Ответный визит - Шейнин Лев Романович (читать книги .txt) 📗
— Ты думаешь? Ведь сказано — ещё полгода, ну, максимум годик, и Германия лопнет под тяжестью своих преступлений…
Лазарев отвернулся к окну, за которым, уже в темноте, лежала наша неведомая миру падь Урулюнтуй, обозначенная лишь на топографических засекреченных картах, почти шёпотом произнёс:
— Сказано, чтобы ободрить народ и армию. Это необходимо, так говорить. — Он помолчал и добавил: — Вот ты говорил — в академию. Если уцелею, может, когда-нибудь и поступлю. А сейчас другим заниматься надо. Если бы меня спросил командующий: «Что хочешь делать для победы? Выбирай, хоть род войск, хоть фронт, хоть часть». Знаешь, что бы я ответил?
— Ну?
— Пошлите меня в разведку!
— Полковым разведчиком? Как Севка?
— Да нет же! Есть работа ещё трудней. В разведке за линией фронта. Вот куда бы я попросился!..
— Да брось ты! Начитался ещё в школе, наверно, про шпионов. Со мной тоже в пятнадцать лет было…
— Нет, Витя. Это серьёзно. Ещё до армии мечтал, когда в индустриальном техникуме учился. И сейчас всё время думаю, только не говорю никому. Тебе — первому.
— Ты же классный артиллерист! Твой путь мне ясен: батарею не сегодня-завтра получишь. Потом — дивизион, полк, и — в генералы.
Лазарев усмехнулся:
— А война? Севка, Ленька… Сколько их под Харьковом, в Крыму, под Москвой, у Ленинграда осталось? Сколько убито вот сейчас, сегодня вечером, пока мы с тобой разговорами занимаемся…
— Такие, как ты, выходят целыми. Смелого пуля боится, смелого штык не берёт. Забыл?
— Это в песне. Для укрепления морального духа. А а жизни я не заколдованный. Но у меня будет своя война. Должна быть, я знаю. И только в разведке.
— Ну, так просись в свою разведку!..
— Трудно туда пробиться. Да и опоздал: мне уже двадцать четыре. Иностранный надо в совершенстве знать. И спецподготовка у них — не наши миномётные курсы. Это тебе не «Слева вверх прикладом бей!», — удачно скопировал он нашего преподавателя: оказалось, Лазарев окончил те же самые курсы годом раньше меня, перед войной.
— Выходит, дело безнадёжное?
— Да как сказать… Сам стараюсь кое-чему научиться. Радиодело, автомашины, самозащиту без оружие освоил. Теперь ещё подрывником, минёром могу.
«Вот это военный, — подумал я. — Настоящий офицер. А что я? Что знаю, что могу? Доведись, убьют рядом со мной шофёра, как поведу машину? В рациях — ни бум-бум. В рукопашной схватке надеюсь лишь на свой студенческий разряд по боксу. Конечно, моя работа — вести миномётный огонь, командовать взводом— или батареей. Но мало ли что? Кто знает, в какие положения может поставить меня война? И к этому надо себя готовить…»
Лазарев сосредоточенно смотрел на свои раскрытые тетради, лежавшие на столе, потом собрал их, пометил что-то на листке и сказал:
— На завтра главная задача — прицелы. Кронштейны к прицелам…
Что за кронштейны и при чём тут прицелы, я расспрашивать не стал, решив, что успеется. Тем более Лазарёв зевнул, прикрыл глаза:
— Давай-ка спать будем. Устал я что-то сегодня…
3
Утром я привёл свой взвод в парк на занятия огневой службой, а Лазарев пошёл в артиллерийскую мастерскую выяснить, что там с кронштейнами для прицелов.
Парк — это совсем не то, что я привык представлять до службы в армии. В нашем городе был парк — тенистый сад с аллеями, посыпанными жёлтым песком, скамейками, там обычно сидели девушки из медицинского института с учебниками в руках, — готовились к экзаменам. Тот, городской парк был над обрывистым спуском к быстрой, прохладной Ангаре, по которой скользили лодки. А над всем этим довоенным раем плыли мелодии вальса или танго, доносившиеся с танцплощадки, и воздух пронзал запах цветущей черёмухи…
Теперешний наш парк — это глухой угол пади, обнесённый колючей проволокой, и там в специальных ровиках спрятаны грузовые машины и миномёты, подальше от них — штабеля ящиков с минами под охраной часовых. И пахнет тут холодным тяжёлым металлом от стоящих в походном положении миномётов, пушечным салом — им смазывают изнутри миномётные стволы, бензином от поставленных на подпорки автомашин, загнанных в большие прямоугольные ямы — ровики.
