его — безымянное, возвращенное к жизни из преддверия смерти, — можно будет даже кому-нибудь пересадить. И тогда у него будет новое имя… Какое? Это женское сердце. Имя женщины известно Иванову. Оно записано в книге с зеленым сафьяновым переплетом. Иванов при желании даже может узнать, кого любило это сердце… А кому оно будет принадлежать, если выдержит испытательный срок, каково будет новое его имя — сейчас невозможно сказать. Можно только предположить… Новое имя будет Элен, или Катрин, или Сюзанна, или Эльжбета… А любить она будет пылко и страстно Карла, а может быть Клауса или Пьера… Какая разница! Главное — оно будет жить…
Иванов уже отключил звучащий механизм «цевниц». Торжественная мелодия Бетховена «навязла» у него в ушах и начала раздражать, отвлекать от важных дел.
Сейчас Иванов стоял у операционного стола, склонившись над телом… Иннокентия Куртизанова. Жизнь еще теплилась в «доноре». Зеленоватая искорка на экране монитора фиксировала пульсацию сердца; работал аппарат искусственного дыхания.
Иванов работал быстро и ловко. У него — гениального хирурга — были гениальные руки. С тонкими длинными необычайно гибкими пальцами.
Если б существовал вид спорта, основанный на гибкости, — Иванов был бы в этом виде спорта чемпион. Если б существовало искусство «изящных фигур и комбинаций», составленных кистью руки, — Иванов прослыл бы непревзойденным мастером, поскольку с расчудесными пальцами своими мог выделывать то, что выделывают дождевые черви на асфальте после дождя…
Иванов был в прекрасном настроении и что называется — в ударе. Под рукой у него стояли несколько прозрачных стеклянных сосудов с желтоватым питательным раствором, в которые уже были помещены некоторые изъятые органы.
Иванов на минутку разогнулся и, отдыхая, приподнял вверх руки в стерильных измазанных кровью перчатках — профессиональный жест хирургов. Поглядел на сосуды, довольным голосом сказал:
— Ну что ж, друг мой!.. Я тебя слегка выпотрошил, если ты не возражаешь, — он взглянул на неподвижное лицо Куртизанова. — А ты, я вижу, не возражаешь… Кое-какие эндокринные железы, почки… Они тебе уже не понадобятся: этакая роскошь! Зачем тебе, уважаемый, почки? Мне они больше нужны… А сейчас займемся и сердцем. Оно будет у меня биться — вон там в углу. Пара будет. Как без пары! Без пары не живут… Женское сердце, мужское сердце!.. Она была машинистка, ты был… я не оговорился, был литератор. У вас найдется много общего. Не правда ли?.. Я даже ради такого случая могу создать для вас третий — общий круг кровообращения. Вместе будете качать мой гениальный раствор… А может, просто подогретую воду — на огород… — Иванов улыбнулся этой оригинальной мысли, потом сам себя и поправил. — Нет. На огород — это, конечно, практично, — но не символично как-то. Лучше вы будете вдвоем, в два сердца, качать воду в мой зимний сад. И поливать розы. И они зацветут вашей любовью… Ведь вы полюбите друг друга, верно?.. И зацветут розы… Я открою тебе маленький секрет, Иннокентий. Она была симпатичная женщина. Конечно, не так хороша, как Фаина, но получше многих. Выше середины. Она вполне достойна любви… Я назову две розы вашими именами. Это будет так трогательно!.. А поливальный насос мощностью в два сердца — это будет мое великое изобретение. Первое, как ты понимаешь, — мозготека…
Иванов окинул мечтательным взглядом стены операционной. Как видно, представил эти же стены, но занятые мозготекой. Видение, посетившее его, показалось ему прекрасным.
Иванов опустил руки в рассеченное тело Куртизанова:
— Ну что ж, уважаемый! Отдохнули маленько и — за работу. Сам знаешь, время гения бесценно…
Вывалив на стол кишечник, желудок, поджелудочную железу, Иванов по локоть засунул руку в брюшную полость Куртизанову — провел руку под левое ребро:
— Надо будет почитать как-нибудь твои романы… Ага! Бьется! Вот оно, совсем рядом. Живое. Трепещет! Будто какой-то зверек в норке. Но я достану тебя. Не убежишь от меня, зверюшка… — на лице Иванова мелькнула ласковая улыбка.
Иванов большим секционным ножом рассек диафрагму. Потом вошел в средостение. Подвел руку к самому сердцу. Оно билось, билось у него на ладони — сильное, твердое, энергичное…
В глазах Иванова застыл восторг:
— Ни с чем не сравнимое ощущение!..
Он поразвлекался минут пять с этим бьющимся сердцем, затем подвел к нему другую руку — со скальпелем — и двумя быстрыми движениями пересек пучок сосудов, входящих в сердце. Сразу брызнула кровь и, бурля, стала заполнять брюшную полость.
Поместив сердце в специально приготовленный для него сосуд, Иванов сказал:
— В добрый путь, Иннокентий!
И отключил аппарат искусственного дыхания.
Стало тихо.
Иванову как будто не очень понравилась эта тишина. Скучная она была какая-то. А ему при его настроении хотелось поразвлечься. Он нажал на клавишу, и «цевницы» отозвались бессмертной бетховенской мелодией.
— Ну вот! — Иванов похлопал остывающего Куртизанова по щеке. — Теперь я могу спокойно размяться! Стерильность мне уже ни к чему. Могу в носу поковырять, могу почесаться… Это такая мука — когда хочется почесаться, а нельзя.
Он убрал сосуды с органами в холодильник:
— Ну вот! Полный комплект!..
Иванов вышел в гостиную и направился к бару. Налил себе полстакана «мартини». Выпил, задумался. Налил себе еще полстакана.
Почувствовав себя совсем хорошо, вернулся в операционную. Осененный какой-то мыслью, воззрился на остывающее тело Иннокентия Куртизанова:
— Мы с тобой так и не пообщались… Но ничего! Это дело поправимое. Не так ли?..
Он располосовал Куртизанову скальпелем лоб, завернул кожу со лба на лицо, достал пилу, сверкающую никелем, и пустил полотно по надбровным дугам.
Спустя минут десять, Иванов держал на ладони мозг — окровавленный и дымящийся. Алкоголь уже хорошо ударил Иванову в голову, и голос его стал хриплым:
— Ну ты, умник! Писатель хренов! Привет!..
Мозг Куртизанова он повернул к себе лобными долями. Свободной рукой погладил извилины.