— Миномёты к бою! — подал я первую команду.
Солдаты кинулись в ровики, выкатили миномёты и словно разломили их пополам — откинули тяжёлые опорные плиты. С глухим металлическим звоном плиты упали на землю. А миномётчики уже копнули лопатами раз и другой землю и намертво уложили туда эти круглые плиты, соединили их со стволами, стали вращать ручки подъёмного и поворотного механизмов, выравнивая миномёты. Наводчики достали из футляров, выстланных бархатом, прицелы, закрепили их в специальных гнёздах.
— Второй готов! — доложил командир расчёта.
И эхом, через секунду-другую:
— Первый готов!
Я подошёл проверить — действительно ли первый готов? Осмотрел прицеп и наводку, взглянул, не бегает ли «глазок» в уровнях — вертикальном и горизонтальном, пошатал двуногу-лафет и, убедившись, что команда выполнена хорошо, тут же разломал всю работу расчёта, приказав:
— Отбой!
И правильно сделал: в бою, в настоящем бою, а не в учебном, придётся, как нам не раз говорили на курсах, мгновенно менять позицию, если нас засекут вражеские артиллеристы, или уходить от прорвавшихся танков, прятаться в траншеи от бомбардировщиков. И солдаты должны управляться с миномётом за одну минуту.
Исполняя мой приказ, они вновь привели миномёты в походное положение, а я опять скомандовал:
— К бою!
Солдаты молча принялись за дело, лишь командиры расчётов подавали короткие возгласы: «Стяжку, стяжку давай!», «Топи двуногу!», «Уровни выгоняй, уровни!», «Наводки!»…
Когда доложили о готовности, я указал на голую сопку с темневшей на склоне грудой камней и объявил:
— Цель: вражеский пулемёт на высоте с отметкой шестьсот пять. Подавить!
Сержанты прикинули расстояние до цели, посмотрели на таблицы для установки прицела, и началась, всегда вызывавшая у меня досаду, условная стрельба.
— По пулемёту! Осколочно-фугасной миной! Взрыватель осколочный… Угломер… Заряд… Прицел…
После команды «Первому, одна мина, огонь!» заряжающие поднесли к дульным срезам мины. Не те страшные мины, окрашенные в зловеще зелёный цвет, что лежат до времени в ящиках в углу парка. А мины условные, вытесанные из берёзовых чурок топором. Третьи номера расчётов сделали фальшивое движение руками — будто устанавливали взрыватели, а наводчики, после команды сержантов, дёрнули за спусковые шнуры. Нет, оглушительного выстрела, сопровождаемого грохотом и пламенем, не раздалось. Мы услышали всего лишь металлический щелчок: металл звякнул о металл в стреляющем механизме, но считалось, что выстрел произведён и вражеские пулемётчики если и не лежат ещё замертво, то вот-вот будут уложены.
С какой яростью стрелял бы я по настоящим врагам, которые заняли Украину, стоят под Ленинградом, неподалёку от Москвы, отогнанные от самых её пригородов прошлой зимой. Туда бы сейчас меня с моим взводом, на любой фронт, на любое направление, и настоящими бы полупудовыми минами стрелял бы я по траншеям, в которых засели фашисты, по дорогам, где идёт их пехота.
Но дать команду на поражение цели взводом я так и не смог: командир второго миномёта «засел» с установкой прицела — прицел — хоть разбей его! — упирался в ствол миномёта.
Ох уж этот ствол!.. Ещё на курсах с ним было мороки. У любой пушки панорама поворачивается на всю окружность. Поэтому огонь можно вести без помех. А у нашего полкового миномёта — наверно, конструкторы что-то недодумали — кругового вращения прицела не получалось, он упирался в ствол. И, хочешь не хочешь, приходилось мудрить с вычислениями угломера. Из-за этого темп стрельбы снижался даже у самых умелых огневиков.
Я взглянул на цифры, выгравированные на окружности прицела, стал помогать сержанту в вычислениях. Потом приказал повернуть миномёт к цели, к вражескому пулемёту. Получилась полная нелепица: миномёты теперь смотрели в затылок один другому. Хорошо, что никто ещё из других подразделений не увидел. Позор, засмеют, такая артиллерийская безграмотность! И сколько крови прольётся понапрасну из-за такой вот ошибки…
